Доколе… // Век. 1906. № 7. С. 84–85

Статья является комментарием о. Константина к суду над идеалистом-христианином студентом В. П. Свенцицким, который обратился ко всей Православной Русской Церкви просьбой дать христианский отклик по поводу вооружённого восстания в Москве в 1905 г.

[Как живой стоит предо мной В. П. в недавно бывшем судебном процессе, в котором и я был действующим лицом — свидетелем с обвиняемой стороны. В начале истекающего года В. П. Свенцицкий прислал мне нервами исстрадавшейся души написанное «Открытое письмо верующего к Православной Церкви» по поводу тех ужасов, которые пережила Москва за неделю вооружённого восстания. Глубоко возмущённый тем, что кровь лилась с одной стороны во имя Христа (один солдат ответил священнику: «Велят — отца родного убью, на то я и присягу принимал»), В. П., для которого вера во Христа — всё, умоляет Церковь прийти на помощь его страданиям: научить его, успокоить своим святым голосом по поводу бывших страшных событий — сказать, что убийство и Христова вера не имеют между собою ничего общего, наложить на своих чад духовное наказание в виде епитимьи, поста... В. П. просил меня поместить его письмо в одном из периодических изданий. Я замедлил исполнением его просьбы. Чрез несколько дней я получил второе письмо с тою же просьбой, а на другой день он пришёл ко мне с своими друзьями. Подождите, говорили мы, лучшего времени. Теперь вы не услышите голоса Церкви, а если и ответят вам от имени последней, то это могут быть самозваные речи. — «Я не знаю, в каких эмпирических формах услышу я голос Церкви, но я верю, что его услышу. Я не могу ждать более, психологически не могу». — Мы замолкли. Мне казалось и тогда и теперь, что всем нам было как-то стыдно; пред нами сидел человек той веры, которая способна горы двигать, а мы холодным скептицизмом невольно усиливали боль его души.

Открытое письмо было напечатано в «Полярной звезде» П. Б. Струве, и в самом непродолжительном времени редактор и Свенцицкий были привлечены к суду по обвинению в возбуждении против властей. Не так давно состоялся в особом присутствии СПб судебной палаты разбор дела. Никогда не забуду я этого суда. И жалею, что не одарён необходимым литературным талантом, чтобы в должной яркости изобразить его...

Обвинительная власть заявила, что, по-видимому, у Свенцицкого для печатания инкриминируемого письма были мотивы исключительно религиозного характера, но оно, дурно понятое, могло породить неповиновение властям. Свенцицкому, говорил далее прокурор, нужно было услышать голос Церкви, зачем же он печатал письмо в издании, тираж которого измерялся тогда 15 000! Почему он не обратился к митрополиту Антонию или к обер-прокурору Святейшего Синода?

Свенцицкий защищал себя сам. В отделении публики сидели литераторы и адвокаты, давно в большинстве покончившие с вопросами веры. За судейским столом были лица, для которых Церковь равнозначна с обер-прокурором Синода, и для которых всё данное дело имело очень узкий определённый интерес. И в то же время, когда Свенцицкий проникновенным голосом начал свою защиту — всё обратилось в одно внимание.

«Я прошу выслушать меня. Может показаться, что я говорю о том, что имеет отдалённое отношение к делу, но в действительности не так. Вся жизнь человеческая — процесс усвоения учения Христа... В этом богочеловеческом процессе назначена Богом соответственная религиозная миссия Церкви, государству... Здесь послан мне укор, зачем я обратился к 15 тысячам верующих, а не к обер-прокурору святейшего Синода. Укор, с моей точки зрения, граничит с величайшим кощунством; я не к 15 тысячам обращался с письмом своим, а ко всей миллионной совокупности верующих, которую считаю Церковью... Мне дорога Церковь, я верю в её вечное значение, хотя и признаю, что исторические формы выражения идеи Церкви могут временами далеко отстоять от своего идеала. Я признаю над собою власть государства, и вас, гг. судьи, считаю полномочными требовать от меня отчёта. Государству со всеми его функциями придаю религиозное значение, хотя также вижу пределы, до которых простирается надо мною власть его... Своим письмом я молил всех, кому дорог Спаситель, помочь совместным подвигом и Церкви, и государству достойным образом выполнить Богом предназначенную миссию».

Я убеждён: никакое ораторство не могло так покорить, как покорило это проникнутое необыкновенной силой религиозного убеждения слово скромного студента университета безрелигиозную залу: я видел на глазах многих трудно скрываемые слёзы...

«Меня иногда неотразимо тянет уйти куда-нибудь в египетскую пустыню и там отдаться всем сердцем и душою служению в Духе, — это бывает особенно сильно, когда внешняя, косная, бездушная эмпирия стоит здесь на пути религиозного дела. Теперь я не чувствую этого — и мне хочется служить Господу Богу моему в самой жестокой, самой суетной жизненной борьбе», — писал В. П. за несколько дней до суда.]