Слукин Валентин Андреевич, протоиерей

Великий труженик на Ниве Христовой

В 1984 году отец Валентин Слукин был назначен настоятелем Петропавловской церкви г. Валдая Новгородской области. В ту пору это был единственный действующий храм не только в городе, но и во всем районе. Соответственно, и священник на всю округу тоже был один. Назначение это было для всех совершенно неожиданным. Валдай в Новгородской епархии всегда был на особом счету, и получить назначение в этот храм было ох как непросто. А тут 38-летний батюшка, до этого служивший в сельском храме в Броннице Новгородского района, тихий, скромный, незаметный, — и вдруг удостаивается такой чести.

В одном из интервью местным журналистам, матушка Галина Слукина так рассказывала о том времени: «В Валдае был очень тяжелый приход, неспокойный. Перед митрополитом Новгородским и Ленинградским Антонием тогда стоял вопрос о необходимости заменить там священника. Самой подходящей кандидатурой оказался отец Валентин, потому что он по характеру миротворец, скромный, спокойный священник. Когда мы приехали, владыка поставил перед отцом Валентином такую задачу: "Батюшка, службы сокращены до безобразия, нужно восстановить порядок служб и нужно обязательно установить на приходе мир". Приход был расколот на две группы — одна писала на священника жалобы, вторая его защищала.

Поначалу было страшно. В храме всем полностью распоряжалась староста, которая подчинялась уполномоченному по делам религий. Бухгалтер в любой ответственный момент могла просто взять папку под мышку и уйти в "белый дом", как она говорила, — отчитываться. Хозяйством они не занимались абсолютно. Храм был в ужасном состоянии — к стенам нельзя было подойти, известка осыпались, а ремонт делать было нельзя. Все нужно было обязательно согласовывать с властями, и батюшка не имел права этим заниматься. Не было облачений. Даже помыть иконы мы не имели права. Мы видели, что они грязные, но привести их в надлежащий вид не могли. Когда я в первый раз увидела облачение от престола, меня охватил ужас, — отделка была сделана из стекловолокна...

Отцу Валентину было поставлено условие, — когда он приходил в храм, он не имел права вмешиваться ни во что буквально — ни в хозяйственные дела, ни в финансовые тем более. Ему дали такой документ. Пришел, что тебя попросили сделал, и вышел вон. Даже в подряснике не имел права выйти из храма. Вот такие условия были…

Храм часто пустовал, особенно по вечерам в субботу. Местные жители храм очень редко посещали. На воскресную службу приезжали в основном молящиеся из окрестных деревень. В выходные дни нужно было очень строго соблюдать время, чтобы люди успели приехать и после службы уехать снова на своем автобусе. Так продолжалось много времени. На этих людях по-настоящему держался храм... И только к 91-му году более-менее стал пополняться приход. Но в людях старшего поколения оставался страх, что власть может что угодно сделать. Я наблюдала интересную картину на Крещение, — обычно приходили только наши бабушки, за водой. А тут я вышла и удивилась, — на улице стоит молодежь моего возраста и младше. Я увидела, что у них этого страха уже нет.

В Валдае люди боялись даже здороваться со священником. Могли сказать "здравствуйте", но 33 раза оглянутся, никто ли не видит. Я помню, что первая, кто громко поприветствовала отца Валентина, — это была девочка, лет семи. Она не оглядываясь, не боясь, крикнула на весь двор: "Батюшка, здравствуйте!". Это было что-то...

К празднику святых апостолов Петра и Павла начали готовиться заранее, не взирая на все запреты. Мы привели в порядок кладбище, потому что алтарь был уже не виден — все заросло, храм чистили, убирали. Потихонечку, тайно, мы стали делать облачения, потому что батюшке уже не во что было одеться, одно тряпье. Мы ездили в Москву, заказывали для священника и на престол облачения.

Вот у батюшки был такой случай… В 1991 году по городу прошел слух, что приедет Патриарх, а у нас вокруг церковной ограды крапива выше головы. Отец Валентин просил старосту окосить, а она — у меня нет денег. Она все в фонд мира переводила, ей грамоты за это постоянно давали. Это была последняя капля. Батюшка сам по себе был очень неконфликтный и спокойный, но здесь он решил старосту от прихода удалить. Он где-то месяц изводил себя, готовил собрание, людей, представителя из райисполкома вызвал, чтобы все люди собрались и решили, наконец, этот вопрос. Он провел собрание — старосту сняли. Она была уверена, что ее обязательно восстановят, а представитель райисполкома так прямо и сказала: "Батюшка, готовься, служить тебе здесь осталось 3 дня". После этих событий ко мне никто на приходе не подходил, старались даже "здравствуйте" не говорить и не приближаться, потому что прошел твердый слух, что батюшке здесь не служить. Но время уже началось другое. Все обошлось…

Теперь у батюшки уже были развязаны руки. Он поставил старостой очень строгую женщину, которая была ревизором, не боялась властей. Она уже не носила документы уполномоченному, хотя там все еще пытались оказывать давление. Она говорила: "Надо — выбирайте сами старосту". И так они перестали приходить. Бывало, люди подходили и говорили: "Батюшка, мы вас защитим", а он отвечал: "Хочешь защитить, — встань у иконы Божией Матери. Вместе акафисты попоем, молебны послужим — вот и вся защита. А пойдете жаловаться, так это не православно, не по-христиански"…

Думаю, самое большое достижение его — это то, что он в людях оставил свое доброе восприятие Церкви. Батюшка был человеком мира, он и в семье был человеком мира, никогда не ругался, у него было невероятное терпение, если его оговаривали, он никогда не оправдывался, но всегда говорил: "Прости, я исправлюсь".

Он оставил в людях, я бы сказала, родил представление о правильном батюшке. Он никогда никому ни в чем не отказал. За 20 лет у него ни одного больничного не было. Болезни, конечно, были, он даже с инфарктом в больнице лежал, но люди об этом даже не догадывались. И он своим смирением учил людей. Я иногда наблюдала такую картину: приходит человек в церковь расстроенный чем-то, и он говорит очень сбивчиво и гневно, обвиняя Бога в своих проблемах. А батюшка просто стоит и смотрит на него. У него был взгляд, я до сих пор помню, — любовь и какое-то проникновение в человека. Он чувствовал и любил человека. Он так любил — это что-то невероятное! Он смотрел на него с участием, состраданием, и когда человек говорил, то батюшка понимал, что чтобы он сейчас ни сказал, человек не сможет это принять. Он выслушивал, обнимал этого человека, подводил к иконе, надевал епитрахиль и говорил: "Теперь пойдем, помолимся". Я наблюдала, как человек этот горячий постоит, помолится и успокаивается. А потом батюшка его спрашивает: "Ну что там у тебя случилось то?" Как будто до этого ему ничего не рассказывали. Он давал возможность человеку выговориться, и после того как человек озвучивал свои проблемы, он сам же и находил выход из тупика. И говорил: "Батюшка, а может быть вот так поступить?" Отец Валентин клал ему тогда руку на плечо и отвечал: "Ну, конечно, так!" Батюшка никогда не давал советы, он давал человеку самому принять решение...

Отец Валентин делал церковь домом для людей, они сюда уже шли с радостью. Батюшка старался каждому помочь. Бывало, придет человек уже спившийся, отец Валентин никогда не отправит его просто так, обязательно даст еды, хлеба. У нас даже был такой случай, когда мы пришли на рынок после службы, набрали еды, а платить нечем, — батюшка, оказывается, все деньги успел раздать. Но он старался, чтобы люди заработали, он говорил: "Ну, ты наноси воды, а я тебе денег дам".

Бывало, воровали в церкви, пакостили, и мы знали, кто это делал. Батюшка их не выгонял. Подойдет к такому человеку, обнимет и скажет: "Не надо ли тебе чем-то помочь?" Представляете?! А у меня все переворачивалось внутри, ну как же так можно. Он не умел наказывать: что детей, что прихожан в церкви. Этим своим примером он в человеке пробуждал то доброе, что в каждом из нас есть, он пробуждал, заставлял оживать духовно. И человеку рано или поздно становилось стыдно за свои поступки…».

Отцу Валентину довелось служить в то время, когда Церковь наконец-то получила возможность самостоятельного существования в государстве, когда были упразднены уполномоченные, и люди семьями приходили в храм креститься. Семь лет он был единственным священником на несколько районов области. Машин тогда не было, на рейсовых автобусах или на велосипеде добирался к больным со Святыми Дарами. Приходил туда, где больше всего ждали душевного тепла и утешения. С молитвами, подарками, добрыми словами. И люди доверяли ему самое сокровенное, скрытое от чужих глаз. Он не любил учить, он умел слушать. Долго и внимательно. Таким его и запомнили все, кто приходил в храм.