Архив УФСБ по Тюменской обл. Ф. 5. Оп. 38. Д. 7116. 5 т.

Показания протоиерея Владимира Хлынова в день его ареста 1 февраля 1932 года:

«Так как протокола обвинения у меня под руками нет, то крайне затрудняюсь в изложении показаний, а потому постараюсь держаться хронологического порядка. — Мне предъявляется обвинение в том, что я будто бы состоял членом Союза Русского Народа в 1906 году. Я это решительно отрицаю, так как в Тюмени, где я жил в 1906 году такого союза не было, а в Тобольске едва-ли меня могли занести в список его членов без моего согласия и даже не уведомив меня об этом, тем более, что за год до этого я провинившийся в глазах епископа Антония [Каржавина], прекратив в одно время произносить слово "самодержавнейший" за богослужением, выпустив его в императорском титуле, о чем епископу Антонию было известно.

Вся моя служба в Тюмени в должности законоучителя реального училища была чиста от всякой политической окраски /1905-1917 г./ что явствует из поднесенных мне адресов при отъезде. Чуждый всяким политическим стремлениям, я переехал в 1917 году на должность настоятеля кафедрального собора /в июне месяце/. 1-го января 1918 года я был назначен совершать богослужение при проживаемой тогда в Тобольске семье Романовых. И здесь я старался быть священнослужителем, а ни каким нибудь авантюристом на политической подкладке, что бы по возможности оградить себя от всяких неприятных историй, подобно той, чем кончалась служба моего предшественника на этой должности о. Ал. Васильева. И это мне удалось. Вся моя служба протекала у Романовых при советской власти с 1/1-18 г. по 1/V-18 г. и не вызывала никакого подозрения или замечания со стороны гражданской власти. Об участии Гермогена в организации, ставящей своей целью освобождения Николая из Тобольска, я узнал уже впоследствии — в Томске в 1919 г. от епископа Анатолия [Каменского]. Сам Гермоген не привлекал меня к этому делу, считая, очевидно, для этого меня человеком не подходящим и во всяком случае не заслуживающим столь веского доверия. Это объясняется тем, что я не всегда следовал его распоряжениям или желаниям и не редко расходился с ним на этой почве, вызывая крайнее его недовольство. — Когда же мне приходилось лично беседовать с Николаем, то из разговора с ним я вынес определенное заключение, что сам Николай II-й был очень далек от всякой мысли о побеге из Тобольска. Напротив он был очень доволен своим положением и отношением ко мне [Опечатка. Следует читать: к себе] тоболяков и поэтому высказывался в том смысле, что если бы ему разрешили жить в Тобольске, то из Тобольска они бы никуда не поехали. В разной форме вопроса о побеге его я конечно не ставил, так как считал я это дело совершенно невыполнимым: один бежать — бросив семью, он не мог, так как был слишком привязан к ней, а бежать с семьей, а еще с болезненным мальчиком тем более не мог. А так как никаких поручений по этому делу я ни от кого не имел, то и вопроса не поднимал.

Что касается моих отношений к епископу Гермогену, то я их уже охарактеризовал и пока прибавить к этому ничего не могу такого, что имело бы непосредственное отношение к настоящему делу. Поэтому привожу из моей речи при встрече попа Гермогена. Обстановка была такая. Большевики оставили Тобольск. Перед тоболяками лежит труп Гермогена, носятся упорные, настойчивые слухи о возможности еврейского погрома. Возвращения большевиков в Тобольск ни кто не ждет. Как будто все наталкивало на то, что бы разразиться громом и молнией по адресу власти, допустившей такое дело и потом скрывшейся. Но я и при такой обстановке доказал свою аполитичность. Не касаясь ни словом деятельности большевиков, обратился к несметной массе собравшегося народа с увещанием не делать задуманного жестокого дела /погрома/ — ради памяти Гермогена, который за последнее время был против всякого кровопролития. Так на него повлияли «Октябрьские дни» в Москве. — Погрома не произошло, и возможно, что в этом есть хотя маленькая часть моей заслуги.

Из моих отношений к епископам Иринарху [Синеокову-Андриевскому] и Серафиму [Коровину] я не могу сейчас указать что нибудь такого выдающегося, что бы можно здесь записать. О распоряжениях епископа Серафима, о сборе Петра Крутицкого, об организации кружков ревнителей православия я здесь впервые слышу. Помощь ссыльному духовенству нашими прихожанами оказывалась по их собственному желанию без всякой организованности. В этом деле я принимать участия не мог по своей малосостоятельности, как обремененный тогда семьей в пять человек и потому всегда нуждающийся в средствах к жизни. Больше пока показать ничего не могу. Вл. Хлынов».

Архив УФСБ Тюм. Ф. 5. Оп. 38. Д. 7116. Т. 3. Л. 191-к, 192,193,194-к, 195-к, 195 об., 196,196-к об. Сохранена орфография и пунктуация печатного оригинала.

Опубл.: Капков К. Г. Последний духовник Императора Николая II и его Семьи: тобольский протоиерей Владимир Хлынов. По архивным документам. М., Тобольск, 2018. С. 87–91