Все дальше от нас годы гонений на Русскую Православную Церковь. Ушли в небытие доносы, лжесвидетельства на священно-церковнослужителей и православных мирян. Только на пожелтевших страницах следственных дел в архивах УФСБ остались следы допросов, очных ставок. Эти документы одновременно рассказывают о многом: в них несгибаемость одних, трусость других и упоение властью третьих.
Отзвуки страшного прошлого, последствия жестоких гонений атеистической власти на людей только за то, что они были представителями духовенства или глубоко верующими, доходят нас и другим путем. В ХХI веке потомки тех, кто был расстрелян, умер или бесследно исчез в концлагерях и тюрьмах хотят узнать о своих предках, которых они не знали и никогда не видели. Люди обращаются в разные инстанции в надежде хоть что-то узнать о прошлом членов своей семьи.
Часто просьбы в таких письмах очень похожи. Вот некоторые примеры таких писем: «Обращаюсь к Вам с просьбой, т.к. являюсь внуком священника, который был репрессирован. Якобы его отпустили с места заключения, т.к. он был болен. И он умер, когда моей маме было 8 месяцев... Я хочу знать, может у него были родственники». Выдержка из другого запроса: «Мой дедушка закончил Калужскую духовную семинарию и служил в церкви до смерти. Уже давно нет никого и не у кого спросить более подробно. Были сложные годы, бабушку с детьми выселили из дома, лишили гражданских прав, они скитались по разным районам. Чтобы не было улик, были уничтожены фотографии и документы. Если что-нибудь уцелело в Ваших архивах и если возможно, нам хотелось бы знать, иметь сведения. Знаем только, что у него были братья и отец священники».
В далеком прошлом их предки были священниками и служили в Калужской епархии. Но потомственное служение оборвалось на дедах или родителях в прошлом веке. В семьях, где из поколения в поколение сын сменял отца в служении Церкви, стали говорить: «Был последним священником в нашем роду...» Не каждый человек тогда мог выдержать испытания гонений и не отречься. Смогли только самые преданные Христу, истинно верующие и готовые жизнью и смертью своей доказать это. Трудно ли это было? Не просто трудно... Каждый день мог стать последним, каждую ночь могли приехать, арестовать и увезти навсегда.
Профессор протоиерей Глеб Каледа, в чьей семье не прервалось служение Богу, написал такие проникновенные строки: «Но Церковь не только страдала. Она в сложнейших, небывалых в истории трудных обстоятельствах проповедовала, учила, готовила кадры духовенства, занималась апологетикой. Это все делали, конечно, скрытно, стараясь не оставлять каких-либо следов для органов государственного сыска. В немногих оставшихся открытыми храмах продолжалось богослужение, совершались таинства». Жизнь РПЦ поддерживалась архипастырями и священством. Среди них продолжали оставаться семьи, где в Домах Божиих служили из поколения в поколение.
Достаточно вспомнить семью Святейшего Патриарха Кирилла. Его дед, отец, брат, он сам являют пример такого служения. Достаточно обратиться к воспоминаниям самого Патриарха Кирилла: «Судьба деда была драматична...» Годы ссылок и тюрем не сломили отца Василия. Хотя он был рукоположен в иерея в достаточно зрелом возрасте, он всю жизнь прошел с верой и желанием служить Спасителю. Своих детей и внуков он наставлял личным примером и запоминающимися раз и навсегда наставлениями: «Никогда ничего не бойтесь. В этом мире нет ничего такого, чего следовало бы по-настоящему бояться. Нужно бояться только Бога». Эти слова были выстраданы, поэтому они звучат так весомо и значительно!
Когда отец Василий отошел в мир иной, среди священнослужителей, участвовавших в отпевании, были его сын — протоиерей Михаил Гундяев и два внука — иерей Николай, преподаватель Ленинградской духовной академии, и иеромонах Кирилл, студент той же академии, будущий Патриарх. С гордостью за РПЦ можно подчеркнуть, что такие случаи в трудные годы гонений и преследований не были единичными. Не всегда гонимым, возвращавшимся из ссылок и концлагерей удавалось служить на одном месте или тем более — в родных местах. Разметало их по всей необъятной России.
Часто получалось так, что и вернуться-то на малую родину не представлялось возможным. И даже когда батюшка выходил с проповедью на амвон совсем другой церкви, а не той, где хотел бы служить, он продолжал свое подвижническое служение так горячо, достойно и преданно, что увлекал даже в те годы людей, которые готовы были забыть про веру предков и отречься от Христа. Редко кто из таких пастырей остался живым в период богоборческих нападок. Каждый из этих священников знал, чем он рискует. Знал, но не мог поступить иначе!
Не мог поступить иначе и отец Михаил Красноцветов, который оказался в годы репрессий далеко от места, где родился. А родился он 29 сентября 1885 года в Калуге. Родитель его, как помнят потомки, служил диаконом в семинарском храме во имя Иоанна Богослова. В Калужской епархии служили священно-церковнослужители из рода Красноцветовых не только в губернском городе, но и в церквах с. Спас-Деменск Мосальского уезда, с. Дугненский Завод, Козельска и других населенных мест. Готовился стать священником и Михаил Красноцветов, окончивший в Калуге курс обучения в духовном училище (с 1896 года по 1900 год), потом учившийся в семинарии. В списках КДС он числился по успеваемости учеником первого разряда.
По имеющимся сведениям в тот период молодой человек отдал предпочтение службе на юридическом поприще, переехав в первопрестольную столицу. Там он завел семью, появились дети. Менялись места, где жила семья, но это была достаточно спокойная жизнь. Перевод Михаила Григорьевича из Москвы во Владимирскую губернию не менял ее течение. Многое изменилось, когда революционные тучи начали сгущаться над многострадальной Россией.
Мария Николаевна Красноцветова, супруга отца Михаила, оставила прекрасные по правдивости и откровенности воспоминания: «Последние дни Первой мировой войны. Какой ужас охватывал душу, какая безнадежность! Рушились все твердыни, все расшатывалось, падало... и полная беспомощность, беззащитность! Душа еще не умела надеяться на помощь Божию, не умела молиться. Разнузданные, безобразные толпы носились по улицам, орали, кого-то превозносили, кого-то призывали громить, убивать. Интеллигенцию ненавидели больше всех, как бы в отмщение за то, что она была возбудителем всего безобразия. Как тяжело было на душе, как жалко детей: и у них все ломалось, выходило из своих устоев».
Опасения оправдались, тревоги не были напрасными, счастье молодой семьи было прервано революционными событиями и последовавшими за ними еще более страшными изменениями по всей
России. Обратимся еще раз к воспоминаниям Марии Николаевны: «Бедный мой Гриша, как любил он свою гимназию, как рвался к знанию, все скомкалось, исковеркалось. Прибегает раз из гимназии с горькими слезами: «Мама! Нас выгнали из гимназии, и теперь будем учиться в низшем училище!». Как было его утешить, чем? Но все-таки убедила ходить куда велели. Но случилось худшее — прибегает взволнованный, раздраженный: «Не пойду больше в эту поганую школу! Вот смотри! Я выхватил из костра Евангелие и Закон Божий, их жгли в кострах на дворе!». Что было делать? И я сказала: «Не ходи больше». И он не пошел... Способнейший, умный мальчик остался без образования. В школе был какой-то ураган, учили главным образом богохульству и отказу от семейных правил. Все остальное было в забросе, грамотность отсутствовала».
Семья Красноцветовых переехала подальше от центра, надеясь на лучшие условия для детей, которых в семье было четверо. Михаил Григорьевич Красноцветов в г. Тобольске был рукоположен во священника. Этому предшествовали свои сложности: ему пришлось оставить дела учета имущества и пр., которые он помогал вести местным представителям новой власти. По дороге в одной из деревень его приняли за скрывающегося от правосудия и арестовали. Но как уже упомянуто, Господь дал ему возможность принять сан, стать священником. Вот тогда ему в полной мере пригодилось то, чему его учили в семье и в Калужской духовной семинарии. Трудно сказать, вспоминал ли он семинарию, своих преподавателей, но семинарская наука, конечно, пригодилась в священническом служении в труднейших условиях.
Невозможно в рамках статьи перечислить все испытания, которые нужно было преодолеть батюшке и его семье в эти годы. Строки из воспоминаний Марии Николаевны Красноцветовой напоминают о том времени: «Назначение муж получил в глухую отдаленную деревню Малая Скаредная. Опять дорога. Приезжаем к полному неустройству. В церкви все запущено. Всем заправляет псаломщик, хитрый, двуличный человек. Дом священника был еще свободен, но его уже собирались отдать под школу. Народ был так настроен, не было сердечности, открытости. Никто никому не верил, а тут еще псаломщик плел мужикам всякие небылицы и восстанавливал против священника. Много пришлось перетерпеть от него, но все это было «так нужно».
Только вера и молитва помогали преодолевать напасти и нападки: «Трудно сгибалась душа, все внутри протестовало, все упрекало, зачем вступили на тяжкий путь бесправия, беззащитности. Так прошли три года мучительной жизни в борьбе с собой и окружающей дикостью. Из дома все-таки нас выгнали, и жить пришлось мужу в церковной сторожке, а мне с детьми – в тесной старой избе, состоящей из одной комнаты, где были русская печка и полати, на которых вповалку спали дети. Несколько раз мужа увозили к власть предержащим на допрос, как, мол, смел уйти и бросить в Кротове свою службу. Он оправдывался тем, что ни от кого дел не принимал, так как все документы были уничтожены».
Допросы отца Михаила тогда заканчивались благополучно. После трех лет не столько жизни, сколько испытаний, в деревне Малая Скаредная, архиерей перевел отца Михаила в село Аромашево, где семья Красноцветовых прожила 10 лет. Позже отец Михаил служил в Тюмени. Первый арест отца Михаила был в 1931 году, но его час мученичества еще не пришел. Расстреляли отца Михаила в 1937 году. Сохранились два следственных дела, из которых можно узнать как о первом, так и о втором аресте батюшки. Даже в обстановке допросов, недоброжелательности и предвзятости следователей, он думал больше о семье, чем о своей участи.
Во время первого ареста, который был еще до периода Большого террора, за арестованными сохранялось право переписки. В одной из открыток, посланной домой, отец Михаил писал: «Здравствуйте, мои дорогие! Я здоров, но беспокоюсь о вас, как вы живете, приехали ли ребята? Теперь мне сказали, что можно получить свидание. Я нахожусь в помещении ГПУ. Если есть возможность, то приезжайте кто-либо, а в общем особенно не волнуйтесь обо мне, молитесь. Одна беда: все вещи мои остались в тюрьме, и никак не могу их оттуда достать. Если приедете, то вы могли бы это сделать». В коротких строчках, которые как предвидел арестованный, будут читать не только близкие, но и сотрудники ГПУ, написано главное: «Молитесь».
Как пишут краеведы, никакие допросы и пытки не смогли сломить отца Михаила. За это он поплатился, он разделил участь многих ни в чем неповинных людей. Расстрелянных хоронили в общей могиле на Затюменском кладбище, на месте снесенной часовни (сейчас, как указывают местные исследователи, это территория асфальтового завода). В 1996 году здесь была сооружена памятная стела, сложенная из 2194 кирпичей разрушенного здания НКВД — по числу расстрелянных. На камне на трех языках (по-русски, по-татарски и по латыни) вырублены слова: «Никогда больше».
После расстрела главы семьи матушка и дети выехали из Тюмени в г. Пушкин Ленинградской области. Их объединяла общая потеря, горе утраты любимого мужа и отца. Но утешением являлось то, что их родной человек не был сломлен, остался пастырем, который не отрекся от Христа. В 1942 году семья отца Михаила эвакуировалась с в г. Исилькуль Омской области. С 1945 года супруга батюшки проживала в Загорске. В 1971 году, незадолго до смерти, она приняла монашеский постриг с именем Мария, в честь преподобной Марии Египетской.
Сын Григорий, о котором упоминалось в воспоминаниях матушки Марии, стал священником. Его сын Павел тоже пошел по стопам деда и отца. Протоиерей Павел Красноцветов в настоящее время является настоятелем Казанского собора в Санкт-Петербурге. О годах служения своего отца он рассказал в одном из интервью: «Мой отец был священником в Барнауле. И я видел всю неимоверную сложность священнической жизни. Во-первых, постоянные притеснения. Это были 1946–1947 годы. Духовенство давили налогами, лишали регистрации, не давали служить».
Страдали не только взрослые, но и дети духовенства. В том же интервью отец Павел вспоминает: «И мы, дети священников, тоже испытывали на себе это моральное притеснение. Когда отец принял сан диакона и я стал прислуживать в храме, то в школе, где я учился, сразу с этим столкнулся. Пришел один парень, сел за парту, обернулся: «А, поп-то здесь у нас!» И рассказал, что он видел, как я прислуживал в алтаре, выходил со свечой. Такое отношение сверстников вызывало горечь и печаль. И чувство озлобленности порой появлялось: «Что вы ко мне пристаете!»
Ничто не помешало будущему священнику с детства стремиться к достижению цели: не желая оставлять алтарничество, он перешел в вечернюю школу, чтобы получить образование и поступить в семинарию. На вопросы журналистов относительно того, как он решился в те годы не только мечтать о священстве, но и готовиться к пастырскому служению, батюшка отвечал так: «Когда мы с братом готовились поступать в семинарию, поначалу у нас был страх. Потом, в восемнадцать лет, мы поняли, что этот страх будет всегда присущ человеку потому, что все время создаются какие-то трудности в жизни, так что нужно учиться их преодолевать, а после этого — иди спокойно, надеясь на Бога».
На этом не прекратился священнический род Красноцветовых. Сын отца Павла — протоиерей Григорий Красноцветов с 1990 года служит в православном храме в честь иконы Божией Матери «Скоропослушница» Московской Патриархии в г. Роттердаме. Отец Григорий Красноцветов является настоятелем этого храма. В октябре 2010 года он прилетел в Тюмень, чтобы ознакомиться в архиве со следственными делами своего предка по отцовской линии — своего прадеда, последним местом служения которого был храм г. Тюмени, где его и арестовали.
Нужно добавить, что местные исследователи — краеведы, журналисты во многом способствовали тому, что жизненный путь и мученическая кончина отца Михаила Красноцветова не были забыты, стали известны всем, кто интересуется историей края и Церкви. На страницах местной периодической печати появились статьи, которые рассказали о страшных годах гонений на духовенства. Но эти же статьи являются доказательством стойкости и силы веры тех, кто не был сломлен и принял мученичество. В свою очередь протоиерей Григорий Красноцветов подарил в Тюмени книгу воспоминаний членов семьи священника Михаила Красноцветова «В руку Твоею жребий мой». Из этой книги и цитировались воспоминания матушки Марии Красноцветовой.
Святитель Григорий Богослов писал: «Закон мученичества: щадя гонителей и немощных, не выходить на подвиг самовольно, но выйдя — не отступать, потому что первое — дерзость, а второе — малодушие». Отец Михаил Красноцветов не отступил, совершил свой подвиг, дав им пример другим, в первую очередь — своим потомкам... От массовых репрессий, особенно в 1930-х годах пострадали десятки тысяч священнослужителей, миллионы православных мирян. Проводились гонения в обстановке крайнего беззакония и жесточайшего произвола. Власти старались скрыть правду об этом времени и людях, которые ценой своей жизни сохранили Церковь. Но память о тех, кто пострадал за Христа живет в ХХI веке и будет сохраняться в будущем.