Крастелев Михаил Иванович, священник

Помогал находящимся на фронте солдатам, посылая им подарки к церковным праздникам.

16 декабря 1918 г. был арестован и заключен в Дорогобужский дом предварительного заключения по решению Дорогобужской чрезвычайной комиссии. Это решение ЧК приняла после того, как из уездной следственной комиссии по уголовным делам пришли материалы по обвинению отца Михаила Крастелева в контрреволюционной агитации. Обвинение было основано на обращении 15 декабря в следственную комиссию гражданина д. Митино Д. А. Москвичева, который заявил, что священник Крастелев «ведет контрреволюционную агитацию… говоря, что эта власть производит грабительские обыски, а также агитирует явно, выступая по деревням против власти». Москвичев также назвал комиссии имена людей, которые могут подтвердить его показания.

ЧК допросила как упомянутых Москвичевым лиц, так и некоторых других. Из полученных ею показаний следует, что контрреволюционным действием, которое совершил священник, было то, что он в частных беседах возмущался обыском, проведенным у него местными властями несколькими месяцами ранее. Во время этого обыска у него многое конфисковали, в том числе швейную машинку, обручальные кольца, часы, рясы, подрясники, белье, полотенца, что больно ударило по материальному положению священника. «Ограбили все до последнего, даже и не оставили платочка подвязать уши», — передавал его слова один из свидетелей. Священник Крастелев, утверждали опрошенные, говорил прихожанам, что считает эту конфискацию неправильной и называл производивших у него обыск грабителями. Однажды в храме после службы он отказал в просьбе жителю д. Митино А. А. Москвичеву, просившему священника присутствовать в его доме на поминках, — откзал по той причине, что сын Москвичева принимал участие в обыске и при этом вел себя возмутительно: ходил по комнатам в головных уборах священника, ел, пил чай. А. Москвичев, в свою очередь, потребовал, чтобы отец Михаил прекратил такие разговоры, а спустя некоторое время его сын явился в следственную комиссию и сделал упомянутое заявление о «контрреволюционной агитации» священника.

Большинство свидетелей, опрошенных ЧК, показали, что никакой другой агитации против советской власти священник М. Крастелев не вел. Два свидетеля дали такие «общие» показания: «Несколько раз я слышал от священника… агитацию, ведущую против советской власти, священник… — явный контрреволюционер», а один свидетель (19-летний народный судья) свои показания о высказываниях овиняемого в связи с обыском предварил такой фразой: «Я знаю священника… Михаила Крастелева с ноября 1918 года; с первых же дней моего жительства в его доме… я узнал в нем противника советской власти…».

Дополнительные «факты» контрреволюционной агитации отца Михаила указал только один из дававших показания: коммунист, член местного исполкома А. В. Цветков. Он сообщил чрезвычайной комиссии следующее: «[Крастелев] в дореволюционное время был ярым монархистом. Замечал его я еще в мае м‑це 1918 г. в агитации против советской власти. Когда было распоряжение о сдаче метрических книг в исполком, то Крастелев около церкви собрал сход, чтобы их не сдавать, на этом сходе присутствовал и я, но сходом был прогнан, как член исполкома. В настоящее время Крастелев ведет подпольную агитацию против советской власти, называет всех должностных лиц грабителями, а коммунистов считает какими-то погаными и говорит, если где появится коммунист или возьмется за какую-нибудь вещь, то это место или эту вещь нужно „посвящать“. Крастелев явный контрреволюционер, он идет всегда против народа, а потому желательно его удалить совершенно из пределов Дуденской волости...»

Самого обвиняемого ЧК долго не допрашивала, он томился в тюрьме, не зная даже, в чем именно его обвиняют. 2 января 1919 г. он направил комиссии прошение, в котором писал: «Нахожусь в заключении 17 дней и без допроса… 16 декабря я арестован прямо из прихода, не успев распорядиться своим домашним хозяйством и имуществом, бросив дом на произвол судьбы, на чужих людей — беженцев (родных нет — вдовый и одинокий), оставив прихожан без службы, лишив дохода храм, диакона и псаломщика, лиц семейных… Дорогобужской комиссией 20 февраля сего года признан больным и не способным к дальнейшей службе без хорошего питания и соответствующего лечения, имею преклонные года…» Ввиду тяжелого и одинокого своего положения отец Михаил просил чрезвычайную комиссию допросить его в ближайшие дни и отпустить домой до суда (если таковой состоится, т. е. если его сочтут виновным) под залог «по силе возможности».

В тюрьму одна из дальних родственниц послала отцу Михаилу письмо и небольшую передачу в стремлении хотя бы отчасти облегчить его участь. «Дорогой дядя, извиняюсь, что я не могла прислать Вам раньше хлеба, — писала она, — так что не было у самой ни крошки, а теперь достали 1 пуд и вот посылаю Вам булку хлеба… спичек и лист бумаги, еще прислать нет у меня ничего… Хотела я сама приехать навестить Вас, но очень расстроилась, получивши письмо из Вашего дома, и заболела от досады, дорогой дядя, от души мы сожалеем Вас и молим Бога, чтоб Господь подкрепил Ваши силы перенести это все в добром здравии». Неизвестно, получил ли отец Михаил посланные ему хлеб, спички и бумагу, но само письмо заведующим домом предварительного заключения было передано в ЧК, где его приобщили к делу.

В комиссию поступило также прошение прихожан церкви с. Митино за подписью 29 уполномоченных представителей от 7 входивших в приход деревень, в котором прихожане уверяли ЧК, что «от священника Крастелева никаких агитаций против советской власти за все время не слыхали». «Если же почему-либо не представляется возможности свящ. Крастелева освободить, — писали они, — то согласны взять его на поруки, дабы не был закрыт наш храм в предстоящие торжественные праздники» (прошение было подано за неделю до Рождества Христова).

В конце концов ЧК, как можно полагать на основании анализа дальнейших событий, отреагировала на просьбы священника и прихожан. 3 января 1919 г. она допросила отца Михаила, а 5 января отпустила под внесенный им залог в 1,000 руб., так что к Рождественской службе он должен был уже оказаться в своем приходе. В деле имеется необычный документ, хоть и не датированный, но, по-видимому, имеющий отношение к спешному возвращению отца Михаила домой к праздникам: «приказ» следователя Дуденской волостной чрезвычайной комиссии «Полушинскому комитету бедноты немедленно доставить священника с. Между-Речье в его дом».

Когда священника Михаила Крастелева допрашивали в ЧК, виновным себя в предъявленных обвинениях он не признавал. «Никогда никакой агитации против советской власти я не вел, — сказал он, — вполне подчинялся всем [ее] распоряжениям». Он показал, что на многочисленные адресовавшиеся ему прихожанами вопросы о бывшем у него обыске («Правда ли, что меня ограбили?») отвечал: «Да… действительно у меня конфисковали вещи, но никогда не говорил, что ограбили». «Действительно, мне было обидно, — говорил отец Михаил следователю, — что у меня взяли почти все… Против всей этой конфискации я ничего не имел, но отчасти признавал ее неправильной, например потому, что отняли у меня последние часы…» Описав следователю возмутительное поведение сына Москвичева на обыске, он сказал: «Мне обидно было видеть все это, а поэтому, когда Москвичев попросил меня поехать на помины, я и отказался».

3 февраля 1919 г. чрезвычайная комиссия на своем заседании в составе председателя ЧК, члена ЧК и двух «представителей от партии» приняла решение приговорить священника Михаила Крастелева за «агитацию против советской власти и против советских работников, коих он… называл грабителями», к «штрафу в административном порядке на сумму 1 000 руб.». В качестве штрафа был зачтен ранее внесенный залог (Архив УФСБ по Смоленской обл. Д. 15369-с. Л. 1 – 7 об., 9 – 9 об., 10, 12–15, 17, 18 – 18об.).

(Из кн.: Духовенство Смоленской епархии в гонениях конца 1917 – начала 1919 года. [Архангельск], 2013. С. 184–187)

В 1915 г. в заметке, посвященной празднованию Пасхи, священник Михаил Крастелев писал:
«Нет в году дня, которого с таким нетерпением все ожидали бы и к которому так готовились бы; нет в году дня, который бы столько веселил и радовал нашу душу, как этот Светлый Великий День.

Как только в этот день услышишь первый удар колокола к заутрени, — сердце невольно так и забьется от радости. Когда же на утрени пройдут вокруг церкви и запоют: "Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небеси", — себя не помнишь от восторга. Невольно, при этом, взглянешь на небо, на звездочки Божии и как будто в каждой из них так и видишь ангелов, вместе с нами воспевающих Воскресение Христово. А как запоют в первый раз: "Христос Воскресе", — Боже, какою радостью, каким восторгом переполняется тогда сердце наше!

Отчего же так весело и так радостно нам в этот Светлый День? Оттого, что в этот день Спаситель наш Иисус Христос даровал великие блага: Он победил смерть, разрушил ад, отнял власть над людьми у диавола и отверз верующим в Него вход в Царство Небесное».