Михаила (Шитова Мария Кузьминична), монахиня

Мария Кузминична была духовной дочерью священноисповедника архимандрита Ге­оргия (Лаврова) и схимонахини Олим­пиады (Ивановой). В 1916 г. работала медсестрой в Прес­ненском госпитале в Москве. До 1922 г. состояла членом студенческого христиан­ского кружка в Москве. В этом кружке познакомилась с будущим священномучеником Владимиром Ам­барцумовым, Н. Е. Пестовым, Т. Б. Мель­никовой и др. В 1935–1952 гг. проживала в г. Заречье Киржачского р-на Владимирской обл., заве­довала фельдшерско-акушерским пунк­том; в 1960–1985 гг. проживала в г. Загорске в доме своего духовника, протоиерея Тихона Пелиха.

«На лагерной командировке Усть-Иша ма­тушка Михаила познакомилась с епископом Варнавой (Беляевым), содержавшимся в ба­раке с уголовниками и получавшим крайне скудный паек (владыка не выходил на лагер­ные работы, не имя сил разбивать камни для строительства дороги). Мать Михаила заве­довала лагерной больницей и пользовалась доверием начальства, так как больница ее заботами устроена была хорошо. Ей удалось направить заключенного Беляева в психиа­трическое отделение в город Томск. Через два месяца его вернули обратно как неопас­ного для людей больного, и матушка Михаила устроила его на работу в лазарет по отчетам и справкам. Епископу Варнаве было запре­щено покидать территорию лагеря, в то время как матушка Михаила имела полную свободу выхода. Она вспоминала: "Однажды, придя из города, я прошла в свой отделенный для меня уголок-комнатку. Беляев быстро про­шел туда же впереди меня и, почтительно по­клонившись, с приветливой улыбкой сказал: "Поздравляю Вас с принятием Святых Тайн Христовых, мать Михаила!" Я была потрясена этим поздравлением и сознанием, что по лаге­рю разнесется эта весть, а это означает новый срок. Я грозно взглянула на Беляева, который моментально вышел. Вошла медсестра, она была близкая мне верующая. Я ей выговорила с упреком: «Болтушка, болтушка, к чему это ты психическому больному Беляеву сказала, что я монахиня Михаила?» А та, в недоумении глядя на меня, спросила: «А разве ты мона­хиня Михаила?»..." Это был один из случаев прозорливости епископа Варнавы. Матушка Михаила вспоминала: "По окончании моего срока и перед отъездом из лагеря я поклони­лась владыке Варнаве в землю, прося проще­ния, сознавая, что вела себя с ним недостойно, не по его сану, все время сомневаясь в нем. Я просила и благословения на предстоящую жизнь. Владыка сказал: «Теперь мы уви­ димся в Москве за чашкой чая»..." Это тоже исполнилось. После освобождения монахиня Михаила много лет прожила в Сергиевом Посаде (в то время Загорске) вместе с Татьяной Михай­ловной Шураковой, с которой познакоми­лась в 1933 г. в лагере, и с этого времени их связывала духовная дружба. В 1970 г. Тать­яна Михайловна была пострижена в мантию с именем Магдалина. Она была очень слабого здоровья, и матушка Михаила ухаживала за подругой вплоть до ее кончины. "При нашем расставании с Таней я попросила ее: «Переход наш в вечность приближается, виден конец пути. Скажи же мне что на спасение». Отве­чает с трудом, голосом тихим, но внятно: «Как жила, так и живи» (и повторила несколько раз). На мои слова, что я ленива, к ней была грубая, строгая, Таня сейчас же добавила: «Мне все надо было для спасения. Все было для пользы»... На мою молитвенную просьбу не оставлять меня там, в вечности, Таня ска­зала: «Мне в ином месте не быть, только где будешь ты»..." В конце 1950-х гг. стала духовной дочерью священноисповедника епископа Афанасия (Сахарова), в шутку называвшего ее "Косминишна" (по отчеству), и переписывалась с ним. 3 февраля 1959 г. писала: "Глубоко­ чтимый и дорогой, дорогой Владыко! Земно кланяюсь. Благословите. Благодарю Господа Бога, что Он, Милосердный, послал мне ми­лость — встретиться с Вами. Благодарю Гос­пода и Вас, Преосвященнейший Владыко, за Ваше письмо, заказ и поздравление... Пишу Вам, извиняясь, что письменно не поздра­вила, так как в уме и сердце всегда имею память о Вас. Может, это и неправильно, но исповедую Вам, что, стоя и в церкви, я стою как будто в присутствии Вас, что, мне дума­ется, молиться не мешает, но утешает, обод­ряет, что Господь послал мне Вас на пути спасения. После смерти батюшки Георгия у меня всегда был в душе страх за свое спа­сение, что никому нет заботы, как я живу. Кротчайший о. Т[ихон] никогда не может и не применяет никакой строгости, что меня не удовлетворяет, и больше того скажу — страшит. Встретив Вас, глубокочтимый Вла­дыко, я почувствовала радость, ободрение, что мы, окружающие Вас, «не без руля, не без ветрил», что нужное для спасения Вы скажете, помолитесь, а потому Ваша под­пись "Богомолец" так дорога. Спасибо, спасибо. Не оставьте в св[ятых] молитвах и советах"...» (За Христа пострадавшие : Гонения на Русскую Православную Церковь … Кн. 10, т. 2. С. 302–304).