Богоявленский Федор Васильевич, священник, священномученик

В ряде источников (Новомученики и исповедники Борисоглебской епархии и других) ошибочно указывается как общее число братьев и сестер священномученика Феодора, так и их имена. Приводимые в настоящей статье сведения о родственниках сообщены внучкой Людмилой Кузнецовой и подкреплены материалами архивного следственного дела 1930 г., хранящегося в ЦДНИ Воронежской обл. (Д. П-11258. Л. 48). 

Предки Федора Богоявленского по отцовской линии были священнослужителями, по материнской — учеными, посвятившими себя изучению естественных наук. Благодаря матери, Александре Алексеевне все дети — их было в семье семеро — получили хорошее образование и были воспитаны в духе православной веры. Федор пошел по пути получения духовного образования. В 1917/1918 учебном году он должен был учиться в последнем классе семинарии, но священнослужителем стал только в 1920 г., а до принятия сана (с сентября 1917 г.) работал счетоводом в кредитном товариществе с. Терновое Воронежской губ.

Когда в 1927 г. вышла известная «Декларация» Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митр. Сергия (Страгородского), священник Феодор Богоявленский поддержал правящего архиерея Воронежской епархии еп. Алексия (Буя), считавшего действия митр. Сергия превышающими его полномочия. С 1929 г. он вместе с семьей проживал в сторожке при Михаило-Архангельской церкви села Средний Карачан. Основанием к первому аресту молодого священника и осуждению в исправительно-трудовой лагерь послужил донос секретного осведомителя: обвинения в «антисоветской агитации вместе с кулаками», организации «сборища под видом спевки» в одном из домов односельчан, — все эти обвинения на допросе отец Феодор отрицал.

Отбыв лагерное заключение, он вернулся в Средний Карачан, всецело посвятив себя пастырскому деланию: регулярно служил, совершал требы, проводил беседы с прихожанами. Приход был большой, священник стремился помочь всем нуждающимся, прихожане его тоже любили. Своих детей Богоявленские собственным примером учили видеть и находить людей, которым они могли бы оказать помощь и поддержку.

Священник Феодор Богоявленский был разносторонне образованным человеком, много читал, постоянно пополнял свою домашнюю библиотеку, в которой были и святоотеческие сочинения, и русская и зарубежная классика, и детские книги. Жену и старших детей он тоже приобщил к чтению. Когда вся семья собиралась вместе, отец Феодор любил поиграть, пошутить, повозиться с детьми. Как вспоминает его дочь Надежда, «она всегда с нетерпением ждала, когда папа посадит ее на плечи и будет ходить с ней, пригибаясь в дверном проеме, так как он был очень высокий. И как она смеялась до слез, хватаясь за его голову, чтобы не упасть, когда он нарочно пытался подпрыгивать и крутиться с нею».

В мае 1937 г. семилетний мальчик попросил милостыню у отца Феодора. Он дал ему 20 копеек и заметил, что на мальчике не было креста. Тогда священник, поговорив с ребенком, надел на него маленький нательный крестик. Тот побежал по селу, рассказывая всем, что у него есть двадцать копеек и что батюшка дал ему красивый крестик. Осведомители быстро составили о случившемся акт и передали его в милицию. Кроме этого акта в досье на Федора Богоявленского уже было много других доносов. Это и обсуждение на похоронах одной из прихожанок расстрела лучших людей после убийства Кирова, и отказ от уплаты налогов с угрозами секретарю сельсовета, и агитация против сдачи хлеба колхозам, и приглашение людей в «праздник Спаса» посетить церковь с целью освящения хлеба и фруктов, и подарки детям в виде денег на игрушки, и многое другое. 

Вот как вспоминает страшный день расставания с отцом Алексей Федорович Богоявленский: «Поздно ночью в сторожку постучали, папа открыл дверь. Вошли "шумные люди", громко разговаривая и не обращая внимания на спящих малышей. Они что-то искали у нас, все перевернули вверх дном. Наши любимые книги валялись на полу. Дети были на печке. Мама была рядом с нами. Я спросил ее, кто эти люди. Она ответила, что "это к папе пришли, сейчас уйдут, спи". Но заснуть было невозможно, было отчего-то тревожно, мама была взволнована и испугана. Кто-то из детей заплакал, мама стала успокаивать. Наконец нежданные гости ушли, забрав с собой все наши книги. Но, что самое страшное, забрали и папу. И больше мы его никогда не видели. Мне было тогда семь лет, сестре Люде — двенадцать, брату Михаилу — девять, сестре Наде — три, а маленькому Володе около года. Наверное, он и плакал».

А вот так рассказывает об этой ночи Надежда Федоровна Богоявленская: «Ночью в дверь громко постучали. Мама открыла. Вошли двое. Один остался у входной двери, а второй прошел в комнату. Взглянув на папу, сказал, чтоб он собирался, поедет с ними. А сам в это время стал копаться в наших книгах, многие из которых они потом забрали. Мы заплакали, мама стала нас успокаивать и говорить, что папа вернется вечером. Мы весь день его ждали. Но вечером он не вернулся. Не вернулся больше никогда».

На допросах священник Феодор Богоявленский не признал свою вину ни по одному пункту из предъявленных ему обвинений. Он был расстрелян в окрестностях Борисоглебска 10 октября 1937 г., через две недели после ареста.

После ареста отца Феодора власти выгнали его семью из сторожки при церкви. Нашлись добрые люди, которые помогли им с жильем, не дали умереть от голода и холода. Однажды утром, открыв дверь на улицу, Евгения Алексеевна увидела на крыльце большой сверток. Это был кусок баранины. Алексей Федорович Богоявленский через всю жизнь пронес добрую память о человеке, не побоявшемся оказать помощь семье «врага народа».

Богоявленские несколько раз меняли квартиры в Среднем Карачане. Сестра отца Феодора, Александра Васильевна Богоявленская, помогла Евгении Алексеевне с детьми обосноваться в соседнем селе Васильевке. Местные жители подыскали им заброшенный дом на одной из центральных улиц села, на горе, с которой открывался чудесный вид на луг, на огромный буерак, на пойму реки Карачан и на часть села, простиравшуюся под горой. Соседи, узнав, что Евгения Алексеевна умеет шить, отдали ей швейную машинку. И она стала шить платья, юбки, пальто, получая за это продукты питания. Это умение она передала дочери Надежде, которая стала профессиональным мастером по пошиву одежды. Кроме шитья, Евгения Алексеевна научилась делать цветы из гофрированной бумаги, которые у нее хорошо покупали. Ими украшали оклады икон, вставляли между рамами в окна, ставили букеты в вазы, использовали при изготовлении венков. Все заработанные деньги тратились на питание, но их все равно не хватало. В колхоз «врагов народа» не принимали и земельный надел не давали. 

Из воспоминаний Надежды Федоровны Богоявленской о жизни в Васильевке: «Лежим мы с Володей на печке, он спит, а я не могу спать. Никого больше дома нет, а я очень хочу есть. Так хочу, что, кажется, вот сейчас умру… И я стала беззвучно плакать, чтобы не разбудить братика, и просить у Бога что-нибудь поесть. Плачу и прошу, Боженька, миленький, ну дай, пожалуйста, кусочек хлебца, не могу больше терпеть, умру сейчас… Не помню, сколько я так плакала, но вдруг дверь открывается и на пороге появляется соседка тетя Тося, в руках у нее половинка круглого душистого желанного каравая хлеба. Она разломила его пополам и дала нам с Володей. Я так обрадовалась, что, сама не знаю почему, заплакала в голос. Так и ела, всхлипывая, смачивая хлеб детскими слезами. Прошло уже много лет с тех пор, но не могу забыть этот случай. Каждый раз слезы застилают глаза, и к горлу подступает острый комок, когда вспоминаю это. И всегда благодарю Бога за этот хлеб, посланный нам для спасения. Никогда не могу выбросить ни одной крошки хлеба, в каком бы изобилии его не было. Ну как можно было не верить в Бога?! В этот раз Бог предстал для нас в лице посланной Им соседки тети Тоси. Она часто "подкармливала" нас, когда мама уходила куда-нибудь в поисках работы. То тепленького парного молока принесет нам, то краюшку хлеба, то горячую картошку. Я думала тогда, почему у тети Тоси все есть, а у нас нет? Даже маму спрашивала об этом. На что она мне отвечала, вот придет папа — и все будет хорошо! Конечно, я его ждала, ждала всегда. Даже став взрослой, ждала. И так же, как мама когда-то, ходила мимо тюрьмы в Борисоглебске взад и вперед, в надежде увидеть в окно своего отца. Но так ни разу не увидела и не могла увидеть».

Евгения Алексеевна Богоявленская вспоминала о том далеком и трудном времени: «Это было зимой. Я пошла в соседнее село за мукой. Было очень холодно идти, но туда я дошла быстро. Купив мешок муки, взвалила его на спину и отправилась в обратный путь. Очень спешила, ведь дети остались дома одни. Но обратная дорога была намного тяжелее и труднее. Мешок оказался не по силам, да и ветер в лицо такой сильный, что с ног сбивал. Мороз пробирал до костей, мой старенький тулупчик не спасал от стужи. Я все чаще останавливалась отдыхать, и все труднее мне было поднимать мешок. Наконец, силы мои иссякли, я опустилась в сугроб, спрятавшись от ветра за мешок. И не помню, то ли я заснула, то ли потеряла сознание, и сколько продолжался мой "отдых на снегу", но вдруг меня привела в чувство мысль: если я замерзну, что будет с детьми? Я собрала последние силы, взвалила неподъемный мешок и пошла домой. Дома меня радостно встретила детвора — мои спасители».

Настоящим спасителем детей растрелянного священника от голодной смерти был дядя отца Феодора, профессор Харьковского аграрного института, Илья Алексеевич Яхонтов. Он всегда присылал или передавал Евгении Алексеевне деньги для покупки продуктов питания. Но и этих денег не хватало. Алексей Федорович вспоминает, что основной едой были ракушки, которые он собирал в Карачане и в Хопре, лепешки из лебеды, каша из желудей и крупы, которую удавалось купить, когда были деньги.

Впоследствии, чтобы как-то прокормить детей, Евгения Алексеевна отвезла младших — Надю и Володю — к своей матери в Борисоглебск, Михаила забрал к себе в Харьков Илья Алексеевич, а с ней остались Людмила и Алексей. Алексей обучился ремеслу сапожника и стал работать в артели, одновременно подрабатывая почтальоном.

Сведения предоставлены Людмилой Кузнецовой — внучкой сщмч. Феодора Богоявленского.