Лебедев Иван Самойлович, протоиерей

Отец Ивана Самойловича Лебедева был приходским священником Астраханской Входо-Иерусалимской приходской церкви и заведовал семинарскою фундаментальною библиотекою. «У Ивана Самойловича был старший брат, еще до преобразования Астраханской семинарии (в 1818 г.) обучавшийся в богословском классе и занимавший при отце должность штатного причетника (чтеца), — кажется, этот брат занимался первоначальным обучением его грамоте; он умер до окончания семинарского курса. Иван Самойлович еще семилетним мальчиком помогал отцу по книжной торговле, — разбирал и выдавал покупателям требуемые книги. Еще до поступления в духовную школу, он, вместе с другими мальчиками, обласкан был о. о. иезуитами, получил от них латинский букварь, под их же руководством быстро выучился читать по латыни и заучил много ходящих вокабулов. С этого времени торговая практика его по библиотеке расширилась; отец поручал ему разбирать и продавать не только русские и славянские, но и латинские книги. С этим вместе он, — разумеется, — по предварительным указаниям о. о. иезуитов (они были отличные педагоги для малюток), продолжал уже самостоятельно свои упражнения в латинском языке и, поступив в духовную школу (низшие классы тогдашней семинарии), быстро опередил своих товарищей в знании не только русского и латинского языков, но и греческого. Мальчик переходил из класса в класс безостановочно и в числе первых учеников, хотя по летам был моложе всех. В 1817 году он был уже в богословском классе. В 1818 году последовало преобразование семинарии по коммиссейскому уставу. Товарищи Лебедева, кажется, все получили увольнительные аттестаты для поступления на службу. Лебедев был слишком молод (не старше 17-лет); и его оставили в богословском классе преобразованной семинарии. В 1820 году 19-ти-летний студент Лебедев определен учителем духовного училища по классу греческого языка и скоро затем назначен инспектором этого училища <…> По рекомендации ли начальства, или каких частных лиц коротко знакомых, молодого учителя духовного училища пригласили в семейство английского миссионера или члена Библейского общества — шотландца, давать уроки русского языка молодой мисс — дочери миссионера. Здесь его обласкали, полюбили и потом принимали как родного <…> Его ученица, осваивая уроки по русскому языку, с миссионерским усердием занялась образованием своего русского учителя и нашла в нем необыкновенно восприимчивого ученика по всем предметам обучения. С английским языком он скоро освоился так, что свободно объяснялся со всеми членами семьи по-английски <…> он говорил в ее кругу по-английски также свободно и правильно, как на своем родном языке. У своей ученице, он выучился по-немецки и по-французски настолько, что свободно читал исторические и богословские сочинения на этих языках. Она обучила его и музыке, и живописи. Должно быть под влиянием и руководством самого миссионера, он занялся изучением татарского языка — наречия, на которое переведена Библия, и местного — Астраханского наречия. Впоследствии он и назначен был преподавателем этого языка в духовное училище и семинарию; а в усвоении местного наречия успел так, что говорил лучше и свободнее татарского муллы. — Кавказские христиане из татарских племен, редко умеющие объясняться по-русски, находили для себя духовника единственно только в нем, когда бывали а Астрахани.

В 1826 году Иван Самойлович, по смерти отца, попросил и получил место священника Входо-Иерусалимской церкви. Помощницу ему Бог дал как-раз по нем. — Это была особа из купеческой семьи, замечательно даровитой, из четырех — восьми красивых сестер, едва ли не красивейшая, грамотная и не по-купечески развитая. Таким образом, семейная жизнь юного пресвитера в самом же начале сложилась наилучшим образом, имела в себе все задатки, можно сказать, всестороннего высоко-чистого семейного счастья <…> Семейными радостями наслаждаться, привел ему Бог, весьма недолго; и чем богаче и выше были эти радости, чем живее и сильнее привязанности: тем больнее и жгучее семейные утраты <…> Его красавица-подруга скоро его оставила, завещав ему трех малюток-сирот <…> Малюток-сирот своих он вынянчил, вырастил, воспитал, пристроил даже удобно или, как говорится, счастливо. Но и на их благополучии не привелось отдохнуть и сорадованием раскрыться его душе. — Дочь, конечно, больше двух сынов напоминавшая свою мать, после замужества уплыла за море Каспийское, потом переселилась навсегда на берега моря северного, там захлопоталась о своих детях, а последние 5–6 лет засела бессменною сестрою милосердия у одра полу умершего мужа — так и не показалась отцу в последние 30 лет. Обоих сынов своих он скоро похоронил, одного за другим и остался совершенным бобылем — безродным и в добавок к этому без крова и приюта, потому что на обеспечение благосостояния детей ушло невозвратно все им наследованное и нажитое» (Некролог)