Авенир, пресвитер Лоемский. Баклановский Авенир Александрович

1. Жизненный путь.

Среди множества не явленных и не прославленных  новомучеников земли Коми есть один человек, чей жизненный путь как-то особенно перекликается с судьбой библейского Иова Многострадального. Речь идет об Авенире, священнике Лоемском.

Баклановский Авенир Александрович родился в Лойме 5/17 августа 1885 года.

Его отец, священник Лоемской Успенской церкви протоиерей Александр Павлович Баклановский, сын священника Воскресенской Починковской церкви Вологодского уезда. Он был благочинным 3-го церковного округа, объединявшем все церкви Прилузья. Александр Павлович прослужил священником лоемского храма 44 года и еще 10 лет продолжал служить, находясь уже за штатом. Всего он прослужил священником 54 года. Более полувека он предстоял пред Престолом Божиим! Это дольше всех прочих священников за последние 400 лет известной истории лоемской церкви.

Мать, Екатерина Григорьевна, была дочерью священника Ужгинской Афанасьевской церкви Григория Попова. В семье  Баклановских было 12 детей, из которых о. Авенир был самым младшим ребенком[1].

При рождении младенец был очень слаб, так что родители не были уверены в его выживании. Предполагая возможную смерть ребенка, родители крестили его в храме Успения Пресвятой Богородицы на следующий же день. Крестным отцом стал старший брат Павел, бывший в то время  псаломщиком Лальского Воскресенского собора. Крестной матерью — сестра Александра, которая в те годы была в Лойме учительницей[2].

С детства Авенир, помогая отцу, постоянно находился при храме, в поле и в разъездах, посещая соседние приходы. Сельское духовенство жило не только храмом, но и возделывая свой надел земли. В страдную пору все селяне, и духовенство и крестьяне, одинаково гнули спину в полях, окружавших село, не отличаясь друг от друга и помогая друг другу в тяжелом крестьянском труде.

С детства Авенир находился с отцом при храме, но прекрасно знал и крестьянский труд. Сельское духовенство в те времена не сильно отличалось в быту от крестьянства. Оно так же возделывало свой надел земли. По воспоминаниям старожилов по внешнему виду батюшка был «средненький, не высокий, не низкий, не толстый, не тощий, а такой, мясистый»[3].

Воспитывался будущий о. Авенир в лучших традициях русского благочестия. Был очень сообразительным и рассудительным человеком. Отличительной чертой его характера была безоговорочная честность. Иной раз ему говорили, что лучше тут было бы промолчать, или что можно было бы сказать иначе, обойти неудобное место в разговоре. Но он всегда возражал: но это же ложь! Это же неправда[4]!

В 1906 году Авенир с успехом закончил Вологодскую духовную Семинарию в первом разряде[5]. Это давало ему право без экзаменов поступать в академию, стать преподавателем в епархиальных духовных училищах или служить в солидном городском приходе. Но он предпочел вернуться в Лойму — в свое родное село и стать простым сельским попом.

Его отец тогда был уже семидесятилетним старцем, однако, зная желание сына вернуться в родное село, продолжал служить, пока давали силы. Он дождался окончания обучения и был уволен за штат по прошению 19 августа/1 сентября 1906 года. В тот же день Авенир Александрович Баклановский был определен на место отца новым священником Лоемской Успенской церкви преосвященнейшим Алексием (Бельковским), епископом Велико-Устюжским, будущим священномучеником. 27 ноября /10 декабря того же года он был рукоположен в сан диакона, а 3/16 декабря принял священнический сан[6].

Почти сразу поле рукоположения молодой священник вернулся домой, где продолжал служить его заштатный отец, дожидаясь сына[7]. Передав служение младшему сыну, о. Александр постепенно отошел от дел, но продолжал еще 10 лет наставлять сына, сослужа с ним в храме.

Жителям Лоймы новый батюшка запомнился как высокообразованный и очень порядочный человек. Очевидцы всегда выделяли чрезвычайную аккуратность всего того, что касалось богослужения. Когда он совершал службу, литургию или обыденную требу на дому, то все проходило очень чинно и без спешки. Все необходимое для богослужения готовилось заранее, а потом еще раз перепроверялось, дабы ничто не могло нарушить порядка службы. Люди шутили, что он словно не в крестьянской избе, а в самом Небесном Иерусалиме находится[8].

Первые 6 лет (вплоть до 1912 года) при о. Авенире служил диаконом о. Григорий, будущий священномученик Григорий Бронников[9]. В то время диакон Григорий был законоучителем Лоемского земского училища. С 8 января 1907 (ст. ст.) на эту должность вступил священник Авенир.

25 сентября 1909 (ст. ст.) окружным собранием Прилузского духовенства он был избран депутатом по хозяйственным и следственным делам 3 церковного округа. 10 января 1913 (ст. ст.) о.Авенир был избран депутатом от округа на съезды по училищным делам[10].

Когда в 1914 году началась Первая мировая Война он один из первых обеспокоился судьбой раненных воинов. При его поддержке лоемский сельский сход собрал 100 рублей на раненных и больных воинов, за что 12/25 октября 1914 года губернатор Вологодской губернии Лопухин В. А. объявил тому сходу свою личную благодарность. Это был один из самых первых случаев денежных взносов по Вологодской губернии[11].

В 14/27 марта 1916 года в возрасте 80 лет в мирно отошел ко Господу его отец, Александр Павлович. [12] Летом того же года под руководством о.Авенира большой лоемский храм был расписан учениками Васнецовской школы.

Сохранилась храмозданная надпись юго-восточного придела, гласящая о том, что сей храм «живописью священных изображений украшен на средства церковно-приходского попечительства в царствование императора Николая Александровича II при преосвященных епископах Вологодским и Тотемским Александре и Велико-Устюжским Алексие, при приходским священнике Авенире Баклановском в лето от рождества Христова 1916-е»[13].

В настоящее время от тех росписей сохранились лишь отдельные сюжеты, но в народной памяти живет ее суть, ее идейная композиция. Изначально все было задумано так, чтобы «центром всего и вся был Христос и та Жертва, которую Он принес за нас».

Это до сих пор отчетливо видно в расположении сюжетов в алтаре, где на восточной стене написано «Снятие со креста». Изображение расположено таким образом, что молящиеся чрез Царские врата видят, что тело Христово кладется не на камень помазания, а как бы на сам престол храма. И Богоматерь со св. апостолом Иоанном склоняются над престолом, где совершается литургия. Выше находится композиция «Единородный Сын, Слово Божие». Сам Сын Божий восседает с раскрытым свитком, в котором написано начало евангелия от Иоанна, которое читается на литургии в день Светлой Пасхи: «В начале бе слово, и слово бе к Богу, и Бог бе слово. Сей бе искони к Богу: вся тем быша, и без него ничтоже бысть, еже бысть». Таким образом, священник на литургии, поднимая взгляд при чтении херувимской, всегда видит перед собой Вечное Слово Божие — Иисуса Христа и раскрытое Им Пасхальное Евангелие.

Некоторые члены церковно-попечительского совета говорили, что надо быть проще, что слишком много заумного символизма, что многие сюжеты будут непонятны простому народу. Дескать написали бы образа святых и праздники, и было бы хорошо. Однако батюшка настоял на том, что люди должны прежде знать Христа, а потом все остальное, и что Церковь должна не опускаться к людям, а поднимать людей к себе. Даже хорошо это, что не все понятно. Кому не понятно, тот подойдет и спросит, и этот вопрос будет новым поводом сказать человеку о вере.

В Лойме о. Авенир широко развернул свои дарования. Он был горячим проповедником, много сил и средств положил в деле народного просвещения. Старался помогать людям не только словом, но и делом, оказывая при необходимости даже и медицинскую помощь[14]. При необходимости нанимать работников для какого-либо дела, он всегда отдавал приоритет тем, кто больше нуждается, например многодетным, или сиротам, оплачивая их труд наравне со всеми. Для полевых работ, к примеру, он нанимал двух братьев — подростков, оставшихся без отца, как наиболее нуждающихся. Он считал, что пусть они работают не совсем умело, но оплата им нужнее, чем прочим.

Однажды, в первый понедельник после Пятидесятницы, эти два брата боронили поповское поле в лесу[15]. Младший брат неаккуратно развернул борону и лошадь повредила зубом бороны себе ногу. Старший брат стал ругать младшего, так что младший убежал в лес и, видимо, заблудился. Весь день его искали и мать и брат с соседями, и не могли найти. На второй день искали мальчика уже всей деревней, но безуспешно. Кого-то послали в село к батюшке, сказать о происшествии. Священник всю ночь молился дома, а утром в среду отслужил молебен в храме. В тот же день пропавший был найден на болоте. Он три дня был в лесу без еды, но не был истощён. По словам мальчика, его «кормил хлебушком» покойный отец[16].

При о. Авенире Лойма расцвела и разбогатела. Показателен такой факт: в сентябре 1913 года в Вологде при епархиальном управлении был открыт магазин церковной утвари. Он тогда назывался «Склад церковных вещей». По списку церквей, приобретавших церковную утварь с того склада за первый же год его существования (с 1 сентября 1913 по 1 сентября 1914) оказывается, что от всего Устьсысольского уезда получено 1214,45 р. Причем почти треть от этой суммы поступила из одной только Лоймы. Лоемская Успенская церковь заплатила больше всех прочих церквей Устьсысольского уезда — 381 р. 17 коп. Значительные, по тем временам, деньги[17]! Для сравнения: годовой доход о. Авенира в 1914 году составлял 105 р. 84 коп[18].

В народной памяти сохранился страшный день, когда жарким июльским днем 1919 года в самом центре села — в двух дворах от храма — случился Большой пожар[19]. Центральная улица села в то время была застроена двухэтажными домами богатых крестьян и магазинами. В тот день почти все взрослое население работало в поле, а оставленные без присмотра дети, играя, подожгли солому. Хотя и были приняты меры к тушению огня, но вскоре весь двор был объят пожаром. Сухой ветер перекидывал пламя с дома на дом так быстро, что огонь словно бы шел по улице.

Прибежавшие селяне сплотились в общей беде и спасали нажитое добро у всех без разбору. Выбивали амбарные двери, бабы в подолах выносили зерно и ссыпали в одну общую кучу на пустыре. Подростки выгоняли из хлевов скотину и всем скопом загоняли их на чей-то огород, чтоб не разбежалась. Мужики раскатывали по бревнышкам целые еще дома, чтоб остановить огонь и выносили, что возможно, из изб. Однако жар был так силён, что дома загорались не от пламени, а от жара горящих соседних изб.

Узнав о пожаре, о. Авенир не вспомнил про свой дом, а сразу бросился в храм. Вместе с кем-то из причетников он собрал священные сосуды с престолов, антиминсы и вынес их на телегу, приказав выехать в открытое поле. Оставив дьякона Василия Никандровича Малиновского следить за храмом, сам побежал на пожар.

Край огня он застал уже перед зданием недавно выстроенной церковно-приходской школы. Там он встал лицом к надвигающемуся огню и начал усердно молиться. Несколько мужчин и женщин с иконами встали рядом и тоже начали молиться. Когда пламя охватило последний двор прямо перед ними, то людям пришлось отойти дальше, но священник не ушел, а остался стоять и молиться. Вдруг ветер словно бы уперся об стену и вместе с языками пламени взмыл вверх. На этом месте пожар остановился. В этом пожаре полностью сгорел дом его родителей и все его имущество, но здание школы было спасено[20].

Всё, что хотел о. Авенир от жизни — быть священником в своем родном селе. И все было дано ему: образование, сан, настоятельство. В большом доме о. Авенира была замечательная жена — Юлия Харлампиевна — учительница, подарившая свету семерых дочерей и одного сына. Но, как сказано в Писании, всему свое время, есть время радости и время печали...

Народная память сохранила предание, что дважды, перед Первой мировой Войной и перед самой революцией на Вадшоре[21] являлся свт. Николай Мирликийский. Святитель говорил с жителями села, предупреждал их о предстоящих бедах, давал советы, как пережить грядущую бурю, убеждал их крепиться духом и быть мудрыми. Как сказал, так и случилось[22].

С утверждением новой власти в Устьсысольском уезде все церковные земли были конфискованы. В 1924 году священник и дьякон, как служители культа, были лишены избирательных прав. Вскоре вслед за ними избирательных прав были лишены все члены их семей на основании того, что все они находятся на иждивении служителей культа. К тому времени в доме о. Авенира проживало 12 человек: он с женою, 8 детей и 2 его старшие сестры. Лишившись мужей — священников других приходов — они вынуждены были вернуться в родительский дом[23]. В тот же период сельсовет начал разрабатывать план ликвидации Церкви. Для этого в первую очередь надо было избавиться от уважаемого в народе священника. Нужен был лишь повод.

19 февраля 1930 года о. Авенир был арестован первый раз, но вскоре выпущен на свободу за недоказанностью обвинений[24].

Помня о явлении Николая Чудотворца и о его словах, он стал раздаривать все свое нажитое имущество, кроме самого необходимого. Мебель, фарфор, иконы и книги, подаренные всеми любимым батюшкой, до сих пор хранятся в некоторых семьях. Одна его икона — как особая святыня — хранится в Кулижской часовне[25].

2 июля новая власть все их хозяйство объявила «кулацким» и 4 августа обложила большим сельхозналогом. На тот момент во владении священника была 1 лошадь, 3 коровы и 1 овца. Пахотные и сенокосные земли были изъяты полностью. Несмотря на это, он должен был отдать на мясо единственную овцу, вырастить для колхоза одну телку и притом сдать 10 кг топленого масла.

В поисках правосудия о. Авенир обращается в райисполком (РИК) с просьбой о пересмотре отнесения его к кулакам. РИК, рассмотрев просьбу о.Авенира, признал, что ввиду отсутствия у священника земли, хозяйство его «обложению сельхозналогом в индивидуальном порядке не подлежит и признано кулацким быть не может»[26]. Решение РИКа сельсовет рассмотрел, но оставил хозяйство в категории «кулацкого», но уже на основании того, что он «отдавал сенокосные участки в аренду, применял помочи для летних работ на лугах и полях»[27]. То есть в вину ему было поставлено традиционное для всех земледельцев использование его собственной земли, которая к тому моменту была уже отобрана.

За неимением земли, в первую очередь – сенокосной, и тяжелым материальным положением содержать скот становилось сложно. Постепенно семья Баклановских вынуждена была распродать животных. Но из-за того, что статус «кулацкого» с хозяйства снят не был, продавать свою скотину батюшка имел право только по разрешению сельсовета и только в колхоз, причем по установленным ими ценам. Разрешение на продажу последней коровы было выдано 5 августа, но сельхозналог при этом отменён не был[28].

Батюшка вторично обращается в РИК 7 августа, но дело уже передано в суд, который расценил продажу священником скота как «хищнический убой скота, (...) с целью подрыва коллективизации сельского хозяйства», за что о. Авенира арестовали второй раз и осудили по ст. 79 ч. 1 УК на полтора года в исправительно-трудовой лагерь[29]. С аналогичным обвинением был осужден и диакон Малиновский Василий Никандрович на 2 года лишения свободы, но срок не отбывал — освобожден по кассации[30].

Со вторым арестом батюшки связан еще один показательный эпизод. В семье Киршиных родился мальчик. Через некоторое время все семейство, как и полагалось, поехало в церковь крестить новорожденного. Однако в храме они увидели разгром. Все было перевернуто, везде были какие-то посторонние люди, а о. Авенир сидел уже в телеге арестованным. Отец ребенка очень удивился и растерялся: что случилось, как теперь быть, что делать? Не оставлять же человека некрещеным?

Тут о. Авенир попросил воды. Стоявшая рядом женщина подумала, что он просит пить и подала ему кружку с водой. Тогда арестованный священник взял ребенка и, пока никто ничего не успел сообразить, трижды излил на него воду, крестив младенца прямо на телеге. Даже арестованный, о. Авенир не оставлял своего служения[31].

Пока батюшка был в заключении, председатель сельсовета продолжил добиваться закрытия церкви. Он сровнял с землей старинное кладбище при церкви, мотивируя это нехваткой земли для посадки картошки. Людям он предложил перезахоронить покойников на кладбищах в окрестных деревнях или на новом кладбище. Но никто тогда не воспринял всерьез доселе невиданного глумления и не пожелал перенесения мертвых. Вскоре покойницкая изба была снесена, деревянные кресты сожжены в центре кладбища, чугунные могильные плиты были отправлены на переплавку, а каменные стащены на край погоста, чтоб не осталось следов старых захоронений[32].

Стараниями местных пионеров-активистов новый дом священника, который был отстроен всем селом после пожара 1919 года, был изъят для обустройства в нем клуба[33]. Большая семья, оставшаяся без кормильца, была лишена всего имущества и изгнана на улицу[34]. «Последний горшок из печи вынули, кипяток на пол выплеснули и отняли горшок — так ведь раскулачивали» — вспоминали старожилы села[35].

Отбыв полтора года в исправительно-трудовых лагерях, в 1932 году о. Авенир вернулся в родную ему Лойму. Однако председателю сельсовета действующий священник, пользовавшийся в народе большим уважением, был совсем не к стати. Председатель отказал вернувшемуся из заключения священнику в регистрации и о.Авенир вынужден был искать другой храм поближе к дому. Для этого ему пришлось пешком отправиться в Великий Устюг[36] к епископу Великоустюжскому и Усть-Вымскому Серафиму (Трофимову) просить нового назначения[37].

Вверх по Лузе ближайший к Лойме храм — в Спаспорубе — к тому времени был закрыт, в Объячево уже служили 2 священника. Вниз по Лузе ближайший приход – Вымский благовещенский — подвергался постоянным нападкам коммунистов, пытавшихся закрыть храм. За ним следующий находился в маленьком селе Алёшево Папуловского сельсовета Кировской области. В этом селе прежде служил Александр Александрович Баклановский, один из старших братьев о. Авенира. Незадолго до этого времени о. Александр был судим, и по причине притеснений вынужден был перебраться в Лальск, где служил в Успенской кладбищенской церкви. Несмотря на бедность и шаткость Алёшевского прихода, именно к Алёшевской Никольской церкви на место брата решил переехать о. Авенир[38].

Вопреки официальному запрету властей, вверенную Богом паству о. Авенир не забывал. «Церковь не в бревнах, а в ребрах» — нередко приговаривал он. Числясь священником в Алёшево, он часто тайно приезжал в Лойму, где крестил по домам и служил литургию в некоторых лоемских часовнях, которые тогда еще были не закрыты[39].

Успенским постом 1933 года Лоемская община претерпела еще одно испытание. В те дни закрытый, но еще неоскверненный Лоемский храм пытались отторгнуть от Святой Церкви обновленцы. Для этого обновленческий лже-архиепископ Устьсысольский Александр командирует в Лойму обновленческого священника Льва Тодоровича, который на тот момент числился митрофорным протоиереем Ыбской Вознесенской церкви и благочинным южных районов республики Коми.  

Лев Тодорович несколько дней жил в Лойме, склоняя приход к расколу. Он посулил о. Авениру возвращение на родину и всякое благополучие, а приходу обещал компенсацию недоимок по уплате налогов, если они перейдут в обновленчество. На случай отказа общины перейти в раскол обновленческий священник имел от своего епископа прямое указание: «составьте список служителей культа и членов приходских советов с их характеристикой. О лицах, не соответствующих своему назначению, каковыми следует считать фанатичных и безнадежных тихоновцев и контрреволюционеров, донести особо»[40].

Несмотря на всю любовь к Лойме, о. Авенир остался верен Матери-Церкви и со всей присущей ему прямотой обличал обновленческого посланника и обновленческий раскол перед всем народом. Обновленцы не смогли сломить общину и отторгнуть храм.

Так как председатель сельсовета не позволил о.Авениру продолжать служение на родине, то храм 5 лет простоял без богослужения. 1 ноября 1935 года, мотивируя тем, что «церковь с 1930 г. не работает, община верующих ремонт здания не производит, налоги не уплачивают. За общиной числится недоимки по налогам в сумме 32.000 руб.», храм закрыли, осквернили и разграбили[41].

В те годы правящим архиереем был епископ Николай (Клементьев) [42] — будущий священномученик Николай, архиепископ Великоустюжский. Он через благочинного Павла Александровича Сумарокова рассылает распоряжение о том, что при крещении нельзя использовать новоизобретаемых советских имен, а следует давать имена традиционные, церковные. Отец Авенир принял указ владыки, прочитал и переслал его о. Павлу Тюрнину — священнику Антипинской церкви Лальского района.

В 1936 году возникла необходимость покрасить крышу Алёшевской церкви. На это простое дело настоятель храма рекомендовал пригласить двух крестьян из Лоймы: Шехонина Федора Васильевича и Шехонина Николая Павловича. Батюшка представил их прихожанам и сказал: «это наши люди — лоймяки». В Алёшево гости из Лоймы почувствовали себя в безопасности и рассказали, что их раскулачили, и что батюшка специально решил пригласить на покрасочные работы именно их, чтобы законным образом помочь им и их семьям в сложное время.

Эти два эпизода будут использованы как обвинения во время третьего ареста.

Хотя о. Авенир потерял дом, храм, родину. Но оставалась еще семья. На нее теперь пришлась вся тяжесть гонений. Одна из дочерей умерла, так как никто не хотел оказать помощь «поповской дочке». Другая отреклась от отца и матери и скрылась в неизвестном направлении. Другие дочери, хоть и не отрекались официально, но разъехались по стране, меняя фамилии и скрывая своё происхождение. Лишь две дочери и один сын разделили с родителями их судьбу.

27 сентября 1937 года в Лальске был арестован его брат, священник Лальской кладбищенской церкви Александр Александрович Баклановский. На тот момент о.Александру было почти 70 лет! Семидесятилетний старик был осужден на 10 лет лагерей. При обыске у него среди прочего была изъята вся корреспонденция (в оригинале дела «всякая переписка»), в том числе и письмо младшего брата, которое будет приобщено к уголовно-следственному делу о. Авенира[43].

30 октября 1937 года, почти сразу после ареста брата, о. Авенир был арестован в третий раз и заключен в Лальск. Очередной донос на него написали свои же — староста и сторож храма. На следующий же день состоялся допрос. Началось долгое и запутанное следствие. В нем были задействованы как сами клеветники, так и подставные свидетели. Следователи не побрезговали даже фальсификацией документов.

+++

Выписки из следственного дела № 14687:

Ордер на арест.

«Опись вещей, ценностей, документов, изъятых при обыске: ничего не изъято.»

Изъять было уже нечего. Все имущество священника было конфисковано еще в Лойме. В Алёшево же вся его семья ютилась в маленькой избе в одну комнату.

Выписки из протокола допроса от 11 ноября 1937 года:

Вопрос: По имеющимся в следствии данным вы занимались контрреволюционной агитацией, направленной против мероприятий партии и советской власти. Правда ли это?

Ответ: Нет, такой агитацией я ни разу не занимался, это я отрицаю.

Вопрос: По имеющимся данным вы получили директиву епископа Клементьева, переданную вам благочинным Учецкой церкви Сумароковым. В этой директиве говорилось о порядке крещения новорожденных и даче им имен.

Ответ: Да, такую директиву я действительно получал. (....) в получении расписался, а затем переслал ее духовенству Антипинской церкви.

Вопрос: Вышеупомянутая директива епископа, пересланная вам Сумароковым, носит контрреволюционный характер, так как в ней епископ Клементьев советские имена, данные в сельсовете, называет «собачьими кличками». Помимо того в той же директиве дана установка о порядке запутывания имен новорожденных, почему вы эту директиву не передали в следственные органы сразу по получении от Сумарокова, а переслали духовенству Антипинской церкви?

Ответ: В этой директиве я ничего контрреволюционного не заметил.

Вопрос: По имеющимся в следствии данным вы посещали квартиру благочинного Сумарокова[44], священника Антипинской церкви Тюрнина[45], попадьи Вымской церкви Поповой[46], ныне арестованных. Правильно ли это?

Ответ: Да, упомянутых лиц я действительно посещал в разное время по вопросам религиозного и семейного характера.

Вопрос: По имеющимся данным в следствии вы скрывали у себя беглых кулаков из Коми АССР, правильно ли это?

Ответ: Летом 1936 года действительно из Коми АССР были два человека, которые произвели окраску крыши церкви. Я знал, что эти лица являются жителями села Лоймы, где я раньше проживал. На окраску этих лиц пригласил приходской совет Алёшевской церкви.

Вопрос: Свидетель Суханов Яков (староста церкви) заявил, что вышеупомянутых кулаков привели к нему на квартиру лично вы.

Ответ: Это я отрицаю, так как  кулаков Суханову не приводил.

Вопрос: ...В августе месяце 1937 года по поводу новой советской конституции вы говорили, что «что эта советская конституция, ничего она хорошего не даст, она хороша только на бумаге и больше ничего не составляет». Правильно ли это?

Ответ: Нет, это все полностью отрицаю, так как я этого не говорил.

Вопрос: Вам предъявлено письмо, которое вы признали своим, датировано оно 2/15 апреля, в котором вы предостерегаете своего брата священника Баклановского Александра Александровича от какого-то лжебрата Андрея и одновременно указываете о проведенном собрании о посевной и рекомендуете помешать коммунистам. Что это за условности?

Ответ: Андрей работал как будто бы сторожем при кладбищенской церкви. Фамилии его не знаю, но он арестован органами НКВД. О собрании и помешать коммунистам я в письме не писал, кем это написано не знаю.

+++

До этого места каждый лист допроса внизу был подписан о. Авениром. На этом же листе внизу подписи нет, нижний край листа аккуратно оторван, а на поле документа собственной рукой священника написано: «На этом листе от подписи отказываюсь, так как не полностью записаны мои ответы».

На этом допрос окончен. Далее к делу приложено письмо Баклановского Авенира Александровича в Лальский отдел НКВД о том, что на последнем листе допроса его ответы были записаны не полностью.

Однако на его протест не последовало никакой реакции. Его просьба об очной ставке со свидетелями не была удовлетворена, а ходатайство о пересмотре дела отклонено.

Письмо, о котором идет речь, было изъято 27 сентября у о. Александра при его аресте. Оно написано карандашом  на обрывке листа из метрической книги в 1936 году. В этом письме брат брату писал об обыкновенных бытовых мелочах: как встретили праздник Пасхи, как ходили по домам со славой, кто заболел, кто здоров... На лицевой стороне письма есть очень корявая и кривая (вероятно от нервного напряжения) подпись о. Авенра «Это письмо принадлежит мне. Баклановский. 11.11.37 г.». В момент подписания автор письма не заметил на передней стороне письма никаких изменений. Однако к моменту допроса на обороте письма, между строк другой рукой и другим (по оттенку видно) карандашом, довольно грубо копируя почерк автора, некто вписал слова о том, что надо помешать проведению посевной и коммунистам.

То, что приписка о срыве посевной сделана другим человеком и в другое время, видно даже не специалисту. При визуальном осмотре сотрудник[47] Управления ФСБ России по Удмуртской Республике с уверенностью подтвердил это предположение. Подложность этой приписки можно понять по таким причинам:

1. Отличается почерк. Хотя автор вписанной строки явно имитировал почерк о. Авенира, но разница в написании многих букв очевидна. Юлия Харлампиевна в своем протестном письме так же подтверждает, что это почерк не ее мужа.
   
   
2. Отличается сила нажима. Авторский текст написан с большим нажимом, как обычно пишет уверенный человек. Вставка, наоборот, отличается неуверенным нажимом.
   
   
3. Отличается оттенок карандаша. Настоящий автор письма использовал чуть более темный карандаш, тогда как автор вставленной строки пользовался очень близким по оттенку, но все-таки более светлым карандашом.
4. Вставленная фраза о срыве посевной вписана между строк авторского письма. Ее текст не вписывается окружающий контекст письма.
   
   
5. Силу нервного истощения о. Авенира можно представить, сравнив его подпись в уголовно-следственном деле с его же подписью, поставленной на любой Метрической или Клировой ведомости Лоемской церкви. Еще более ярко это видно из сравнения почерка близких друг ко другу по времени написания документам: письма брату о. Александру и заявления в Лальский отдел НКВД[48]. Разница в почерке очевидна.

+++

Выписка из заключения по следственному делу № 14687.

Сущность обвинения:

1. Баклановский Авенир Александрович на протяжении ряда лет поддерживал связь с духовенством Лальского района в контрреволюционных целях.
   
   
2. Получил контрреволюционную директиву епископа Клементьева, в которой высказывалась клевета на мероприятия советской власти, и по ознакомлении переслал другим священникам.
   
   
3. Помимо этого в 1936–37 г. проводил агитацию против колхозов и клеветал на советскую конституцию.

Допрошенный в качестве обвиняемого Баклановский Авенир Александрович признался в том, что он действительно знакомился с директивой епископа Клементьева и переслал ее другим священникам, в остальном вину свою отрицает.

Показаниями свидетелей Горячевского, Образцова и Суханова[49]  контрреволюционная деятельность Баклановского подтверждена.

Постановили:

Дело № 14687 по обвинению Баклановского А. А. направить на рассмотрение тройки УНКВД Севобласти. Перевести в Котласскую тюрьму Севобласти, зачислив содержанием УНКВД Севобласти».

+++

Выписка из протокола № 34 заседания тройки УНКВД по Архангельской области от 23 ноября 1937 года:

Слушали: Дело № 14687 Лальского РО УНКВД по обвинению Баклановского Авенира Александровича 1885 г. р. служителя религиозного культа, судимого.

Обвиняется в том, что вел контрреволюционную агитацию против колхозов, клеветал на новую конституцию, распространял среди духовенства контрреволюционную директиву епископа Клементьева.

Постановили: Баклановского А.А. заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на 10 лет. Статья 58-10. Дело сдать в архив».

+++

3 августа 1939 года о. Авенир прибыл Каргопольским этапом в 4 отделение Онеглага НКВД[50].

Далее к делу подшита жалоба,  которую 24 декабря 1939 написала жена батюшки, Юлия Харлампиевна, Народному Комиссару Внутренних Дел СССР Ежову Н. И. Из этого документа следует, что:

 «Обвинение, которое было предъявлено моему мужу, состояло в том, что:

• Он, как служитель культа — священник, при совершении обряда крещения новорожденных давал им имена не те, которые были записаны в ЗАГСе, изменяя имена.
  
  
• Бывая у служителей культа в гостях, бранил советскую власть.
  
  
• Произносил колхозникам антисоветские слова...
  
  
• В своем письме к брату писал о срыве в колхозах весенней посевной в 1936 году.
  
  
• Для производства окраски крыши церкви пригласил для работы бывших раскулаченных маляров Шехониных...

В качестве свидетелей, выступавших против моего мужа, в деле указаны граждане Горячевский Арсений Алексеев и Суханов Яков Григорьевич. Первый поддерживал 1-3 п. обвинения, а второй — 5 пункт.

Ни Алёшевский сельский совет, ни правление колхоза «Сталинец», на запрос Лальского РО НКВД никакого компроментирующего моего мужа материала не дали, а обвинения моего мужа Горячевским и Сухановым не поддержали.»

Далее Юлия Харлампиевна объясняет, что показания свидетелей Горячевского и Суханова построены на личных счётах.

Горячевский Арсений Алексеевич — бывший монах. Он работал в последнее время сторожем при храме. Имел на руках и лице некое запущенное кожное заболевание. Священник настаивал перед приходским советом о снятии Горячевского с должности, опасаясь, что болезнь может передаться прихожанам.

Суханов Яков Григорьевич был церковным старостой и церковные деньги расходовал на свои личные нужды. Настоятель заметил это и требовал возвратить церковное имущество.

При этом и Горячевский, и Суханов, оба плохо относились к своим обязанностям, тогда как священник требовал от всех точного исполнения возложенных обязанностей. За все это оба они неоднократно грозили доносом в НКВД.

Далее по тексту жалобы следует, что «при ведении следствия, следователь ОР УНКВД Темяженников всячески с угрозами принуждал моего мужа подписать материал следствия». Следователь отклонил просьбу священника о вызове свидетелей с его стороны и о допросе их, отклонил и просьбу об очной ставке со свидетелями Горячевским и Сухановым.

Юлия Харлампиевна пишет, что «в своих письмах брату ничего о срыве весенней посевной никогда не писал, а писал лишь о своих хозяйственных делах, и надпись относительно посевной, сделанная в пробеле между строк в письме моего мужа к брату, моему мужу не принадлежит, а написана кем-то дополнительно, что можно легко установить путем сопоставления почерка в письме моего мужа и этой надписи».

В своей жалобе она просит Народного Комиссара рассмотреть жалобу и дать распоряжение об отмене постановления тройки НКВД, а дело передать на повторное расследование и рассмотрение в суде.

Жалобу Юлии Харлампиевны получили 30 декабря 1939 года, рассмотрели и постановили: «По заявлению жены постановление об отмене решения тройки УНКВД по Архангельской области — отказать».

Вероятно для того, чтобы даже в лагере быть ближе к людям и продолжать свое священническое служение, о. Авенир получил специальность мед. Санитара, что позволяло ему ухаживать за больными и напутствовать умирающих.

В течении следующего года о. Авенира часто перебрасывали из лагеря в лагерь. Так, например,  известно, что 15 марта 1940 года он был переведен в Отдельный лагерный пункт (ОЛП) № 2 на Мехереньгской железнодорожной ветке. 24 июня его отправили в ОЛП № 7 в с. Наволок. 21 сентября возвращен обратно, а 13 октября переведен в ОЛП — Совхоз[51].

На следующий год он теряет связь со своей семьей. До второго ареста о. Авенир жил в Алёшево с женой, сыном Валентином и двумя дочерьми — Галиной и Натальей. Прочие дочери разлетелись по стране. Одна умерла.

Сын Валентин Авенирович отправился на фронт и ценой своей жизни защищал родину и государство, которое так жестоко обошлось с его семьей. Валентин погиб 11 августа 1943 года в Орловской области. Захоронен в лесу в безвестной могиле[52].

+++

Таким вот скорбным путем свидетель жестокого века, священник Авенир, подобно ветхозаветному праведнику Иову, постепенно лишился всего, что было бесконечно дорого его сердцу: дома, семьи, родного села и храма. Но последнюю любовь — любовь к Богу и к ближнему — не смогли убить в нем никакие скорби.

Как успешный и благополучный Иов постепенно терял все свое имение, так и о. Авенир, постепенно терял все, чем дорожил. Как твердый в вере Иов при всех бедах оставался верен Творцу, так и о. Авенир не изменил своей веры и остался верен Богу и Церкви. Как праведный Иов претерпел все испытания, так и о. Авенир до конца своих дней нес крест, возложенный на него Богом. Но если многострадальный Иов, однажды получил все, что потерял, то о. Авенир, претерпев до конца, погиб от голода истощения сил в лагере 16 марта 1942 года[53].

+++

Реабилитирован 2 августа 1989 года[54].

2. Посмертное почитание.

В старинных святцах встречается лишь один Авенир — царевич Индийский. Его имя крайне редко встречается в повседневной жизни. Но окрестностях Лоймы едва ли не каждый десятый житель имеет это имя или образованное от этого имени отчество. Причина такой популярности объясняется местным почитанием последнего лоемского священника — Авенира Баклано́вского.

Лойма — село с тысячелетней историей, с очень своеобразной культурой и бытом, со множеством древних традиций, которые соблюдаются до сих пор. Одной из этих традиций является система родовых имен. То есть новорожденному человеку дают только такое имя, какое было у кого-либо из членов его семьи. Имя «Авенир» не принадлежало ни одному из лоемских родов и ни единожды не встречается старинных документах, сохранившихся с 1462 года. Его отец, священник Александр, назвал своего сына этим именем в силу того, что сам он не был лоймяком и не придерживался традиции родовых имен.

Жизненный путь и духовное наследие о. Авенира очень воодушевили, сплотили и укрепили людей. А пожар 1919 года так впечатлил жителей всей волости, что в конце того же года некоторые семьи в обход древней традиции назвали новорожденных мальчиков в честь особо уважаемого батюшки — Авенирами. После ареста священника очень многие семьи, словно бы в знак тихого протеста против этого, стали называть своих детей в честь репрессированного настоятеля. Если до 1919 года во всей лоемской волости только одна семья назвала своего сына в честь почитаемого батюшки, то начиная с 1919 года и в следующие 45 лет в Лойме на свет появился 131 Авенир! И это только из числа официально зарегистрированных в государственном порядке новорожденных и только в пределах Лоемского сельсовета! Появились Авениры и в других селах Прилузья. А сколько человек было тайно крещено в советские годы с этим именем, мы, к сожалению, не узнаем. Но таких было, очевидно, гораздо больше[55].

К концу 20 века имя последнего священника Лоемского Успенского храма было одним из самых распространенных имен на средней Лузе.

Из личных бесед стало известно, что некоторые христиане обращаются в своих молитвах к о. Авениру. Другие хотели бы помолиться, но их удерживает отсутствие официальной канонизации. Те же, кто молитвенно обращались к батюшке, получали ответ. Среди них строители Кулижской часовни, прихожане Лоемского Успенского и Алёшевского Никольского храмов. Один случай обращения и помощи зафиксирован даже в Удмуртии (с. Нылга).

Пусть его объявили врагом народа, но в сердцах очевидцев его жизни он остался «простым сельским попом». Тем самым попом, который не оставлял их ни после ареста, ни после ссылки, ни после смерти.

______________

[1] Клировые ведомости Лоемской Успенской церкви. Национальный архив Республики Карелия (далее НАРК). Ф. 254.

[2] НАРК. Ф. 254. Д. 11, Л. 160–161.

[3] Свидетельство Горбуновой Галины Николаевны, 1929 г. р. д. Алёшево.

[4] Воспоминания Суликовой Евдокии Григорьевны, 1932 г. р., Погост.

[5] Вологодские епархиальные ведомости (далее ВЕВ). 1906. № 13. С. 278.

[6] ВЕВ. 1906. № 17. С. 375. Клировые ведомости Лоемской Успенской Церкви за 1907 год.

[7] ВЕВ. 1907. № 4. С. 44.

[8] Воспоминания Суликовой Евдокии Григорьевны, 1932 г. р., Погост.

[9] Житие св. Григория, пресвитера Бронникова.

[10] Клировые ведомости Лоемской Успенской церкви.

[11] Вологодские губернские ведомости. 1914. № 42. С. 3.

[12] ВЕВ. 1916. № 10. С. 174.

[13] Текст надписи на надпрестольном столбе Успенского храма.

[14] Воспоминания жителей с. Лойма: Лобанова Александра Ильинична (1923 г. р., д. Карповская), Иевлева Анна Степановна (1918 г. р., д. Старчевская) и другие.

[15] Это место в 8 км от села до сих пор называется «Попова новина».

[16] Семейное предание Шехониной Марии Ивановны, 1925 г.р., д. Вотинская.

[17] ВЕВ. 1914. № 20. С. 402.

[18] ВЕВ. 1915. № 14. С. 299.

[19] Рядом с местом начала пожара в 2010 году было начато строительство часовни.

[20] Воспоминания жителей с. Лойма: Иевлева Анна Степановна (1918 г. р., д. Старчевская), Шехонина Мария Ивановна (1925 г. р., д. Вотинская), Лобанова Александра Ильинична (1923 г. р., д. Карповская), Попов Валентин Степанович (1935 г. р., Погост).

[21] Ручей и местность при нем, считающиеся в Лойме священными.

[22] Воспоминания Бородкина Ивана Степановича, 1914 г. р., г. Сыктывкар.

[23] Справка. НАРК. Ф. Р-108. Оп. 1. Д. 13. Л. 119.

[24] Заявление Баклановских Татьяны и Ольги. НАРК, Ф. Р-108. Оп. 1. Д. 13. Л. 118.

[25] Свидетельство Жебовой Нины Ананьевны (1959 г. р., д. Кулига) и жителей Погоста.

[26] Из протоколов заседания Лоемского сельсовета. НАРК. Ф. Р-108. Оп. 1. Д. 9. Л. 74.

[27] Справка. НАРК. Ф. Р-108. Оп. 1. Д. 13. Л. 117.

[28] Из протоколов заседания Лоемского сельсовета. НАРК. Ф. Р-108. Оп. 1. Д. 9. Л. 74 об.

[29] Из материалов уголовно-следственного дела о. Авенира, № 14687. ГАСПИ КО. Ф. Р-6799. Оп. 5. Д. 6326. Л 4.

[30] Диакон Василий покинул Лойму по случаю ареста священника Лоемской церкви и в виду прекращения богослужения при церкви. 14 сентября 1935 года рукоположен в сан священника. 3 октября 1937 года арестован и осужден на 10 лет лишения свободы. Погиб в заключении.

[31] Семейное предание Куликовой Людмилы Валерьяновны, 1957 г. р., д. Уркинская (Куликово Поле).

[32] Свидетельство Савиновой Лидии Афанасьевны (1925 г. р., д. Ивановская), Иевлевой Анны Степановны (1918 г. р. д. Старчевская), Шехониной Марии Ивановны (1925 г. р., д. Вотинская), Лобановой Александры Ильиничны (1923 г. р., д. Карповская) и многих других жителей с. Лойма.

[33] Этот дом позднее сгорел.

[34] Шехонин В. Д. История села Лойма. С. 36. Самиздат.

[35] Свидетельство Лобановой Александры Ильиничны, 1923 г. р., д. Карповская.

[36] Воспоминания Киршина Анатолия Афанасьевича, 1931 г. р., д. Грамаковская.

[37] Епископ Великоустюжский и Усть-Вымский Серафим (Трофимов) впоследствие безвестно пропадет в концлагерях после 1935 года.

[38] Воспоминания последних жителей д. Алёшево: Горбуновой Галины Николаевны, 1929 г. р. и Липатникова Зосимы Иннокентьевича, 1922 г.р.

[39] Семейное предание Марковой Марии Владимировны, 1950 г. р., д. Кулига.

[40] А. Малыхина. Искушение Ибской церкви // Вера-Эском. 2000. № 371.

[41] Православие в Прилузье: церкви и часовни. Сборник материалов. Сост. Т.О. Щербань. Центральная межпоселенческая библиотека им. В.Юхнина, Объячево, 2008. С. 23.

[42] Здесь и далее, если не оговорено иначе, взято из материалов уголовно-следственного дела о. Авенира, № 14687. ГАСПИ КО. Ф. Р-6799. Оп. 5. Д. 6326.

[43] Из материалов уголовно-следственного дела о. Александра, № 14651. ГАСПИ КО. Ф. Р-6799. Оп. 4. Д. 5793.

[44] Священник Учецкой Христорождественской церкви Павел Александрович Сумароков арестован 1 октября и осужден 17 октября 1937 года на 10 лет лагерей, погиб в заключении.

[45] Священник Антипинской Троицкой церкви Павел Александрович Тюрнин (тезка о. Сумарокова) арестован 2 октября 1937 года и осужден на 10 лет лагерей, погиб в заключении.

[46] Попадья Мария Матвеевна Попова с 1937 г. находилась в исправительно-трудовом лагере; дальнейшая судьба неизвестна.

[47] Промыслова Наталья Валерьевна.

[48] См. л. 11 уголовно-следственного дела.

Горячевский Арсений Александрович был сторожем при храме. Потерял ногу, получил инвалидность. В старости по непонятным для семьи и односельчан причинам отписал свой дом каким-то посторонним людям и почти сразу умер.

Суханов Яков Григорьевич — благополучно занимал пост старосты при храме вплоть до его окончательного закрытия.

Личность Образцова идентифицировать не удалось. Никто его не знает и не помнит. Хотя фамилия Образцовых довольно распространена в Лузском районе, но никаких Образцовых при Алёшевском храме обнаружено не было. Никто из жителей села не помнит человека, который мог бы оказаться фигурантом дела о. Авенира.

Юлия Харлампиевна в своем письме обвиняет Горячевского и Суханова в лжесвидетельстве, но Образцова даже не упоминает в списке свидетелей. Есть все основания предполагать, что это подставное, или даже вымышленное лицо, введенное искусственно для доказательства виновности подсудимого.

[50] Из архивной справки, выданной отделом информационно-архивной работы УФСИН России по Архангельской обл. 24.10.2014 года.

[51] Из архивной справки, выданной отделом информационно-архивной работы ФКУ ЦИТО УФСИН России по Архангельской обл. 24.10.2014 года.

[52] Извещение о смерти Баклановского Валентина Авенировича.

[53] Из архивной справки, выданной отделом информационно-архивной работы ФКУ ЦИТО УФСИН России по Архангельской обл. 24.10.2014 года.

[54] Заключение о реабилитации Баклановского Авенира Александровичавыдано начальником следственного отделения КГБ СССР по Кировской обл. В. Носковым 2 августа 1989 года.

[55] По данным территориального отдела ЗАГСа Прилузского района Управления ЗАГСа РК.