Томские епархиальные ведомости. 1915. № 9, часть неофиц. С. 404–407

Автор: Пасшак К., псаломщик

Шлю вам привет и желаю доброго здоровья. Я пока жив, а вы, вероятно, уж заупокой меня поминали. Да и правда, стоял я от этого недалеко. Ноября 29 и 30 поймал — ни много, ни мало — пять пуль, с которыми и скитаюсь теперь по разным госпиталям. 29 ноября немцы при атаке подошли к нашим окопам. Мне с товарищем сдаваться не хотелось, и мы кинулись бежать. Немцы в это время были уже на окопе и принялись в нас стрелять. Одна пуля попала мне в ступень правой ноги. Я на минуту присел. Окружавшие нас немцы погнались за мной, я вскочил на ноги и побежал. В то время меня еще дважды ранили: одна пуля в локоть, а другая в тазовую кость и вышла в пах.

Тут меня малость ошеломило. Кроме того, один осколок кости попал под нерв и мешал бежать. Вижу — не пускает дальше немчура; сел я на землю и принялся за перевязку. Только окончил перевязку, вижу — подходит германец и машет рукой: «бросай винтовку!»

Делать нечего — пришлось сдаваться. Повели немцы меня к себе, в окопы. Тут я решил: не пойду на своих ногах, а если угодно, пусть тащат на носилках. Показываю на раны и знаками прошу носилки. Но один из новых моих друзей взял меня под руку и помог дойти до немецкого окопа без носилок.

В окопе присел на землю. Окружили меня немцы, и пустились в разговоры. Они не понимают по-русски, а я по-немецки. Благодаря этому, разговор наш продолжался не долго. Один приятель принес коробку сигар и меня сигаркой угостил. Спрашивал, кто я такой: поляк, рус или сибир. Сибиряков они ненавидят, как казаков. Ответил им, что я сибир. Потом знаками спрашивают меня: сколько у тебя ребят? Говорю — четверо. Сколько тебе лет? Отвечаю — тридцать. Дальше стали спрашивать, правда ли, что рус в плену немцев докалывают. Я сперва не понял вопроса, но один из немцев взял винтовку и штык направил мне в грудь. Ну, думаю, конец пришел; даже волосы дыбом встали. Потом дело разъяснилось, и я растолмачил им, что пленные у нас гулять ходят, чай пьют и едят досыта и в Сибири, и в России, а вот вы, немцы, прикалываете. Немцы затрясли головой и уверяли, что они пленных в Германию отправляют.

Во время разговора один немец сознался, что он-то и подстрелил меня.

— Недобросовестно, — говорю, — это с твоей стороны. Шутка сказать — три пули засадил.

Смеется. «А зачем, — говорит, — бежал?»

Спросил тут я их: что дальше со мной будет. Мне ответили: «спать, свет, Германия». Это я понял так, что завтра придут санитары и отправят меня в Германию.

Меня отвели в угловой окоп и оставили одного. Ночью поднялась беготня. Узнал, что немцы новый окоп начали делать. Обо мне не заботились: куда-де ему бежать, раненому!

Оглянулся я туда и сюда, захватил шинелку, рука на перевязи, в одном сапоге, и марш к своим. Тут еще две «мухи» поймал. Одна в грудь со скользом, другая в руку пониже ладони. Вижу дело плохо. Сбросил я шинелку и пополз на четвереньках, а потом и на ноги встал, пошел. Дошел до пустого окопа, спустился в него и тут укрылся от опасности.

Было темно; моросил дождик. Пополз дальше. Вижу — березничек. Я к нему. Оказалось, это идут немцы. Смерть! Притворился мертвым. Прошли мимо, а я пополз дальше.

Дополз еще до пустого окопа. В окопе было много соломы и устроена крышка; лежали тут же два наших убитых солдата. Устал, замерз, промок, к тому же и пить захотелось смертельно.

Решил отдохнуть на соломе под крышей и устроился тут добро.

Взял у одного убитого солдата кружку, приноровил ее к краю окопа. Набежит в кружку капель пять дождевой воды, а я их на язык. Отдохнув немного, направился дальше.

Слышу пули свистят. Значит, и наши где-нибудь недалеко.

Взял я вправо и после долгих мытарств пришел в наш окоп прямо в 10 роту. Смотрю — наши медведские. Постелили мне солдаты шинель, покрыли шинелью и дали покурить. Из 11 роты пришли носильщики; один из них наш прихожанин, из Дорогиной Заимки; и понесли меня на перевязочный пункт. Фельдшер перевязал мне раны. Выло не очень больно. Я терпел и даже отшучивался.

Потом пришел офицер, расспросил меня, все записал и дал мне папирос. Потом пришел бригадный генерал. Я хотел было встать. Не позволил. Тоже расспрашивал о моих приключениях и все записал. «Когда, говорит, выздоровеешь — приходи в мою часть. Мне такие нужны».

После перевязки отправили в Гродно в лазарет. Тут дали мне знать себя мои раны: чуть не умер. Спасибо главному врачу. Только благодаря его заботам, не отправился я на тот свет. Худо было, как пули вытаскивали, а еще хуже, как осколки кости вырезали. Целых пять осколков! Однако же я от хлороформа отказался; посмотрю-де сам, что они со мною будут делать.

По статуту должен я за побег из плена получить Георгия. Одного Георгия уже имею. Получил под Лыком.

Сперва при одном воспоминании о моих приключениях 29 и 30 ноября у меня мурашки по спине бегали. А теперь, когда раны мои стали подживать, я, пожалуй, и снова на позиции готов идти.

Теперь я лежу в лазарете в Самаре. Все дыры мои запаяли. Только в паху сквозит. А то все честь честью: претензий не имею!