Казанский Павел Иванович, священник

5 декабря 1905 года от рака желудка тихо скончался на 64-м году жизни священник Нименского прихода Каргопольского уезда, Павел Иоаннович Казанский. Два года он учительствовал и сорок лет священствовал в приходе, состоящем из 25 деревень, расположенных в одну сторону на 50, а другую — на 25 верст. Последние 15 лет по день смерти на нем лежали обязанности благочинного.

Покойный все свои силы отдал приходу, который при разбросанности населения лишен удобных путей сообщения. В деревни за 20 и 50 верст на требы приходилось ездить верхом, имея при себе в сумке все нужное для совершения того или другого требоисправления. Лесная тропа, которая вела в них, шла по болотам и чрез речки, на которых мостики каждую весну и осень уносило водой, и лошади переправлялись вплавь. Сколько бывало всяких приключений: то увязнет лошадь в болоте, то, испуганная в чаше леса птичкой или зверьком, сбросит своего всадника. Господь только хранил от всевозможных опасностей своего служителя, который, не желая утруждать крестьянина и псаломщика, пускался один в опасные путешествия. Не умея ездить верхом, поступил о. Павел в Нименское, но нужды прихода заставили его научиться и превратиться в наездника. Когда ему исполнилось 50 лет, то он очень стал чувствовать последствия верховой езды и тех многочисленных ушибов, которые были получены во время падений. Для многих священников, слышавших рассказы о таких путешествиях, жизнь в таком приходе казалась невозможной. А он жил и жил, не год и не два, а целых сорок лет, да еще и о нуждах прихода пекся.

Заботясь о духовных нуждах пасомых, о. Павел немало понес хлопот, трудов и огорчений ради того, чтобы устроить в бедном раскольническом приходе четыре достаточно благолепных храма, почти исключительно на доброхотные пожертвования прихожан. Один храм устроен на окраине прихода в центре местного раскола. Здесь когда-то была церковь, но ее забросили. Кругом выросли громадные ели, которые своими ветвями прикрывали от непогоды лишенные крыши стены храма. Лет сто тому назад после разгрома, произведенного в церкви раскольниками, все иконы и другие священные вещи были вынесены из нее. Любители старины благоговейно относились к развалинам церкви, так как она была выстроена и освящена еще во времена дониконовские, и собирались к ним на богомолье. Эти развалины, реставрируя их, о. Павел превращает в храм, не трогая стен и основания и сохраняя старинный фасад. Сами раскольники помогали своими пожертвованиями в этом деле. Заветным желанием его было устроить при нем церковно-приходскую школу. Очень он горевал, что старания его превратить в таковую школу грамоты не увенчивались успехом.

Кроме храмов, рассадниками духовного просвещения являются школы. В Нименском приходе для удовлетворения просветительных нужд его необходимо чуть не в каждой деревне открывать школу. Поэтому в нем, кроме министерского и двух земских училищ, было открыто заботами батюшки пять церковных школ. Первое время учителями в них были воспитанники о. Павла, которые и трудились под его руководством. Двое и теперь еще остаются: один даже состоит учителем церковно-приходской школы и на хорошем счету, хотя он кончил только начальное училище.

Исполняя заповедь апостольскую, о. Павел в церкви и по домам поучал своих пасомых. Нередко он говорил проповеди своего составления, даже импровизации, которые были не обширны, но содержательны. Образном их может служить слово, сказанное в день празднования сорокалетия. По воскресным и праздничным дням между утреней и литургией прихожане собирались в дом священника. Здесь пастырь, сидя в кругу пасомых, беседовал с ними. Они предлагали ему вопросы, высказывали свои недоумения, свое понимание тех или других вещей и т. д. Предмет этих бесед, в собственном смысле был самый разнообразный и определялся насущными нуждами прихожан. Они знакомили пастыря с духовным состоянием их. На этих беседах выступали только мужчины. Заботливый пастырь находил возможность иметь такие беседы и с женщинами. На севере существует обычай собирать «петровщину», т. е. масло и яйца в Петров пост. Сбор несколько унизительный для духовенства, которое наряду с нищими ходит из дома в дом, выпрашивая ложечку масла или сметаны. У о. Павла дело было поставлено иначе. В Петров пост у него было больше досуга, так как он освобождался от занятий в училищах. Выбрав свободный день, он отправляется в одну или несколько расположенных по соседству деревень. Если было недалеко — версты две, три и даже четыре, — то шел пешком. В каждой деревне был дом, в котором всегда останавливался батюшка. Хозяйский мальчуган сказывал по деревне, что пришел священник за петровщиной. Начинают собираться хозяйки домов. Они вступают в беседу с о. Павлом: рассказывают свои скорби и радости, предлагают разные вопросы религиозно-нравственного характера и свое решение их, спрашивают советов по хозяйству, уходу за детьми и больными и т. п. Эти беседы знакомили о. Павла с духовною и вообще жизнью прихожан. Весьма благодарны они были за них батюшке. Одна перед другой старались принести ему лучшее масло. Если какой-либо хозяйки не бывало дома, то она потом старалась передать ему свою дачу масла — это приношение от трудов рук своих. Пишущему эти строки приходилось бывать наблюдателем этого сбора петровщины. Картина сего всегда восстает в воображении, когда заводят речь по поводу сборов духовенства. Не сборы унизительны, а постановка их.

Был застарелый недуг в Нименском приходе, с которым много было хлопот покойному — это раскол. Раскольников сравнительно было немного, но тяготение к нему глубоко коренилось в душах прихожан. По соседству были Усть-Волга, Волосово и Шажма. В окружающих лесах было немало мест, ознаменованных подвигами прежних и современных расколоучителей. Нименьжане были нерадивы к исполнению христианского долга, посещению храма Божия, смотрели на старую веру, как на средство получить спасение, подобно тому, как в древности на Руси смотрели на монашество. О. Павел внимательно следил за жизнью раскола и старательно изучал его и при том именно местный Нименский раскол. Он брал у раскольников книги печатные и рукописные, на которых они обосновывали свое упование. Помню с самого раннего детства, что в нашем доме часто появлялись черные, закоптелые, старые, в кожаных переплетах книги, которые отец привозил из прихода и чрез некоторое время опять отвозил. Раскольники не чуждались священника, даже их «отцы» заходили в дом к нему по житейским делам, так как он к полиции в борьбе с расколом никогда не обращался. Странным казалось даже нам, детям, появление в доме таких лиц. Приходит, как сейчас вижу, высокого роста, рыжеватый, с большой бородой, стриженой маковкой (гуменцем на голове), злобно посматривающий старик. При входе в избу он не молился. В разговорах с отцом называет его «Павел Иванович», а не «батюшка», как звали православные. Спрашиваем, что это значит, нам отвечают: это раскольнический поп (так у нас называют безпоповщинских требоисправителей). Зная основания раскола, о. Павел сильно обличал его несостоятельность в беседах с православными и раскольниками. Последние годы большую радость доставляло ему то, что тяготение к расколу, очевидно, ослабевало. Число говеющих, посетителей храма все увеличивалось и увеличивалось; в сознание прихожан начало проникать убеждение, что спасение не в расколе, а в общении с Церковью. Старухи раскольницы, боясь лишиться погребения церковного, со слезами умоляют батюшку принять их к себе. Но он не сразу, а только после тщательного испытания искренности их обращения принимал, всегда заявляя, что таких, которые сегодня православные, а завтра раскольницы, ему не нужно.

О. Павел обращал большое внимание и на свою жизнь, чтобы не подать повода к соблазну и быть образцом для верующих и житием. Табак, столь нелюбимый раскольниками, был изгнан из его дома. Последние 25 лет он совсем не употреблял вина. В нуждах прихожанам помогал, когда и чем мог. Он, бывало, растолкует им и закон, посоветует куда и как писать прошение по тому или другому делу, конечно, правому, прочитает и напишет письмо какой-нибудь старушки ее сыну, поможет сложный расчет произвести неграмотным крестьянам, заступится за них пред начальством, выясняя истинное значение того пли другого действия и т. п.

Помогал немало и материально, ссужая в нужное время хлебом и деньгами. Никогда не забуду, напр., такого разговора его с матушкой. Одному крестьянину, нуждающемуся, он дважды давал по теленку месяцев 6-ти или 7-ми, конечно, бесплатно; но они пропадали. Тогда он и говорит: «Дадим ему телушку на втором году, скорее он корову вырастит». Так и сделал, и крестьянин был с коровой. Наступает весна, нужно сеять, а у некоторых крестьян семян нет, и на деньги их достать нельзя. Идут к о. Павлу. Он им все семена, бывало, и отдаст. У кого есть деньги, то он отпускает за них, только берет не ту цену, какую нужда налагала в это время, а гораздо ниже. Другим, да и по большей части, дает без денег в работу, взаймы, а то и так. Дело оканчивалось, особенно в нужные годы тем, что в амбаре в засеках все вычищалось и не оставлялось на запас ни зерна старого. Не только свои, но и из чужих приходов обращались к нему за хлебом; он и им не отказывал. Дом его был открыт для всех. Проезжающие, проходящие, особенно духовного звания, находили себе ласковый, даже родственный прием. Зато и знали о. Павла по всей округе.

Так жил и трудился добрый пастырь целых сорок деть. С летами силы телесные стали слабеть, но дух был бодр.

Исполняется ему 60 лет; по этому поводу он пишет сыну: «Вот мне и 60 лет исполнилось! Беру себе во внимание и обязанность проводить дальнейшую жизнь свою с большей осторожностью и ограничениями. Да подаст мне Господь крепость и силу к выполнению моих добрых предначертаний». А предначертания были широкие. Он, например, поставил себе целью поднять экономический быт крестьян одной деревни, которые перестали обрабатывать свою землю и стали нищенствовать. Слыша о домах трудолюбия, он стал наводить о них справки. А пока обратил внимание на подрастающее поколение, открыл для них школу и подыскал умного трудолюбивого крестьянина учителя, который мог и с крестьянами побеседовать, и службу, какую можно, в воскресный день отправить (до церкви 29 вер.). До сих пор во всей деревне ни одного грамотного не было. Открыли школу, а ребята не ходят, так как надо милостыню просить. О. Павел берет их под свое попечение, кормит их обедом, даже ужином, шьет одежду и т. д.

Награждают его наперсным крестом. По этому поводу в ответ на поздравление он пишет: «Да! Я, наконец, получил крест. Дай Бог, чтобы он напоминал мне с большею силою о том кресте, который я должен неослабно нести в настоящей жизни в виде более точного исполнения своих обязанностей!» Этот крест о. Павел и нес до самой могилы. В октябре месяце он стал замечать, что с ним творится что-то неладное: желудок отказывается работать. Почти не принимая пищи, о. Павел исполняет свои обязанности по приходу, училищам и благочинию. 2 ноября с трудом он пришел в церковь к утрене, но из церкви его уже вывели. Больше из дому он никуда уже не бывал. Сидя, а потом лежа, больной занимался текущими делами. Когда писать был не в силах, то диктовал. Наблюдая за собою, сведущий по медицинской части, о. Павел заметил, что надежды на выздоровление мало. Тогда он пишет записку другому священнику, чтобы он пришел его напутствовать, а сыну и дочери шлет телеграммы, что медицина бессильна: он очень слаб. К постели умирающего из Самары и Петербурга собираются дети. 27 ноября совершается над больным таинство елеопомазания. Трогательная была картина! Сын архимандрит, ректор семинарии, предстательствует, сын диакон поет, сын семинарист прислуживает. Больной внимательно следит за совершаемым таинством, указывает, когда и что нужно делать, где и как помазывать. На другой день он ведет такую беседу со своею женой и детьми, которые сидят вокруг постели: «Господь тянет дни мои. После меня, я думаю, вы будете жить хорошо. Я теперь уже ко всему равнодушен. Ничто земное меня не занимает, так как к земле меня теперь привязывает только вода, которую пью, да ваши ласки. Теперь мне остается решить последнюю трудную задачу — умереть. Об этом я все теперь думаю. Не знаю, трудно или нет будет умирать». Наступило 5 число, канун храмового праздника. Больному слышится, что звонят, он спрашивает насчет службы и т. п. К вечеру он все слабеет. Сын архимандрит надевает епитрахиль, читает акафист Спасителю и канон на исход души. Больной слушает и заставляет себя приподнять. По прочтении молитвы он трижды целует медный крест, употребляемый им при требоисправлениях и шепчет: «Хорошо». Потом он еще что-то шептал, как-будто слова молитвы. Прилег и минуты через три уснул, закрыл глаза, и дыхание прекратилось. Никаких конвульсий, ни хрипения, ничего не было. Последняя задача решена, он умер легко, спокойно, с молитвой на устах. Сами дети отерли и одели своего родителя, отслужили литию и стали читать Евангелие.

В соседний приход за 50 верст быль послан нарочный с известием о смерти благочинного. Сильно горевали прихожане, узнав о смерти своего батюшки. Одни стали готовить могилу, другие гроб. На дому служились панихиды, и вечером парастас. 7-го назначены были похороны. На погребение приехало 8 священ. и 3 диакона за 50 и 60 верст. В виду громадного стечения народа, литургия и отпевание были совершены не в теплом, а холодном храме. Просторный храм был переполнен народом. Литургию служил архимандрит с двумя священниками и двумя диаконами, а на отпевание, во главе с ним, вышло восемь священников. Во время причастного сказана была проповедь свящ. Николаем Кенорецким, а пред отпеванием — речь сыном покойного, ректором Самарской семинарии. Истово отправлялся чин погребения. О. о. иереи с честью провожали своего собрата. Немало времени заняло прощание прихожан с пастырем. Подходили они чинно, не толкаясь, не торопясь, как приучены были покойным подходить ко кресту. Вот подходит старец лет восьмидесяти, слепой, приехавший за пять верст на похороны; поклонился в землю, а встать-то и не может. Поднимают, подводят. Тут здоровый представительный крестьянин стоит и все время плачет и т. п. Самый гроб был облеплен во множестве мелкими свечечками, которые зажгла любовь к почившему. Умилительно просят, чтобы позволили им понести гроб. Желание их удовлетворяется; из дома до церкви и из церкви до могилы прихожане на своих плечах несут гроб. В четвертом часу опустили гроб в могилу. Заботливая рука прихожан устроила склеп из кирпича, чтобы земля не давила гроба.

Так дети похоронили любимого родителя; прихожане — внимательного и усердного пастыря; духовенство[1] — заботливого начальника, который не только пред священниками не величался, но ласково и любовно относился и к низшим клирикам, всегда предлагая надлежащее руководство и защищая от обид и притеснений высших.             

________________

[1] Собравшиеся о. о. иереи постановили служить сорокоуст по почившем, для чего составили расписание и распределили литургии между церквами сообразно количеству при них наличных иереев.

Текст: Вениамин (Казанский), митрополит, священномученик. На службе Божией : (Некролог) /
Архимандрит Вениамин // Олонецкие епархиальные ведомости. 1904. № 3, неофиц. отд. С. 67–74