Ржепик Мирон (Мирослав) Иванович, протоиерей, священномученик

Священномученик Мирон (Ржепик) родился 21 апреля 1885 года в деревне Кучкаровка Луцкого уезда Волынской губернии в семье крестьянина Ивана Ржепика. Окончив Волынскую духовную семинарию, Мирон поступил в Московскую духовную академию, которую окончил в 1910 году, и был направлен преподавателем в Таврическую духовную семинарию. В 1912 году Мирон Иванович был назначен преподавателем Лубенской училищной семинарии и епархиального училища в Полтавской губернии. В 1915 году он был переведен на должность инспектора Кашинской духовной семинарии в Тверской епархии. После того, как все духовные учреждения были советской властью в 1918 году упразднены, семинарию превратили в школу II ступени, и Мирон Иванович стал преподавать в ней иностранные языки и черчение.

Однако, будучи глубоко верующим человеком, он не мыслил свою жизнь вне Церкви и в 1921 году был рукоположен во священника на один из приходов Тверской епархии. В апреле 1926 года отец Мирон переехал в Сергиев Посад и был назначен священником Пятницкой церкви на место умершего настоятеля протоиерея-профессора Евгения Александровича Воронцова и возведен в сан протоиерея.

5 апреля 1930 года протоиерей Мирон был арестован в составе шестидесяти священнослужителей и мирян Московской области и заключен в Бутырскую тюрьму в Москве.

Сразу же после ареста он был допрошен и, отвечая на вопросы следователя, сказал: «Я с 1928 года и по настоящее время состою в каноническом общении с митрополитом Сергием, несмотря на то, что в первое время со стороны части верующих нашего прихода за это на меня были большие нарекания. Старца Алексия я знал еще до революции; будучи студентом Московской духовной академии, ходил к нему на исповедь. По приезде в Загорск в 1926 году, я заходил к нему три или четыре раза в разное время… Разговоры с ним носили чисто религиозно-нравственный характер, и по поводу издания митрополитом Сергием циркуляра о поминовении власти разговора не было…

На проскомидии я поминал за упокой из пятой просфоры — «о памяти и оставлении греха святейших патриархов православных, благочестивых царей и цариц и создателей святаго храма сего, и всех в надежде воскресения Твоего общения отец и братьев наших».

Виновным в предъявленном мне обвинении… себя не признаю и поясняю, что в контрреволюционной организации я не состоял и не состою, антисоветской агитацией не занимался…».

15 мая 1931 года было составлено обвинительное заключение, протоиерей Мирон обвинялся в том, что состоял членом Загорского филиала контрреволюционной организации «Истинных христиан», участвовал в нелегальных собраниях в алтаре церкви и занимался монархической антисоветской агитацией…».

6 июня 1931 года коллегия ОГПУ приговорила протоиерея Мирона к десяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере, и он был отправлен в Сиблаг.

Шесть лет он пробыл в заключении — то в худших, то в несколько лучших условиях, работая то на общих работах на лесоповале, то делопроизводителем в отделе снабжения, статистиком в производственной части и чертежником в землеустроительной группе, или иллюстрируя лагпунктовскую газету. С 1934 года находился в Чистюньском отдельном лагпункте в Кемеровской области, живя в одном бараке с архиепископом Иувеналием (Масловским) и десятком священников-исповедников, сосланных сюда из разных областей России. Здесь протоиерея Мирона застали гонения 1937 года, не пощадившие и тех, кто уже имел значительные сроки заключения и уже годы находился за колючей проволокой за исповедание Христа и служение святой Христовой Церкви.

2 августа 1937 года у всех заключенных священников был произведен обыск. У протоиерея Мирона были изъяты церковный календарь с составленной на многие годы пасхалией, молитвослов, записная книжка, деревянный крест, антиминс, илитон, один оловянный и один медный крестики.

9 августа сотрудники секретного отдела НКВД стали вызывать на допросы лжесвидетелей, большей частью это были люди, сидевшие за бытовые преступления и занимавшие в лагере мелкие административные должности, и уголовники.

Один из старост барака показал: «Как правило, после 11 часов заключенный должен ложиться спать и не нарушать покой других. Эта поповская группа, несмотря на мои предупреждения… прекратить пение или беседы… не подчинялась распоряжениям. Своей разлагательской работой эта группа противодействовала культурно-воспитательной части лагпункта. Менее устойчивые лагерники поддавались влиянию этих попов, что сильно затрудняло проведение мероприятий культурно-воспитательного характера. В марте… при проведении стахановского месячника по подготовке к весенней посевной кампании между бригадами было объявлено соревнование за высокие производственные показатели по подготовке к севу. Все бригады за исключением той, в которой были попы, включились в соревнование, а эта бригада в соревновании участвовать не стала. В ночь на Пасху Масловский с Ржепиком, Кирсановым, Савченко и Лебедевым проводили Пасхальную заутреню. Я им предлагал разойтись, дать покой заключенным, но они не разошлись, продолжали богослужение до 5 часов утра, с ними были и другие заключенные…».

Другой староста барака показал: «На центральной усадьбе Чистюньского лагпункта отбывают наказание несколько заключенных-попов… Масловский, Трусевич, Ржепик, Лебедев, Сальков и другие… Этих попов в бараке объединил вокруг себя заключенный Масловский… епископ. Эта поповская группа на протяжении мая месяца вечерами устраивала в бараке богослужение, несмотря ни на какие предупреждения с моей стороны и со стороны лагерников…

Контрреволюционная поповская группа также противодействовала работе культурно-воспитательной части лагпункта. Я помню, когда 2 мая предложили заключенным первого барака (где были и часть попов) посмотреть кинокартину, заключенный Масловский сказал: «Пусть идут они, — и указал на заключенных, — мы не пойдем». Глядя на попов, из этой половины барака никто из заключенных смотреть картину не пришел, а там в то время было 260 человек, среди них было много и бытовиков. После меня в барак приходил воспитатель… и комендант… — звали заключенных на картину, но, несмотря на это, картину смотреть никто из заключенных этой половины не приходил…».

Лагерный нарядчик показал, что священник Мирон Ржепик «в 1936 году на Пасху собрал всех попов в производственную часть и устроил молебствие. После молебствия устроили угощение между собой, а также вовлекли в это и других заключенных».

18 августа отцу Мирону было предъявлено обвинение в том, что «он, находясь в Чистюньском ОЛП… систематически занимался антисоветской агитацией, направленной на дискредитацию советской власти… занимался использованием религиозных предрассудков среди заключенных лагеря и вольного населения, а поэтому… привлечь в качестве обвиняемого… мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержание в штрафной палатке Чистюньского ОЛП».

22 августа отец Мирон был допрошен.

— Скажите, заключенный Ржепик, для чего у вас хранился… молитвенник, антиминс?

— Молитвенник хранился у меня для личного пользования, по нему я молился, а антиминс у меня просто лежал без действия.

— Где вы взяли антиминс?

— Мне его прислали в 1932 году из города Загорска, но кто прислал, не знаю. Однако я не просил антиминс, и он прислан без моего ведома. Этот антиминс был зашит у меня в фуфайке, присланной по почте, и обнаружил я его только в момент обыска. Если бы я знал о нем, то, конечно, отослал бы обратно, да и сам бы увез, так как в прошлом году я ездил свободно в Барнаул.

— Следствием установлено, что вы, Ржепик, совместно с другими служителями культа занимались богослужением в лагере и вовлекали в моление других заключенных.

— Я сам молился, но не открыто. Других я к молитве не привлекал, — ответил священник.

— Следствие располагает данными, что вы, Ржепик, на Пасху 1936 года собрали всех служителей культа и устроили молебствие.

— Я молебствия не устраивал…

— Следствием установлено, что вы, находясь в Чистюньском ОЛП, занимались антисоветской агитацией среди заключенных.

— Антисоветской агитацией я не занимался.

— Расскажите, заключенный Ржепик, кто из других служителей культа занимался антисоветской агитацией?

— Я ни от кого не слышал.

— Вы, Ржепик, отрицаете все те факты, о которых говорят свидетели, видевшие и слышавшие в лагере о ваших деяниях?

— Категорически отрицаю.

— Вы, Ржепик, не признаете себя виновным в том, что занимались агитацией против советской власти, и не хотите рассказать о других служителях культа, которые так же, как и вы, занимались антисоветской агитацией и контрреволюционными действиями?

— Мне об этом нечего рассказать.

— На этом допрос был закончен. Некоторым другим заключенным-священникам, которые были привлечены по тому же делу, также задавались вопросы, совершали ли они публично пасхальное богослужение в бараке, и один из арестованных священников пояснил: «Никогда не устраивал никаких громогласных молений в лагере. На Пасху, сидя в бараке на своем месте, я шепотом, когда все спали, вычитал из молитвослова пасхальные песни, поздравил с праздником архиепископа, сказав ему: «Христос воскресе!». Каждый из нас на своем месте сделал тоже».

25 августа была проведена последняя очная ставка протоиерея Мирона со свидетелем, который настойчиво продолжал показывать, что «в 1936 году на Пасху ночью Ржепик совместно с попами… устроил молебствие и угощение… в производственной части», на что отец Мирон ответил: «В ночь на Пасху 1936 года я в производственной части был, но с кем был, не помню. Молебствия никакого не устраивал».

На этом следствие было закончено. 30 августа был день тезоименитства священника, названного в память мученика Мирона, этот день отец Мирон провел в той же штрафной палатке. 7 сентября 1937 года тройка НКВД приговорила священника к расстрелу. Протоиерей Мирон Ржепик был расстрелян вместе с другими священниками, своими собратьями по заключению, 13 сентября 1937 года и погребен в общей безвестной могиле.

Материал подготовлен исследователем Владимиром Зверевым (прислан В. А. Никоновой).