Смирнов Николай Иванович, протоиерей

Отец Николай Смирнов (Кадашевский)[1]

Отца Николая Смирнова знала не только религиозная Москва, но почти вся церковная общественная Россия.

Он не занимал высоких должностей, не служил в каком-нибудь соборе, а известным сделался потому, что был истинным пастырем и душу свою полагал «за овцы своя». Трудился он в неизвестном кадашевском храме, находящемся в уголке, вдали от городского шума. Здесь отцу Николаю, по собственному признанию, никто не мешал, и он никому — а потому много мог сделать на ниве Христовой.

Прежде чем получить посвящение в сан иерея, отец Николай прошел, как сам любил выражаться, суворовский путь. Будучи сыном сельского священника, он окончил Духовную Семинарию в числе первых со званием студента и затем последовательно был учителем, псаломщиком и диаконом.

Прохождение низших ступеней церковной иерархии дало ему серьезную практическую подготовку к пастырству. Кроме того, он хорошо усвоил идеал пастыря благодаря своему участию в качестве секретаря в журнале «Кормчий»[2]. В его обязанности входило просматривать религиозно-общественные издания и епархиальные ведомости, присылаемые в редакцию для обмена с журналом, и выбирать оттуда статьи и заметки по вопросам, касавшимся реформы прихода и деятельности мира в нем, писать соответствующие отзывы и рецензии.

Прочитывая массу духовной литературы, отец Николай жадно впитывал в себя жизненные соки Церкви и, повергая все собственному критическому анализу, расширял и углублял в своей душе образ «доброго пастыря». Были моменты, когда этот образ высотой и ответственностью устрашал его, и он, смиряясь, искренне считал себя недостойным священства.

Но пришло время, и Господь выслал делателя на жатву Свою (Мф. 9:38). После двенадцатилетнего диаконского служения, по желанию прихожан и утверждению митрополита Владимира[3] [в январе 1909 года] он был рукоположен Преосвященным Анастасием[4] во иерея.

На предложенной в квартире новопосвященного трапезе произносилось много приветственных речей: поздравляли Кадаши с энергичным настоятелем, но никто и не предполагал, сколь значительной будет пастырская деятельность отца Николая. Здесь же выясняли идеал пастыря, и невольно являлось опасение: не засосет ли жизнь этого высоконравственного человека, подобно другим выдающимся в духовном мире личностям, ставшим впоследствии обычными людьми?

Не то случилось с отцом Николаем. Как серьезно, сознательно принял он священство, так достойно и совершил его на земле.

Прежде чем сказать о практической деятельности Кадашевского пастыря, дадим краткую характеристику его личности.

Отец Николай был жизнерадостным, спокойным, приветливым, благодушным — эти свойства души делали его обаятельным. На собраниях он всегда привлекал к себе внимание присутствующих, и, когда появлялся, все начинали чувствовать, что вошел настоящий пастырь, — какая-то чистая струя жизни и облагороженной радости вливалась в общество. Этому много способствовало еще умение держать себя с достоинством. Около него сразу образовывался кружок, где начинались разговоры на возвышенные темы.

Характерно еще то, что никто даже из домашних не называл его Николаем Ивановичем — по отчеству, как принято в Москве именовать священников, а говорили ему «отец Николай»: так ясно все видели в нем именно отца-пастыря.

Энергией отец Николай отличался необыкновенной. Он никогда не уставал, всегда и всюду шел впереди и ни на минуту не ослабевал. Господь наделил его большими дарованиями: он был превосходный певец, чтец, проповедник, вдохновенный совершитель богослужения, молитвенник, духовник, писатель, организатор, администратор и общественный деятель.

Сознавая всю необходимость быть полезным обществу человеком, он говорил: «Лучше иметь много маленьких талантов, чем один большой, никому не нужный». А зная, как легко остыть к работе, учил: «Нужно быть "клячей" в жизни, а не "рысаком", так как первая все тащит да тащит, а второй — быстро рванется и остановится».

Считаясь с обычной инертностью массы, добавлял: никогда не следует ездить на спине другого, а надо охотно подставлять свою, чтобы по завету Христа всем служить.

И отец Николай действительно был слугою для пасомых, особенно при устрояемых им паломничествах, когда он каждого старался удовлетворить, успокоить, несмотря на поднимавшийся часто против него же ропот и неудовольствие. При всем этом, отличаясь смирением; отец Николай себе не придавал никакой цены и потому всегда повторял, что делает только должное и является среди пастырей как бы последней буквой в алфавите.

По скромности он ничего не говорил о внутреннем своем делании, но со стороны можно было наблюдать, как отец Николай работал над собой: так, он читал много книг религиозно-нравственного содержания, делая на полях пометки, особенно в любимых им сочинениях епископа Феофана Затворника, серьезно относился к собственным проповедям, которые раскрывали его мысли и переживаемые им чувства, оттого-то он любил часто перечитывать их, издав затем отдельным сборником под заглавием «Компас христианина».

А какой отец Николай был молитвенник, видно из следующего. Когда он служил, то воистину преображался, и сам возносясь душой ко Господу, всех поднимал к Горнему престолу, поэтому паства его так любила молиться с ним одним, например, во время будничных богослужений, где отсутствовало все постороннее, лишнее, и была одна душа вдохновенного пастыря, предстательствующего за возлюбленных чад своих.

Та же молитвенная настроенность заставляла отца Николая старательно подготовляться к совершению Божественной литургии исполнением положенного правила и хранением мира со всеми. Сын его по этому поводу рассказывает такой случай. В день посвящения во иерея отец Николай, весь вечер старательно готовясь к служению, вдруг ночью разбудил своих домашних и стал просить прощения.

«Не огорчил ли я кого-либо вчера, — говорил он, — не имеет ли кто на меня гнева?»

Это обстоятельство так поразило близких, что они потом стали очень остерегаться огорчить чем-либо отца.

Нося мир в своем сердце, отец Николай был насадителем его как среди прихожан, так и в родной семье, которая являлась для него первой, ближайшей паствой, а он для последней — отцом-пастырем, прежде всего в ней проводя начала нравственного воздействия и влияния во исполнение слов святого апостола Павла: «кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли пещись о Церкви Божией?» (1 Тим. 3:5). Матушка — супруга отца Николая — была лучшей из духовных дочерей, она помогала ему в приходских делах, участвовала в паломничествах и молитвах в храме.

Дав краткую характеристику отцу Николаю, скажем и о его практической деятельности, вытекавшей из задач, какие он ставил себе как служитель алтаря Господня.

По взгляду отца Николая, пастырь всегда должен быть на своем посту, отдаваясь всецело великому делу и непременно его совершенствуя. Чтобы с честью нести знамя священства, нужно непрестанно помнить нравственные обязательства, лежащие на каждом иерее.

«Мы все, — говорил отец Николай, — к сожалению, любим указывать на свои права и не стараемся выполнять обязанности».

Пастырь должен строже и требовательнее всякого другого выковывать свою душу, духовно созидать себя так, чтобы его авторитет, достоинство и благородство не могли пострадать ни при каких обстоятельствах.

Священник не монах, а приходский деятель, равно как прихожане не иноки, а миряне, связанные семейными узами и житейскими попечениями. Отсюда задача пастыря — войти в тесную связь с пасомыми и нести свет евангельского учения из Церкви в мир, облагораживать и воспитывать каждого в духе Христовом, подчиняя своему духовному влиянию семейную и частную жизнь духовных чад.

Приход — это стадо овец или улей пчел, где каждый член руководится пастырем, подобно тому как овцы водятся пастухом и пчелы насаждаются пчеловодом; но приход сам по себе еще не паства. Паству нужно создать, то есть так построить общество верующих того или другого храма, чтобы они своими интересами соединились с духовным отцом в настоящей и будущей Вечной Жизни.

С чего же начать дело этого сближения? Несомненно, с молитвы, с привлечения прихожан в храм. Последние часто бывают равнодушны к службам церковным, и если посещают их, то формально, по обычаю, а не по расположению сердца. Сроднив же и связав паству с храмом, можно насадить в ней добрые и святые начала. Отсюда затем удобно пролить свет на все стороны жизни прихожан. Но людей холодных душой, не испытавших сладости утешения от Духа Святого, нелегко приучить к церкви. Здесь требуется от пастыря много опыта, уменья, энергии, старания, а главное, собственной религиозной настроенности.

Кадашевский храм, как и другие храмы, мало посещался прихожанами и не был для них училищем благочестия. Тогда отец Николай решился на следующий радикальный поступок.

«Если люди ленивы к дому Божию, я сам к ним пойду». И он пошел на Канаву[5] в прилегавшие к Кадашам трактиры, и там стал совершать вечерние богослужения[6].

Это было смело и вызывало много разных толков в обществе, но отец Никола не убоялся, не смутился, утешаясь усердием новых своих духовных друзей, не любивших вдохновенное служение доброго батюшки в чайных и столовых, где потом открыли аудитории для религиозно-нравственных чтений с показом световых картин.

Так положено было начало молитве в Кадашевском приходе, хотя и вне церкви. Оставалось расположить к ней людей. И по зову отца Николая народ пошел в храм, найдя здесь для своей бессмертной души обильную пищу, приготовленную умелым, опытным старцем.

Чего ни делал отец Николай для оживления богослужения, приковавшего к себе сердца весьма и весьма многих! Обсуждая средства привлечения прихожан в храм для совместной молитвы, он с особой щепетильностью разбирался в этих средства и ни за что не хотел допускать подмены религиозного чувства другим, например эстетическим.

Кадашевский приход, будучи купеческим, но примеру многих московских церквей желал иметь партесное, громогласное пение, голосистого диакона и другие современные прикрасы. Для отца Николая, но собственному его выражению, всё это было не более как бутафория, ненужная и опасная.

С первых же дней священства он старался очистить богослужение от всех настроений мира, светскости, театральности, а прихожан воспитывать в духе строгой церковности, которую видел в первохристианской простоте, искренности, сердечности и осмысленности. Стремясь к этому, он завел строгий порядок в своем храме во всем: установил неспешное, вразумительное чтение и простое, древнее, уставное общенародное пение, не звуками сладкозвучащими насыщенное, но дышащее любовью к Богу и выходящее из глубины души.

В последнем отношении отец Николай много потрудился и достиг того, что его народный хор стал первым в Москве по организованности, стройности и совершенству[7]. Во всех церковных церемониях, собраниях и на торжествах он выступал как лучший и образцовый.

Могучим средством к привлечению молящихся в храм отец Николай считал проповедь. Не было такого периода в общественной жизни, когда бы он ее прекращал. Темой же всех его назиданий являлась евангельская любовь, Божественная истина, правда Христова, радость. Особенно настойчиво призывал он к реальному осуществлению добра, постоянно повторяя: «Спешите делать добро». Когда же спрашивали, с чего начать и к кому, прежде всего, его проявлять, отец Николай отвечал: «С того и к тем, кто нас окружает, — к детям, родной семье, сослуживцам, встречающимся на каждом шагу несчастным, бедным, скорбящим...»

Так, наперекор житейским заботам и религиозному индифферентизму обывателей, зазвонил кадашевский колокол, с самого раннего утра созывая в храм духовных чад отца Николая, уже испытавших всю сладость общения с Богом в молитве. И не уставали пришедшие выстаивать совершаемые здесь по Афонскому уставу ночные бдения. Да и как было устать, когда добрый пастырь предлагал все новые и новые благодатные утешения: то он приглашал чтимые святыни и чудотворные иконы, то устраивал вечерни с акафистом и беседами, то подымал крестные ходы, то звал архипастыря для совместной молитвы и преподания благословения своим пасомым.

Когда образовалась у отца Николая тесная связь с приходом и явилась паства, начала у него развиваться и всесторонняя приходская работа: богословские курсы и лекции по разным вопросам, евангельские вечера благовестия, законоучительство; на Рождественских праздниках детские развлечения с елками, а в другое время — с вокально-литературными отделениями[8]; помощь бедным, пострадавшим от неурожая, разоренным семьям, узникам, ссыльным; воскресная школа, лазареты, общества трезвости, библиотека с продажей книг и прочее.

В особенности же надо отметить начатые отцом Николаем паломничества[9]. Подобное средство духовно-нравственного воспитания прихожан у нас почти отсутствовало. Хождения на богомолье совершались лишь отдельными лицами; отец же Николай дал им организационную постановку. В этом отношении его инициатива является исключительной в Православной России[10].

Если отец Иоанн Кронштадтский стал звать русских людей к покаянию и Святой Чаше, а Паисий (Величковский) положил начало старчеству, то Кадашевский пастырь открыл, уяснил пользу коллективного хождения по святым местам.

И действительно, велико значение такого паломничества. Здесь душа отдыхает от городского шума, житейских треволнений и понесенных трудов, здесь мысли и сердца всех бьются в унисон, одним ритмом, и текут в одном духовно-возвышенном направлении; здесь через знакомство с нашей церковной историей закрепляется любовь к старине, святыне, Родине; здесь происходит сближение, спайка паствы с духовным отцом, который ближе и лучше узнает пасомых, обнаруживающих в путешествиях положительные и отрицательные стороны своих характеров, что так важно знать пастырю для воспитательных целей. В паломничестве участники близко и тесно соприкасаются друг с другом — получается содружество. А отсюда рождается взаимопомощь в нуждах и несчастиях.

Благодаря паломничеству выросла вокруг отца Николая та внушительная дружина, которая готова была по его зову выполнить совместными усилиями любую поставленную им задачу.

Нужно при этом заметить, что деятельность отца Николая строго соответствовала общественным запросам данного момента, но никогда не переходила в служение мирским целям. Всегда он оставался верен самому себе, проповедуя при всех обстоятельствах жизни одну только вечную истину. Его Кадашевская церковь была живой, но не в том смысле, что он вводил в ней новые порядки, производил какие-либо изменения, как это свойственно так называемой «Живой Церкви», где в области нравственного учения намечается один лишь регресс, снижение высочайших христианских начал до земли и плоти.

Отец Николай пользовался лишь тем, чем богата наша Церковь, — ее чинопоследованиями, обрядами и правилами, одухотворяя их твердой верой, молитвой, собственным высоким примером, привлекая на себя и пасомых благодать Божию, освящающую, возрождающую, обновляющую и усовершающую.

Один духовный сын отца Николая так характеризует его деятельность:

«Атмосфера, в которой протекала столь широко поставленная приходская работа в Кадашах, должна быть отмечена как атмосфера света, радости, мира, утешения. И такою делал ее отец Николай — жизнерадостный, вечно озаренный свыше, вдохновенный, носивший в душе своей всякую идейность и целый поток благородных порывов. От общения и даже от одного знакомства с ним люди становились как-то мягче, любвеобильнее, спокойнее и несли мир и любовь в ту среду, куда шли или возвращались. В Кадашах у отца Николая была вечная, светлая, праздничная Кана Галилейская, разливавшая свои живительные лучи по всем уголкам прихода».

Кроме глубокой веры, молитвы, чувства церковности и постоянного вдохновения, создававших возвышенное направление в пастырстве отца Николая, нужно еще упомянуть об огромном влиянии на него Братства Святителей Московских[11], где он проверял собственные начинания, взгляды и стремления. В свою очередь, означенное братство прислушивалось к отцу Николаю и постановку богослужения и приходского дела в Кадашах признавало за образец, достойный подражания для всей Москвы.

Родственным духовным чувством связан был отец Николай еще и с Марфо-Мариинской обителью[12], откуда всегда возвращался просветленный и ободренный на новые подвиги.

При всей многосторонней пастырской работе отец Николай никогда, однако, не проявлял своеволия. По каждому новому делу он обращался за советом и благословением к епископу и любил, чтобы Кадашевский храм время от времени освящался молитвою архипастыря, ибо в присутствии святителя видел всю полноту Тела Церковного и этим весьма утешался.

Господь приводил и меня служить в Кадашах, причем я чувствовал там свободу духа, что не всегда бывало в московских храмах, куда приглашают архиерея часто лишь «по официи», помимо желания настоятеля. В таком случае приходилось испытывать необыкновенную натянутость и стеснение сердца. Не то переживалось у отца Николая: он благоговел пред архипастырем и в том же направлении воспитывал своих пасомых, стараясь всеми мерами использовать присутствие святителя для их назидания и душевной пользы, сам смиренно держась всегда в стороне, как последний слуга.

Так прошло тринадцать лет его напряженной работы, которая с каждым годом становилась все глубже и глубже, все светлее и светлее, несмотря на события общественной жизни и на то, что условия для его деятельности становились неблагоприятными. Отец Николай этим не устрашился, напротив, он всем своим существом перенесся в первохристианское время и, воодушевившись желанием самому страдать за Христа, посчитал долгом поддерживать всех[13], утешать и ободрять угнетенных, обездоленных, указывая им на высшую небесную радость и награду.

Между тем лучшие друзья отца Николая о всех событиях церковно-общественной жизни сообщали ему из первых уст. Он все спокойно выслушивал, слагая в сердце, усерднее возносил молитвы к Богу и продолжал работать на ниве Христовой, по слову псалмопевца, «дондеже есмь» (Пс. 145:2).

В последний год жизни отец Николай почти уже не расставался со своей любимой паствой: дома редко обедал, а часто и не ночевал, так что семейные его наравне с посторонними должны были искать случая поговорить и посоветоваться с ним.

Ничто не предвещало грозы в Кадашах. Весь уклад жизни рассчитан был здесь на много лет. Никогда никому не приходила в голову и мысль о возможности скорой смерти отца Николая. Его здоровый вид, энергия, жизнерадостность служили в том порукой. Новые проекты и планы работ отстраняли всякое предположение о близкой потере руководителя.

В Троицын и Духов день отец Николай сходил с паствой в Николо-Угрешский монастырь к старцу-митрополиту Макарию и наметил следующее паломничество в Екатерининскую пустынь. От Угреши он вернулся недомогающим. На совет лечь в постель отвечал, что не может этого сделать, так как на завтра и послезавтра назначены собрания, курсы, совещания. Через два дня он, однако, слег, а через неделю (2 июня 1922 года) его уже не стало.

К мысли о смерти отец Николай приучил себя обстоятельствами времени, ее не страшился, только не думал, что она уже тут, «при дверях».

За три дня предчувствуя свою кончину и охватывая взором пройденный путь, сказал: «А так много еще не сделано».

Все считали болезнь отца Николая легким недомоганием и не допускали мысли об утрате пастыря. За два дня до рокового исхода было его рождение: ему исполнилось пятьдесят четыре года. Кто-то принес в подарок портвейну для поддержания сил больного. Он предложил выпить всем, в том числе и сыну, который сказал:

— Пью, папа, за твое здоровье.

— А еще за что? — перебил его отец Николай.

— За то, чтобы был мир в нашей семье.

— Это хорошо, — ответил умирающий, — но выпей еще и за единение моей паствы. Так и в последние минуты своей жизни отец Николай не переставал думать и заботиться о своих любимых духовных чадах.

Трудно говорить и писать о кончине великого, любимого и всем нужного человека, особенно когда он умирает неожиданно, безвременно.

Об отце Николае хочется сказать только одно: радостная, светлая улыбка, всегда озарявшая его лицо, светилась на нем и при исходе души. С нею он и почил о Бозе.

Врач, профессор медицины, так сказал о причине смерти отца Николая:

«Не от сыпного тифа умер этот человек — его здоровое сердце, и легкие, и весь организм вынесли бы болезнь. Слишком много страдала его натура, особенно последние годы; все в ней внутри переболело и уже больше не в силах, не в состоянии была она выносить горести жизни. Тут только поняли все, что устраиваемая в Кадашах светлая Кана Галилейская, доставляя пасомым радость, постепенно подтачивала его физические и духовные силы, ибо за собою скрывала как личные скорби, так и несчастья духовных чад, неблагодарность, упреки семьи и невыносимо тяжелые события церковно-общественной жизни.

Все это вместе взятое надрывало его душу. Много приходилось ему внутренне расходоваться, переживать, утешать каждого – самому же оставаться одиноким, ибо никто не мог и не брался поддерживать, успокаивать его, всегда терпеливого, энергичного, жизнерадостного и сильного духом[14].

Только потеряв отца Николая, многие поняли всю трудность его пастырского подвига, а домашние, к тому же, весь смысл проливаемых им украдкой слез и горячей, пред иконой Спасителя, ночной молитвы, после которой на утро он, преображенный, радостный и веселый, утешал и поддерживал других...»

Из сказанного видно, как отец Николай весь отдавался приходу, особенно по смерти супруги-матушки. На похоронах ее он произнес редкое по содержанию надгробное слово, выяснив в нем, что всякий священник, кроме супружеского венчания, обручается Церковью еще пастве, о чем служителю алтаря не следует забывать.

«Потому, лишившись спутницы жизни, — говорил он, — я должен теперь всецело отдаться пастырскому делу, ибо Господь, очевидно, этого хочет, освободив меня от семейных уз»[15]. И отец Николай трудился на ниве Христовой до самых последних дней жизни, ни на минуту не ослабевая и не останавливаясь, пока Господь по Своему неисповедимому Промыслу не прекратил его деятельности.

Он умер неожиданно. Провозвестник мира, евангельской любви и радости, бодрый пастырь, полагавший душу за овцы своя, отнят от нас... И зазвонил печально кадашевский колокол, приглашая всех в последнее совместное со своим отцом путешествие на Дорогомиловское кладбище.

Похороны — это ведь экзамен почившему, и похороны отца Николая доказали, что он экзамен жизни выдержал. Москва наградила его необычайными по многолюдству и торжественности проводами, несмотря на стеснительные обстоятельства времени и трудность широкого оповещения о смерти. С горячими слезами расставались духовные чада с любимым пастырем, унося домой трогательное воспоминание о созданной в Кадашах незабываемым отцом Николаем светлой полосе жизни, которая никогда здесь уже не повторится.

______________

[1] Очерк «Отец Николай Смирнов (Кадашевский)» из книги «Воспоминаний» епископа Арсения (Жадановского) с подписью: Надежда Шульц, с сокращениями и искажениями текста впервые опубликован: Московский журнал. 1993. № 12. С. 30–31.

[2] Религиозно-нравственный журнал, выходивший в Москве с 1888 года по 1917 год; основан протоиереем С. П. Ляпидевским, с 1912 года редактором и издателем журнала был его сын, священник С. С. Ляпидевский.

[3] Священномученик Владимир (Богоявленский), в то время митрополит Московский и Коломенский; расстрелян в Киеве в 1918 году, причислен к лику святых в 1992 году.

[4] Серпуховской епископ Анастасий (Грибановский); в 1919 году эмигрировал за границу, по смерти митрополита Антония (Храповицкого) был Первоиерархом Русской Православной Церкви Заграницей [возглавлял Зарубежный (бывший Карловацкий) Синод], скончался в 1965 году.

[5] Название части Кадашевского прихода. — Примеч. авт.

[6] Местом совершения молебных пений и проведения религиозных собеседований с народом были трактиры, не торгующие спиртными напитками, например, чайное заведение Егорова на Канаве.

[7] Кадашевский храм был главным центром общенародного церковного пения в Москве; при храме были курсы церковного пения.

[8] На некоторых собраниях приходилось присутствовать и нам. Вспоминаю Рождественскую елку: все-все разумно на ней было устроено. Детям доставлена чистая радость и всеми получено высокое назидание. Особенно удивил: здесь всех один малыш с еще не установившимся выговором, сказавший гостям много хороших стихов и чуть ли не целую проповедь. Организаторская способность, проявленная отцом Николаем на этом вечере привела нас прямо-таки в восхищение. — Примеч. авт.

[9] Кадаши побывали с отцом Николаем на Угреше, в Свято-Троицкой Лавре, в Звенигороде у Саввы Сторожевского, в Новом Иерусалиме, в селе Коломенском, селе Косине, в Киеве, Чернигове, на Валааме, на Соловках, в Сарове, Дивееве, Понетаевке, у Тихона Калужского, в Зосимовской пустыни, в Оптиной и других святых местах. Путешествия совершали то пешком, то по железной дороге, то на пароходе. В дальние места пускались в путь до тысячи человек, а в ближние — до двух тысяч человек. — Примеч. авт.

[10] Приходские паломничества под духовным водительством отца Николая Смирнова совершались с 1910 года; Преосвященный Анастасий (Грибановский) благословил паломничества и сам принимал в них участие.

[11] Братство Святителей Московских Петра, Алексия, Ионы и Филиппа было открыто 27 декабря 1909 года. Целью деятельности Братства было содействовать участию мирян в церковном богослужении.

[12] Марфо-Мариинская обитель была основана преподобномученицей Великой княгиней Елисаветой Феодоровной в 1907 году, находилась на Большой Ордынке.

[13] Не забыл отец Николай в это время и нас. Мы находились в Зосимовской пустыни, переживая тяжелые дни, как вдруг сообщили, что пришел Кадашевский пастырь с паломниками проведать нас и засвидетельствовать нам свою любовь. Совместная молитва, дружественная беседа подняли наш дух и ободрили нас. Когда дорогие гости уходили, помню, я долго стоял за воротами монастыря, провожая глазами достоуважаемого отца Николая, подъявшего, несмотря на дождливую погоду, нелегкий путь путешествия к нам единственно по любви Христовой. — Примеч. авт.

[14] Кстати сказать, нам передавали, что момент его смерти совпал с [моментом ареста]. Говорят [что чекисты, пришедшие арестовать отца Николая], застали [его] лежащим на столе. — Примеч. авт.

[15] Какая твердость духа, преданность воле Божией и серьезность настроения слышится в приведенных словах достоуважаемого отца Николая! Хочется поведать об этом случае всем служителям алтаря Господня, дабы они, воодушевившись примером своего собрата, прониклись сознанием важности и высоты лежащего на них долга. — Примеч. авт.

Текст: Арсений (Жадановский), епископ. Воспоминания. М., 1995. С. 32–41