Киприан (Керн Константин Эдуардович), архимандрит

«Отца Киприана называют "подвижником богословской науки", ученой степени доктора он был удостоен за капитальный труд "Антропология св. Григория Паламы" (1945), другая классическая работа — "Евхаристия" (1947). Помимо фундаментальных трудов им написан ряд книг и множество статей, составлены курсы лекций и монографии, занимался он также переводами святых отцов. О. Киприан отличался глубокой церковностью, унаследованной от предков, основой духовной жизни считал молитву, которая, особенно литургическая, была главным содержанием его жизни. Он глубоко переживал церковные праздники, ждал их, готовился к ним. "Праздники Церкви — это грани самоцветного камня", — говорил он. Служил о. Киприан, как вспоминают, "очень сдержанно, сосредоточенно, отрешенно, ясно; не было ни одного лишнего движения... Когда проповедовал, говорил ярко и сильно. Проповеди его никогда не длились больше 3–4-х минут". О. Киприан был подлинным аскетом и отличался предельной скромностью, обладал высокой культурой, блестяще знал русскую литературу и поэзию. Признан одним из выдающихся духовников своего времени, он оставил глубокий след во многих душах, обладая особым даром пастырского подхода к людям в таинстве исповеди. "Он был очень милостив, — вспоминает Борис Зайцев. — Грешнику всегда сочувствовал, всегда был на его стороне. На исповеди говорил сам довольно много, всегда глубоко и с добротой". Болезненно, как личную трагедию, о. Киприан переживал разлуку с Отчизной, он "был ранен революцией и эмигрантством... — вспоминает прот. А. Шмеман. — Он никогда не смог по-настоящему примириться с утратой Родины: в течение всей своей жизни он носил в себе боль и тоску о России"» (Церковная жизнь : Архимандрит Киприан (Керн) ... С. 104–105).

Отец Киприан писал:

«Грех нецерковности проявляется в разных формах, но чаще всего он облекается в нелитургичность или проявляется в более частной форме неевхаристичности, а кроме того, вообще в виде церковной недисциплинированности. Нелитургичность есть отсутствие всякого сознания жизни церковной, отсутствие любви к богослужению. Бедные современники наши, лишенные с детства какого бы то ни было церковного воспитания и традиционного быта, совершенно не представляют себе, что, собственно, есть богослужение. Для массы — это совершенно непонятная "церковно-славянщина", "какие-то обряды", "почему-то такие долгие службы"...

Более частный вид той же нецерковности есть потеря евхаристического чувства и прекращения евхаристической жизни. Причащаются многие раз в год, некоторые даже и этого не соблюдают, причащаются раз в несколько лет и в то же время считают себя очень верующими людьми. Некоторые аккуратно ходят в церковь и только присутствуют на литургии. Давно уже, во времена святых Василия Великого и Иоанна Златоуста, стала ослабевать евхаристическая дисциплина, о чем свидетельствуют их писания. Но до тех пределов, до которых дошли в наши дни, они, конечно, не могли и додуматься.

Большинство верующих совершенно забыли, что Церковь евхаристична, то есть нельзя себе представить Церкви и церковности без участия в евхаристической жизни. Непричащение есть выпадение из темпа церковной жизни. Причащаться надо как можно чаще, а всего правильнее постоянно... Священник должен прежде всего сам это осознавать. Он должен затем звать всех к частому причащению, к возрождению евхаристической жизни и к пробуждению евхаристического сознания и чувства» (Православное пастырское служение).

«Под влиянием сложных и запутанных исторических причин мы свою жизнь отделили от веры, предоставили Господу Богу ничтожнейший кусочек нашей жизни, несколько кратких минуток... Когда-то, во времена Вселенских Соборов и святых отцов, богословские споры выносились даже на улицу и базарные площади, жаждой богословствования была пропитана вся повседневная жизнь христианина... И даже... в средние века Византии и в века расцвета Святой Руси народ был действительно живым хранителем благочестия. ...Не отделенный от Бога и Церкви наш православный народ даже в самые тяжелые годы своего исторического бытия, при всех трудностях своего культурного развития всё же тяготел к свету и истине Православия, строил свою жизнь в Церкви.

...Вся духовная культура, богословская начитанность византийца и гражданина Святой Руси... получалась ими в Церкви, в храме, в богослужении, в литургическом богословии как живом опыте Церкви. Не было семинарий, академий и теологических факультетов, а боголюбивые иноки и благочестивые христиане пили живую воду боговедения из стихир, канонов, седальнов, Прологов, Четьих-Миней... За время всенощных, заутрень, повечерий, под умилительное пение сладкогласых "подобнов" (а не концертных рулад и солирований), под звуки древнего знаменного и греческого распевов воспитывалось благочестие крепкое… незыблемое, вырабатывалось православное мировоззрение, воплощаемое в жизнь...

...Теперь после горьких разочарований, кровавого кошмара революции, мучительного отрезвления от пьяного угара неверия и европейского материализма мы снова, изломанные и больные, душой искалеченные, вернулись к Богу и Церкви. И снова исстрадавшемуся русскому человеку зазвучал нежный, материнский голос Церкви... Но отвыкли мы от этих непонятных слов и образных наречий византийского и печерского инока. Стоим и не понимаем, внимаем и не разумеем...» (Крины молитвенные).

«В богослужении скрыто все наше богатство, вся ризница наших духовных сокровищ. Глубины догматических истин, величайших Откровений Божиих, как и нравственные заповеди, прикровенно содержатся в стихирах, тропарях, канонах и синаксарях. Ключевский говорит: "Люди, слышавшие проповедь Христа на горе, давно уже умерли и унесли с собой пережитое ими впечатление; но и мы переживаем долю того впечатления, потому что текст этой проповеди вставлен в рамки нашего богослужения" (Курс русской истории, том III, стр. 366)...

Не с нашей человеческой логикой подходить надо к ним, к этим хранилищам Духа Истины, а с чувством особой смиренной веры... Только в Церкви, веруем мы, наше спасение, только в переживании церковности; а церковность есть жизнь, и, как всякая жизнь, недоступна рассудку, это жизнь в Духе, и критерии правильности этой жизни — красота. "Есть особая красота, — говорит отец Павел Флоренский, — духовная, и она, неуловимая для логических формул, есть в то же время единственно верный путь... Знатоки этой красоты — старцы духовные, мастера художества из художеств"... Наши святые угодники, преподобные и святители, просиявшие подвигами своего жития у Господа, они создали нам эту красоту, они наполнили церковную ризницу этим богатством, этими бесценными дарами, возрастили молитвенные крины сего духовного вертограда... Именно тут живое самосознание Церкви, ибо, говорит отец Павел, "богослужение есть цвет церковной жизни и вместе с тем корень и семя ее"...

Так идемте ж в Церковь... В нашем богослужении наиболее жизненно сосредоточено все наше мировоззрение. Церковь не только высказывает отдельные мысли своих философов, учителей и отцов. Церковь молитвенно переживает свои самые сокровенные мысли» (Там же).