Мария (Красноцветова Мария Николаевна), монахиня

Родилась  в дворян­ской семье Н. В. и Е. В. Давыдовых. Впоследствии семья переехала в Москву, где отец заведовал Московской конкой при Департаменте почты. Работала воспитательницей в детском приюте Бахрушиных.

В 1907 г. обвенчана с Михаилом Григорь­евичем Красноцветовым.
1919–1920 гг. проживала в с. Кротово Ишимского уезда Тобольской губ. по ме­сту службы супруга народным судьей. В марте 1920 г. после иерейской хиротонии мужа переехала вместе с ним в с. Малокаредное Ишимского уезда.

В 1923–1930 гг. проживала в с. Аромашево Ишимского уезда (ныне Аромашевский р-н Тюменской обл.) по месту ново­го служения супруга. После закрытия церкви в с. Аромашево ездила в Москву ходатайствовать о воз­вращении храма верующим. Поражена в правах, имущество и дом конфискованы.

В 1931 г. после ареста о. Михаила перееха­ла с детьми в с. Чигарево Аромашевского р-на.

В 1933–1934 гг. проживала у дочери в пос. Колпино Ленинградской обл. 1934–1938 гг. проживала в г. Тюмени.

В 1938–1940 гг. проживала у детей в г. Пуш­кине Ленинградской обл.

В 1941 г., с начала Великой Отечественной войны, проживала в Ленинграде.

В 1941–1943 гг. находилась в эвакуации в г. Омске.

В 1944 г. проживала в пос. Балашиха Мо­сковской обл.

В 1944–1970 гг. проживала в г. Загорске (Сер­гиев Посад).

«Из воспоминаний Марии Николаевны о со­бытиях 1917–1918 гг.: "Рушились все тверды­ни... Разнузданные, безобразные толпы носились по улицам, орали, кого-то превозносили, кого-то призывали грабить и убивать... Как тяжко было на душе, как жалко детей... Бед­ный мой Гриша, как любил он свою гимна­зию, как рвался к знаниям... все скомкалось, исковеркалось... Прибегает раз из гимназии с горькими слезами: «Мама, нас выгнали из гимназии, теперь мы будем учиться в простой школе!» Я убедила его ходить, куда велели... А потом прибегает взволнованный: «Не пой­ду больше в эту поганую школу! Вот, смотри! Я выхватил из огня два Евангелия и Закон Бо­жий, их жгли на кострах во дворе!» Что было сказать? Я сказала: «Не ходи больше»... и он не пошел... Способный, умный мальчик остался без образования. В школе был какой-то ура­ган, учили главным образом богохульству и не слушать родителей..." Из воспоминаний Марии Николаевны: "О, как же не готовы мы были, как внезапно обрушился на нас гнев Божий!.. Господь от­крыл глаза на другую жизнь, единственную истинную, которую мы так легкомысленно прогуливали на журфиксах, пикниках и т. д. Стали учиться жить по-другому. От многого, что считалось необходимым, пришлось отка­заться. Научилась сама стирать, доить корову, мыть посуду. Потребности пришлось сокра­тить до минимума, чему способствовал насту­пивший голод... Тут и молитва стала являться в сердце, и о смерти память приходить... Когда родился Володя, голод все усиливался. Мы ре­шили ехать в Сибирь, где слышно было, люди еще не умирают от голода". Из воспоминаний Марии Николаевны: "Жить становилось все труднее и труднее. Жа­лованья не поступало ниоткуда, ни хлеба, ни муки... Купили корову за настенные часы... К счастью, со мной была швейная машина, и я стала шить кому что, вплоть до мужских брюк. Шила, вязала чулки, платки, продава­ли все, что можно было продать, и все же не хватало..." В ноябре 1921 г. Михаил Григорье­вич, по благословению местного священника, уехал в Тобольск к епископу и не возвращался в течение нескольких месяцев (его задержали в дороге и принудительно заставили помогать работникам продразверстки). Вернулся из То­больска о. Михаил уже в иерейском сане. Се­мья переехала в глухое село, куда был назначен служить о. Михаил. Вскоре Красноцветовых выгнали из священнического домика, и жить о. Михаилу пришлось в церковной сторожке, а Марии Николаевне с детьми в тесной избе. Через три года о. Михаила перевели служить в село Аромашево. Осенью 1923 г. Мария Ни­колаевна съездила во Владимир и продала дом, оставленный ей в наследство. На вырученные деньги смогли построить собственное жили­ще в Аромашево. В 1924 г. у Красноцветовых родился последний сын, Вадим. Детям было запрещено учиться в советской школе, и они оставались без образования, зато помогали в семье: Гриша работал в поле, Ростя возился со скотом, Ира по хозяйству на кухне; Таня приучилась с матерью шить, убирать в доме. Работали в огороде, завели пчел. С началом коллективизации имущество Красноцветовых отобрали, семью выгнали из дома. Лишенные крова, они должны были искать приюта. Один верующий человек пустил семью о. Михаи­ла в пустую баню, потом они разместились где-то у добрых людей. Вскоре церковь в селе была закрыта. В 1930 г. 17-летнего Ростислава Красноцветова принудительно забрали в тайгу на тяжелые работы в угольные ямы. В марте 1931 г. арестовали о. Михаила. Мария Нико­лаевна с младшими детьми переехала к семье сына Григория, жили в страшной тесноте во­семь человек. Один раз Марии Николаевне удалось навестить мужа, заключенного в ла­герь на Вишере. После закрытия храма в Аромашеве Мария Николаевна с детьми ездила на службы к о. Ва­силию в соседнее село (вероятно, в с. Кармацкое к о. Василию Пляшкевичу). В 1932 г. о. Василий был арестован, с ним была арестована и Мария Красноцветова. Дети остались одни. Марии Николаевне уда­лось передать записку для 16-летней дочери Тани, гостившей в Москве, и Таня приехала смотреть за младшими детьми. Мария Ни­колаевна вспоминала о том, как провела во­семь дней в тюрьме на станции Голышманово: "В арестантской камере площадью 5 кв. м находилось восемь человек, я стала девятой. Места лежать не было, и ночью приходилось забираться спать под нары. Паразиты осыпали нас с ног до головы, не было никаких сил. На допросах от меня требовали дать показания на о. Василия, но я отказалась: «Но что же я могу сказать, когда я ничего не знаю, что же мне выдумывать, клеветать вам на него?». Кругом все были осужденные. Женщины в поле со­брали колосков в фартук, их осудили на 10 лет, а дома у них были крошки дети, а у одной — грудной ребенок. Остальные оказались по од­ному со мной делу: их также заставляли обви­нять в чем-то несчастного о. Василия... Потом нас повезли в Тюмень, в тюрьму ОГПУ... Поместили нас в подвале со слабым светом из зарешеченного окна под потолком. Уны­лая, длинная комната... Вдоль стены стояли топчаны с соломенными матрацами, но матрацы вскоре отобрали, и мы лежали на голых досках... Здесь меня охватила ужасная, гне­тущая тоска, отчаяние и даже ропот... Остав­ленные дети не выходили из головы... Мысль о самоубийстве начала мелькать в моей совсем обезумевшей голове. Рядом на топчане лежа­ла монахиня Мастридия. Бужу ее и умоляю: «Марфуша! Поговори со мной, я совсем те­ряю силы...» — «А вы, матушка, не скорбите, лучше молитесь свт. Николаю Чудотворцу, он, батюшка, поможет Вам». И начала дивный рассказ о своей жизни и о помощи святителя Николая. Этот разговор тогда меня укрепил и спас от отчаяния". В подвале ОГПУ Мария Николаевна прове­ла несколько месяцев (обвинение предъявлено не было), затем ее перевели в другую тюрьму. Она вспоминала: "В тюрьме режим был еще хуже, чем в подвале... Здесь, в тюремной каме­ре, меня посетила великая милость Божия. Дух ослабевал, нужно было чем-то подкрепить его, и Господь подкрепил. Среди заключенных ока­залась одна полька... Она очень любила меня, как-то я защитила ее от нападок одной злой и грубой женщины, сидевшей по уголовной статье, которая потом перенесла свою нена­висть и на меня... Однажды эта полька получи­ла из ОГПУ свои вещи, которые были на про­верке, вдруг выхватила какую-то книгу и не­сется ко мне по нарам со словами: «А это уж я подарю дорогой моей мамочке!» (имея в виду меня). Я вижу Евангелие на польском языке... Я стала разбирать слово за словом... Стала чи­тать и все понимать, переводить все на русский и читать вслух моим соседкам... Для всех в ка­мере это чтение стало отрадой, в особенности в дни Страстной недели ввиду приближавшей­ся Святой Пасхи. Душа успокоилась, покори­лась воле Божией. Детей я поручила Матери Божией..." В тюрьме началась эпидемия тифа. Заболела и Мария Николаевна. Ее перевели в тюремную больницу, а на следующий день пришел приказ о ее освобождении. Из воспоминаний Марии Николаевны: "Входит в палату наш начальник: «Красноцветова, освобождаешься». Я отвечаю ему: «Бог освобождает, заболела я» — «Ничего, попра­вишься». И меня с температурой 38,9 «выпу­скают» на свободу. Иди куда хочешь, без еди­ной копейки, без куска хлеба... Пошла в кон­тору... Захожу, в помещении конторы сидит тот самый о. Василий, которого меня прину­ждали оклеветать. И вот мы с ним, взявшись под руку, вышли на свободу. Идти оба не мо­жем, у него страшное расстройство желудка, а меня одолевала слабость, температура под 39. Перед тюрьмой была большая площадь, посреди нее лежал огромный камень, к кото­рому мы «приползли» и сели, прислонившись друг к другу спиной, чтобы не упасть. Сидим... Через некоторое время подходит к нам неиз­вестная женщина и говорит: «Вы из тюрьмы? Вас надо к отцу Михаилу отвезти...» И нас по­везли... Приезжаем. Навстречу выходит очень приветливый, улыбающийся о. Михаил. При виде нас он запел: «Общее воскресение пре­жде Твоея страсти уверяя». Стащил нас с те­леги и привел к себе, в крохотную, не больше чем трехметровую комнатку с сенями и ку­хонькой. Смотрит на меня и говорит: «Ма­тушка еще бодренькая, а уж батюшка никуда». Отец Василий был очень плох, едва держался на ногах... Отец Михаил позвонил в больницу, и о. Василия увезли, а через день он скончал­ся... Я держалась еще дня три-четыре. Все рас­сказала о. Михаилу, исповедалась ему и пособоровалась. Но тиф все-таки свалил меня, и как уж меня отправляли в больницу, помню очень смутно..." Пока Мария Николаевна была в тюрьме, ее детей выгнали из дома прямо на улицу. Соседи из жалости разрешили жить им у себя в сарае, однако надо было искать зимнее жилье. Ма­рия Николаевна нашла помещение в сосед­ней деревушке, но ненадолго: хозяйке при­грозили, сказали, чтобы «попов не держала». Несколько раз переезжали с места на место: "Как-то вызывают меня в сельсовет, и пред­седатель говорит: «Уезжайте отсюда, пока еще есть на вас рубахи, а то и последнее сдерем.» — «Но куда же? У нас не на что ехать, денег нет, и ехать некуда!» — «А уж это ваше дело, только здесь жить мы вам не дадим». Вскоре пришли к нам с описью имущества и тут же сделали продажу. Осталось у нас очень мало, но и это малое пришлось продать самим, чтобы иметь хоть что-нибудь, на что можно выехать.. По­жалел нас местный житель — китаец Василий, и мы переехали к нему в сарай... Становилось холодно, видим, зимовать здесь нельзя... Да и хозяину нашему начали наговаривать, что­ бы он нас выселял... Думали-думали и решили ехать в Колпино, где жила моя бедная вдова Ира с дочками..." В Колпине Мария Нико­лаевна познакомилась с настоятелем храма, стала шить для семьи его дочери и тем зараба­тывала на пропитание своих детей. "Через не­ которое время кто-то донес, что мы из Сибири и что я была в тюрьме. Таню вызывали в ГПУ, мучили ее допросами и велели немедленно в 24 часа мне убираться из Колпино. В момент тягчайшего горя мне передают письмо..." Свя­ щенник Михаил из Тюмени предлагал Марии Николаевне работу в своем храме. Мария Ни­колаевна поехала с младшим сыном Вадей, временно сняли квартирку у старосты; Вадим стал помогать прислуживать в храме. "Тут приехала Фаля [жена Гриши] с двумя детьми, и староста не смог держать у себя такую боль­шую семью. Пришлось искать квартиру. Здесь повторилось то же, что в деревне: поживем не­делю, нам отказывают, переезжаем без конца с места на место... Отец Михаил снова пришел нам на помощь, стал искать нам домик. Вско­ре нашли ветхий маленький домик в одну ком­нату и кухню, за 600 рублей... К этому времени к нам приехал Володя. Немного погодя из ты­лового ополчения вернулся Гриша". Отбыв полный срок заключения, вернул­ся о. Михаил Красноцветов. Матушка Ма­рия познакомилась в храме с женой местного доктора и стала давать уроки музыки их доч­ке. Отец Михаил, когда не служил, выполнял всю работу по дому: топил печь, варил обед. В июле 1937 г. его вновь арестовали и в октя­бре расстреляли. Через год Мария Никола­евна переехала под Ленинград, в город Пуш­кин, к дальней родственнице, у которой был большой двухэтажный дом, полный жильцов. «Лишенцев» в Ленинградской области не про­писывали. Мария Николаевна молилась свя­тителю Николаю Чудотворцу, и, видимо, по его молитвам ей удалось получить прописку в деревне Покровка. Матушка начала давать частные уроки музыки. В школе работать не стала, объясняя родным, что "не хочет в Ве­ликий пост распевать и плясать". Она всегда ходила в длинном платье и детей и внучек при­учала к скромности. Часто посещала с внуками Знаменскую церковь близ Лицея, читала детям Евангелие... С началом Великой Отечествен­ной войны ее сыновья Владимир и Ростислав ушли на фронт. Мария Николаевна с млад­шим сыном Вадимом и внучкой Верой уехали в Ленинград к дочери Татьяне. Вскоре Мария Николаевна с родными была эвакуирована в Омск. В 1944 г. приехали в Балашиху и здесь жили всемером в 12-метровой комнате: Мария Николаевна, дочь Татьяна с сыном Ростей, сын Вадим, дочь Ирина с детьми Галиной и Верой. Мария Николаевна горячо молилась о сыновь­ях, которые были на фронте. Сын Владимир получил контузию, но выжил. Сын Ростислав попал в плен, бежал и до конца войны вое­вал на передовой. Позже Мария Николаевна с Ириной и внучками переехала в Загорск, и семья стала жить в комнате при больнице, где Ирина работала врачом. Жили впроголодь. Мария Николаевна научилась мастерить ис­кусственные цветы из отходов перевязочно­го материала, внучки ходили их продавать на базар, но почти никогда до базара не доноси­ли — красивые цветы раскупали у них по до­роге. Мария Николаевна посещала Ильинский храм, где служил архимандрит Гурий (Егоров). Он стал помогать Марии Николаевне и ее род­ным, давал читать духовные книги. Эта дружба сохранилась и после епископской хиротонии владыки Гурия. В 1946 г. открылась Троице-Сергиева лавра, и Мария Николаевна с внуч­кой Галиной часто бывали там за ранней обед­ней. Внучка Галина (впоследствии монахиня Ольга) вспоминала: "Бабушка жила с нами, постоянно читала нам что-то духовное: святи­телей Игнатия, Феофана. С ней всегда можно было посоветоваться, разрешить сомнения, недоумения. Она имела на нас очень большое влияние и воспитала глубоко сознательно ве­рующими". В 1960-е гг. родственники собрали деньги и купили на них полдома для Марии Николаевны и ее дочери Ирины. Мария Ни­колаевна увешала весь угол иконами и посто­янно молилась в своей келейке, переписывала духовные книги и молитвы. Сама пряла шерсть и вязала для детей и внуков... В 1970 г. была по­ стрижена в мантию с именем Мария. К этому времени ходить в церковь уже не могла. Слу­жившие в Ильинском храме протоиереи Тихон Пелих и Зиновий Анисимов каждую неделю приходили ее причащать; о. Тихон причастил ее перед кончиной. Матушка Мария была в полном сознании, после причастия ненадол­го впала в беспамятство и утром 25 июля 1971 г. мирно отошла ко Господу» (За Христа пострадавшие : Гонения на Русскую Православную Церковь … Кн. 10, т. 1. С. 426–429).