Руднев Милий Васильевич, протоиерей

Рассказ дочери о. Милия Анны Мильевны Рудневой.

Священник Руднев Милий Васильевич родился в 27 октября 1937 г. в селе Настасьино Московской области. Отцом Милия был приходской священник Василий Дмитриевич Руднев, матерью — Раиса Онисимовна в девичестве Филоненко. Милий Васильевич был священник в пятом поколении рода Рудневых. Его прапрадед  Иоанн, прадед Алексей, дед Димитрий Алексеевич и отец Василий Дмитриевич служили в церквях Тульской и Орловской губерний. За свое преданное служение Богу  в тридцатые годы дед Дмитрий Алексеевич был отправлен в лагеря на Урал (Усолье, г. Березняки), его брат Константин Руднев (тоже священник)  был растерзан матросами. Отсидев в лагерях 5 лет, Дмитрий Руднев был реабилитирован, вернулся к семье, которая жила в Москве. Не прошло и года, как он снова был схвачен и отправлен в лагеря, где и закончил свою земную жизнь. Позднее и отец Милия — Василий Дмитриевич Руднев был отправлен в места заключения, где и погиб.                     

Раиса Анисимовна Руднева, мама Милия Васильевича была родом из простой семьи сапожника. Она была младшей любимой дочерью в многодетной семье, отличалась красотой и умом. У Раисы был редкой красоты голос (лирическое сопрано), она пела в церковном хоре под управлением Гришко Евстафия Степановича в Успенском соборе города Майкопа. Первое соло Раиса исполнила в 13 лет «Помышляю день страшный».                                      

Супруги Рудневы жили в селе Покровки. Оттуда отец Василий и Раиса отправились пешком за 5 километров в родильный дом в село Настасьино. Там в 6 часов вечера (в среду) появился на свет их второй ребенок. Первая, дочь Ангелина умерла в младенческом возрасте. Свидетельство о рождении Рудневу Милию Васильевичу выдано в селе Настасьино.

3 ноября Раису Онисимовну выписали из больницы. Милия крестил его отец. Имя Милий сыну дали в честь погибшего друга Василия Дмитриевича.  Приехавшая из Москвы на крестины тетка сообщила, что близкий друг отца Василия по Московской семинарии погиб. Память священномученника  Милия празднуется Церковью 10/23 ноября.

О рождении сына отец Василий радостно сообщил в письме к своей матери проживавшей в Москве на квартире у дочери Ольги. Это письмо приводится полностью, потому что это то немногое, что осталось Милию Васильевичу в память от отца и он бережно хранил его, носил с  собой в «корочке» для паспорта во внутреннем кармане.

Милая и дорогая Мамочка,

а также дорогие братцы и сестрицы!!!

Приветствую вас всех, крепко целую. Спешу поделиться с вами своею радостью. Бог послал нам снова утешение в лице новорожденного СЫНА, вашего внука и племянника. Предоставляю ему законное право самому себя отрекомендоваться вам.

Уа, Уа – а - а - А-А! Здравствуйте, милая и дорогая бабушка,  и дорогие дядюшки и тети! Не пугайтесь такого громкого моего крика. Это я так вот совсем-совсем по-детски приветствую вас всех. Честь имею представиться. Я ваш законный внук и племянник. Прошу любить меня и жаловать. Родился я в 1937г. 27 октября в 6 часов вечера. Мама моя только что пешком пришла из своей деревни за 5 км, немного отдохнула и показала мне Божий свет. А я был всем сразу так поражен, что закрыл глаза и затаил дыхание, ни пикнул даже, так что мамку напугал. Акушерка меня побила, мне стала больно и досадно: я заорал. Потом меня положили куда-то и качали — говорят 7 ½ фунтов. Я так и ахнул — всю ночь и проспал.

Мамка все за меня пугалась. Вообще же я долго ее не мучил и больших болей ей не причинил. Наутро пришел папа, и мама с ним долго говорила, так что она чувствует себя хорошо. Зеркала у нас нет, и я не могу подробно описать вам свою маленькую наружность. Лежа в своей кроватке, я  слышал, только, как папка на меня посмотрел, то и сказал, что я его вылитый сынок: «Маленький, но коренастый…». Губки у меня отцовские. Нижняя губка с углублением, подбородочек  остренький, носик-курносик (бабушкин), лоб-лобище, головка ничего себе — порядочная и лысый, как отец. Глазки я ему свои не показывал. На свет смотреть не могу. Но мамка говорит, что серые, орбиты глаз  пухленькие и брови нависшие, как у папы. Одним словом — точная копия. Только ушки (маленькие), к макушке (совсем прилипли) — это мамкины.

Мамке я сначала не понравился, она была разочарованна мной, как мальчиком.   Ей хотелось, чтобы я был девочкой, но подумайте, какая-бы вышла из меня девочка при мужской моей наружности?! Ну, мама смирилась с этим, а папа так за меня очень рад: все хохочет, глядя на меня. А я ему в ответ басом — а! а! а! На всю палату.  Кого мне стесняться. Во всей палате нас только двое всего это: моя мамка — да я. Вот и все про себя. Мой первый привет всем и первый детский поцелуй. Вам и гояч. Василия.

Итак, дорогие. У нас то радость, а у вас горе. Так что наша радость смешанна пополам с горем и смех наш сквозь слезы. Рая все у меня спрашивает,  нет ли известия. Но вот, как видите — вы нас тоже мучаете своим молчанием. На наше письмо не отвечаете. Неизвестно, что у вас там, и как здоровье Ирочки. Очень нам ее жаль, что у ней такая нервная болезнь. Знаем, что для Оли это большой удар и нам ее от всей души жаль. Отвечайте нам скорей — в каком состоянии находиться Ирочка и что говорят врачи. Пишите все по правде. Лучше знать истину, чем мучиться неизвестностью.

Раю выпишут из больницы 3 ноября. Когда будем «обмывать младенца» не знаем. Собирались к октябрьским, но вряд ли успеть нам? Мне бы нужно поехать в Москву, а до 8 ноября мне не представляется возможным — только в крайнем случае я приеду раньше по первому требованию. Крестным быть мы хотели просить Аркашу, а крестная будет Антонина Хованская. Она просила дать ей телеграмму (сердцещипательную) с тем, чтобы ей предоставили отпуск с работы и когда она будет нужна, то она приедет к этому дню. Пока у нас гостит Женя. Пробудет она у нас до 20 ноября. Мы ее прописали (временно до 20 ноября).

Сегодня я еще раз ходил проведать Раю.  Чувствует она себя хорошо. Температура нормальная. Правда болеет сильней, чем после Линочки, но акушерка говорит, что вторым так и бывает. Лежит она в родильном  доме в 5 км от нас. Дошли мы с ней до больницы пешком вполне благополучно и в этот же день вечером она разрешилась от своего бремени.  Итак,  у нас все,  слава Богу – благополучно и писать о себе больше нечего.

Пишите  же нам о Ирочке и …. положение дел вообще. Приветствуем всех и приглашаем к нам. Сообщите о прибытие на этот день.

Горячо любящие Вас Вася, Рая и Игорек.

Мамке хочется назвать сына Игорек, а мне Дима (Никодим), но не знаю, окончательно не сговорились. Бросим жребий. Итак,  будьте  здоровы — самое главное!

Привет всем и просьба писать нам поскорее. Василий.

29 октября  1937 года (пятница).

6-го ноября вечером в дом священника Руднева ввалились пьяные сотрудники НКВД (запись из воспоминаний матушки Раисы). Василию Дмитриевичу и его жене объявили об аресте и приказали собираться. Отец Василий взмолился, чтобы не трогали жену, что она только что из роддома. Матушка Раиса действительно была очень слаба и лежала в постели с ребенком. Старший в группе чекист сказал: «Твое счастье, что ощенилась. Забрать тебя не можем, ничего, сама подохнешь с волчьим билетом».  Василию Дмитриевичу собрали теплые вещи, немного продуктов и денег.   Он попрощался с женой и сыном навсегда. Милий осиротел, когда ему было 9 дней от рождения. Его отцу было тогда 33 года.

Оставшись одна, без средств  с младенцем на руках Раиса решила отправиться к родственникам мужа в Москву. Это было очень рискованно, женам  врагов народа, т.н. «лишенкам», запрещалось находиться и проживать в крупных городах. Но Раиса Онисимовна решилась на переезд в надежде узнать, куда отправили мужа. В Москве ее приняла сестра Василия Ольга.  Поиски мужа ничего не дали. Спустя год  Вера Марковна мать отца Василия получила письмо от сына написанное 10.02.1938 г.

«Здравствуй Милая и Родная Мамочка и все мои родные! Я жив и здоров. Нахожусь в настоящее время в лагере за 8762 версты от вас. Прибыл из Москвы сюда 28/I. В пути находился 56 суток. К работе пока ни к какой не приступали. Я первые 3 м-ца буду работать на общих работах (земляных), а дальше — не знаю. Здесь (в этом лагере) пробуду также недолго. Куда увезут, сообщу в дальнейшем. Пока м-ца 2–3 буду здесь. Имею нужду в паре белья, верхней рубашке и какой-нибудь обуви. Не смею настойчиво просить, но вынужден сказать, что хорошо бы, если вы хоть заняли бы. Да прислали мне рублей 10–15 денег, сухариков черных по нижеследующему адресу: Дальневосточная железная дорога, ст. Бикин, Бамлаг, 17-ое отделение, 172 колона, мне. Не знаю, где Раечка. Жива ли она и как мой сын? Отвечайте мне немедленно. Заботьтесь о ней ради Бога, Целуйте за меня, так как ее люблю, храни ее Господь!

Помолитесь за меня.

Целую тебя, дорогая Мамочка и всех.

Горячо любящий Вас Вася.

10.02.38»

Родные заняли денег, купили теплую одежду, продукты и отправили посылку по указанному адресу. 

Матушка Риса, чтобы прокормиться, шила, вязала кружевные салфетки, платки. Она была вынуждена покупать вещи в Москве и отвозить на продажу  в Краснодар, где жила ее старшая сестра Антонина. Маленький Милик в это время жил в Москве у тетки Ольги и бабушки — Веры Марковны. С началом войны оставаться в Москве жене врага народа было нельзя. Раиса Онисимовна переехала в Подмосковье.

Матушка Раиса рассказывала, что, она ехала поездом из Краснодара в Москву к родным с сыном, когда ее предупредили, что будет проверка документов. Она вышла на незнакомой станции. Вспоминает, что была осень,  очень холодно. На станции ее приняли за беженку и посоветовали обратиться к председателю колхоза. В сельсовете Раиса так и  сказала, что она беженка  с ребенком — эвакуированная с юга, отстала от поезда и просит дать ей какое-нибудь жилье. Деревня эта называлась «Городок».  Ей дали маленькую избушку с одним окном, бывшую  церковную сторожку рядом с разрушенной церковью. Теперь это село Радонеж, а на месте церковной сторожки, где жил Милий с матерью, стоит памятник прп. Сергию Радонежскому. Отец Милий рассказывал, как вместе с деревенским мальчишкой они залезали в разрушенный храм и среди обгоревших бревен находили полуистлевшие церковные книги. В кабинете отца Милия Руднева хранилась книга и лампада из этой церкви.

Жизнь в деревне для беженцев была тяжелой. Их считали пришлыми, чужими, лишними ртами. Красивая «городянка», певица, вызывала у местных недобрую зависть. В колхозе ей старались поначалу подкинуть работу потяжелее, не давали ни фуфайки, ни рукавиц. Матушка Раиса рассказывала, как голыми руками из-под снега выгребала картошку, обморозила пальцы. Однажды зимой, работая на поле до темноты, почувствовала нестерпимую боль в животе, доползла до стога  сена и там потеряла сознание. Наверняка бы замерзла, если бы ее случайно не заметили деревенские ребятишки, которые тайком по ночам собирали колоски и мерзлую картошку с полей. Позвали  взрослых и те дотащили матушку до сторожки, отогрели.  А боль в животе — это заворот кишок от голода, соседка отварами вылечила. После этого случая и председатель и деревенские подобрели к матушке. «Выдали мне фуфайку, — рассказывала матушка Раиса, штаны и рукавицы теплые, видно стыдно стало».  А соседка потом помогала за Миликом присматривать, когда мать на станцию ходила выторговать что-нибудь за вещички. Чтобы иметь хоть какое-нибудь пропитание Матушка Раиса в колхозе бралась за любую тяжелую работу. Вырастила коз и молоко продавала на станции. Фляги  с молоком маленькая женщина носила на себе. «Две фляги поставлю повыше, перевяжу полотенцем, подлезу под них — поднять нет сил,  так перекину через плечо и тащу. А как на насыпь железнодорожную подниматься, сначала отдышусь и с разбега  в гору. Иногда силенок не хватало. Упаду и кубарем вместе с бидонами вниз. Молоко выльется, жалко, я его несколько дней собирала». Но все равно питание было настолько скудным, что матушка  с сыном часто просто голодали. Чтобы выжить, рискуя быть схваченными,  они тоже ходили ночью на поля собирать колоски, мороженую картошку. Вспоминая об этих годах жизни, отец Милий говорил, что «картошечка» и ржаной сухарик для него самая радостная  пища на всю его жизнь. Отец Милий вспоминал:  «Деревенские мальчишки поначалу меня обижали.  Давай мы тебя научим, как лису поймать — говорили. Возьми соли побольше  и иди к лесу, затаись.  Как лиса выбежит  ты ей соль на хвост насыпь она и помрет. Лису председателю отдашь, а он тебе денег даст, колбасу купишь». «Я бегом домой,  — вспоминал отец, — набиваю полные карманы солью и к лесу. Засяду в сугробе и сижу, мерзну, а мальчишки со стороны смотрят, смеются, животы надрывают. Потом те, что постарше вытащат меня из засады, поколотят,  и полные штаны снега набьют. А я злюсь, не дали лису поймать. Так раза три на охоту ходил, всю шубку и штаны просолил, а насмешки не понимал». Матушка Раиса слушает его рассказ и смеется сквозь слезы: «Да, помню, придет домой в ледяных штанах, колом, лицо снегом чуть не до крови растерто, а сам сердитый такой. — Мама, не  плачь, я, когда подрасту, обязательно куплю тебе колбасу во -о -от такую! — И покажет, разводя ручки в стороны, как можно шире». Потом, когда Милий пошел в школу, он  часто стал бегать с другом в спортивный зал на тренировки боксеров. Малышню в секцию не брали, так они сами на пустыре осваивали приемчики. Скоро сам мог постоять за себя.

Об отце Василии не было никаких известий. Последнее письмо датированное 14  июня 1938 года пришло из г. Свободный «БАМ».

Дорогие Мария Николаевна и Петр Тимофеевич.

От души приветствую вас искренним целованием  и пожеланием от Бога доброго здоровья и всякого благополучия. А также приветствую равным образом и всех ваших домочатцев. Затем сообщаю вам, что в настоящее время нахожусь на Дальне-Восточном Крае, в пределах сих обетаюсь уже 7 м-цев; разменял так-сказать свои 8 лет. Из дома получил только одно письмо от 6/марта в котором было видно, что с наступлением весны Раиса Онис. собиралась выехать — где она находится в настоящее время, жива-ли? Жив ли Милик? Пишу, пишу им ответа нет. Если известно вам что-нибуть о них — прошу мне сообщить по настоящему адресу: Дальне-Восточный Край.  Гор. Свободный «БАМ»  Н.К.В.Д. 8-ое отделение 60 колонна п/отд. №25. Хотя я чувствую себя здесь временным, но по этому адресу меня рано или поздно разыщут. Если можно сообщите ей мой искренний поцелуй и вместе с моим Миликом, которые  меня не оставляют в покое даже ночью во сне. Обращаюсь к вам с просьбой проведать мою родную детку мою Линочку. Затем родная Мария Николаевна! На забывай же меня, прошу вас. Если можно пришлите мне черных сухариков и сахарку. Буду весьма благодарен.Приветствую всех своих знакомых. Храни вас всех Господь!

Гор. люб. вас о. Василий 14 июня 38 г.                                                                                                                   

Дата смерти Василия Дмитриевича Руднева неизвестна, но Раиса Онисимовна рассказывала, что зимой 38 года ей было вразумление во сне, что  ее муж погиб на зоне. После этого она стала молиться о нем как об усопшем. 2 декабря 1957 года, решением Амурского областного суда Василий Руднев был посмертно реабилитирован.

После войны Раиса Онисимовна  вернулась к себе на родину в Майкоп. Первое время она проживала в доме своей сестры Марии. Документов на прописку у нее не было. Раиса устроилась на работу в санаторий в Мацесте, жила на квартире и пела в церковном хоре Сочинского собора в честь архистратига Михаила. Прихожане собора помогли Раисе Онисимовне получить прописку в городе Сочи и приобрести жилье. Мать с сыном жили в Сочи в однокомнатной квартирке в районе городской больницы. Милий учился в школе. В седьмом классе он познакомился со своей будущей супругой Лией Васильевной Де Жеба, которая была на год моложе него. Мать Лии — Варвара была солисткой церковного хора (она обладала редким по красоте природным  меццо-сопрано, в юности солировала в Исакиевском соборе) и пела вместе с Раисой Онисимовной. Семья Рудневых часто после богослужения приходила в гости к Варваре Де Жеба. Их дети Милий и Лия подружились. Семья Де Жеба была из ссыльных. В годы революции их сослали  с Украины в Алма-Ату. Потом семья бежала от арестов в Кировск. В Кировске жили в тяжелых условиях в холодных бараках. Во время эпидемии менингита маленькая Лия заболела и чудом выжила, но осталась слабослышащей на всю жизнь. В школе дети над ней посмеивались, а Милий защищал. Он серьезно занимался в секции бокса и его уважали и побаивались. Когда им было Лии 13, а Милию 14 лет родители отправили их на богомолье в Киевскую Лавру. Отец  Милий  часто вспоминал эту поездку, как самую счастливую.                                           

В Сочи Милий Васильвич закончил 10 классов и решил поступать в Киевский медицинский институт. Он успешно сдал вступительные экзамены и стал студентом-медиком. Однако, проучившись год в институте, Милий оставил занятия медициной и поступил в Киевскую духовную семинарию. Сохранилась фотография Милия со своей мамой — Раисой Онисимовной, сделанная в день отъезда в Киевскую семинарию на учебу. Успешно закончив семинарию в 1958 году, Милий Васильевич Руднев 10 августа 1958 года венчался с Лией Васильевной Де Жеба. Вскоре он был рукоположен в священника и получил направление на служение в Среднюю Азию, согласно благословению его блаженного Кукши.

Мама отца Милия очень переживала за сына, когда он был направлен на служение на границу с Китаем на ст. Чу Джамбульской области в Михайло-Архангельский молитвенный дом. На границе периодически китайцы совершали диверсионные вылазки, вырезая местное население. Молодому священнику приходилось выезжать в дальние аулы и заставы на требы. Отец Милий рассказывал, что в этих поездках он очень переживал за свою матушку Лиличку, которая подолгу оставалась одна в пустом церковном доме в окружении соседей-мусульман. Местное русское население из бывших ссыльных казаков очень полюбили молодого священника, который «наладил» службу и пение в церкви и говорил смелые проповеди.

В 1959 году отца Милия перевели в г. Сарканд Талды-Курганской области настоятелем Богородице-Казанского молитвенного дома[1]. Потом было служение в Никольском храме г. Сталинабада (1959), в Марие-Магдалинском храме г. Ленинабада (1959–1964), настоятелем Свято-Троицкого храма  г. Пржевальска (1965–1969). Были также командировки в Сарканд, Бухару, Фергану и многочисленные аулы и селения. Можно сказать, что он объездил большую часть азиатских советских республик.

Отец Милий рассказывал, что служить приходилось на пределе физических и духовных  сил. Службы, огромное количество крестин, выезды на требы в высокогорные аулы с риском быть убитым местными мусульманами несколько раз приводили к нервному истощению, когда отец  по трое суток не мог заснуть, терял сознание. Помогала пожилая медсестра из прихожан церкви, которая  приходила делать уколы батюшке. Жила семья священника в маленьком глинобитном дувале, в котором с трудом помещались стол, кровать и детская люлька. В глиняных стенах жили скорпионы. Отец  вспоминает, как над детской кроваткой с потолка из дырочек свешивались хвосты скорпионов, а он прижигал их спичками.  Супругам приходилось терпеть жару и постоянный дефицит воды.  Матушка Лия научилась экономить воду: сначала купала  младших детей, потом в этой же воде тех, кто постарше, а потом уже и сами. Карточная продовольственная программа не распространялась на священников и их семьи. Они были изгоями общества. И, конечно, они не смогли бы прокормиться и вырастить детей без помощи верующих. Матушка Лия рассказывала, как бабушки буквально по жменьке крупы завязывали в чулочек и приносили батюшке. Отец сделал матушке Лии ящичек с перегородками для разных круп, куда она ссыпала эту лепту русских женщин в голодные хрущевские годы.  Потом своим детям отец повторял: «Вы живы благодаря бабушкам».

В Ленинобаде власти города под угрозой закрытия Собора наложили на служителей храма огромные нормы по сдаче хлопка. Верующие, в основном старушки (молодым тогда даже рядом с церковью показываться было нельзя), приходили отрабатывать этот налог, чтобы сохранить службу в церкви. Отец говорил, что никогда не забудет, как рано утром приходили грузовики и немощные старушки, неуклюже подталкивая друг друга и слшуя издевательские замечания таджиков-водителей, с трудом  залезали в кузов и ехали на хлопковые поля. Нормы были очень большие. Приходилось работать на жаре до темноты. Хлопок набивали в огромные тюки,  и поскольку из мужчин был только батюшка  и пономарь, им приходилось волоком оттаскивать их на пункты сбора, а потом поднимать и грузить. Там он заработал пупочную грыжу, о которой никому не говорил, стеснялся.

В 1962 году в Ленинобаде во время прибытия из Москвы высоких гостей, на центральной площади,  где находился Собор произошло несанкционированное скопление верующих. Остановился транспорт,  скопилось много людей. В толпе слышались недовольные возгласы в адрес местной власти. Этот скандальный инцидент органы правопорядка расценили, как бунт верующих, а зачинщиками сочли священников. Отца Милия и второго батюшку, старичка лет под семьдесят, уже прошедшего сталинские лагеря, начали вызвать на допросы к следователю. Как вспоминал потом отец, дознания были долгими, просто изнурительными. Допрашивали стоя, угрожали. Старый батюшка плакал и по немощи мочился в штаны. Отцу Милию было страшно за судьбу матушки и троих его детей: Марию, Андрея и только что родившуюся дочь Анну. «В душе, каждый раз уходя на допрос по повестке, я прощался с семьей навсегда», — вспоминал отец. После третьих родов матушка была очень слаба,  и отец помогал нянчить дочь Анну. Часто просто засыпал на ходу и, чтобы не уронить ребенка, стал  привязывать младенца к себе платком. Чудом отец остался на свободе. Его предупредили, чтобы он прекратил свои смелые проповеди. Дважды его пытались убить, когда он ночью возвращался домой из церкви. Храм, в котором служил отец Милий, был единственным  действующим в городе, где было много русского населения из сосланных, пограничников, казаков, беженцев и на службы приходило много людей. По большим праздникам люди стояли так плотно, плечо к плечу, что невозможно было поднять руку. На Пасхальное богослужение комсомольские организации устраивали провокации в церкви. Группа комсомольцев протискивалась в центр и потихоньку начинала раскачивать молящихся. Амплитуда увеличивалась и тех, кто стоял у стен и колон сдавливали так, что ломали ребра, ключицы. Во время литургии в соборе поднимался крик и стоны сдавленных толпой верующих. Так власти пытались «отвадить» людей от церкви.

Уважение к молодому и смелому священнику росло не только у прихожан. Часто отца Милия тайно приглашали в военный госпиталь, соборовать и причащать раненых и больных солдат и офицеров. Однажды  к нему обратился с просьбой пособороваться,  и причаститься тяжело больной военный высокого ранга. Пройти священнику в охраняемое отделение было невозможно. И тогда батюшка сбрил свою густую до пояса бороду, облачение спрятал под длинным плащом и со своим чемоданчиком, в котором всегда все приготовлено для совершения таинства,  прошел в палату к умирающему. Об этом случае часто рассказывает его друг и сослуживец по Душанбе отец Павел Адельгейм: «Без бороды он выглядел совсем юным, мальчиком». Отца Милия  даже местные жители мусульмане уважительно называли «русский мулла» и приглашали зайти в чайхану.                                   

В 1965 год отца Милия перевели в г. Пржевальск настоятелем Свято-Троицкого молитвенного дома. В отношении священства в это время государственные структуры начали проявлять лояльность. Семья  священника переехала в просторный церковный дом с большим садом и огородом. Здесь родился их пятый ребенок — Василий. Этот период отец Милий вспоминал, как счастливую пору в семейной жизни и служении. Снова он собрал вокруг себя много людей истосковавшихся по слову Божию. Многократно увеличилось число прихожан. На праздники церковь была переполнена и в доме всегда было много гостей. Приезжали друзья по Московской духовной академии.

В 1969 году отец Милий был переведен на Кубань в ст. Кущевскую настоятелем Иоанно-Богословского молитвенного дома. Храм Иоанна Богослова был единственным действующим  на весь большой Кущевский район. На службы из дальних станиц люди часто выходили до рассвета и много километров шли пешком, чтобы прийти к началу службы. Старушки приносили в церковь знаменитый на всю округу кисляковский хлеб, испеченный в печи по старинным казачьим правилам, караваи на полстола, продукты. Щедрые по натуре кубанские казаки помогали  многодетной семье  священника. Матушка Лия говорила, что за много лет в Кущевке они не знали нужды. Здесь выросли и получили образование их семеро детей. В Кущевке отец Милий от стариков узнавал и часто записывал на магнитофон рассказы очевидцев о страшных подробностях жизни кубанских казаков в годы раскулачивания, репрессий и голодомора. По этим рассказам он разыскивал в районе места братских захоронений в бывших разрушенных и сожженных станицах и служил там панихиды по убиенным. В своих проповедях отец не боялся говорить не только о жертвах, но и о палачах. Это вызывало недовольство в контролирующих церковь  партийных организациях. Часто его вызывали в Райком «на ковер», отчитывали за то что, он позорит район огромным количеством крестин, венчаний и погребений. Но реальное количество крестин было намного больше. Чтобы у людей не было взысканий на работе (вплоть до увольнений), отец крестил без оформления и об этом доносили. Крестилось много взрослых, в том числе военных из закрытого военного городка. По большим праздникам прихожанами церковь заполнялась до отказа, люди стояли на улице и из открытых окон слушали богослужение.

На Пасху отец Милий один их первых в крае решил служить ночью. На Пасху вся прилегающая к храму территория заполнялась верующими, прямо на траве располагались семьями с куличами,  яйцами и всякой снедью, пели пасхальные тропари. От зажженных свечей все это пространство, заполненное людьми,  светилось, мерцало. Однажды  на Пасху в храм на службу приехал целый табор православных цыган,  молились и освящали  ведерные куличи. Дьякона не было, и отец всю праздничную службу выполнял сам и с такой самоотдачей, что потом просто терял голос и болел. В 1981 году отца Милия перевели в ст. Ивановскую в Свято-Скорбященский молитвенный дом. После трех лет служения в Ивановской,  в 1984 году батюшку перевели в ст. Платнировскую настоятелем Свято-Троицкого молитвенного дома. В 1986 году отец Милий был назначен штатным священником кафедрального Свято-Екатерининского собора. Отец Милий был очень «неудобным» для властей священником. Как только он собирал паству, налаживал дела в церкви, его, как он сам говорил — «отфутболивали», переводили на другое место. В 1990 г. батюшка служил в Троицком соборе г. Краснодра, в 1992 г. — в Свято-Гаврииловском молитвенном доме ст. Новомышастовской, 1993 г. — в Свято-Покровском молитвенном доме г. Краснодара, 1993 г. — в Екатерининском соборе г. Краснодара, 1996 г. — Свято-Вознесенском храме г. Краснодара, 1997 г. — в Свято-Никольском храме г. Краснодара, 2005 г. — свято-Покровский храм г. Краснодара. Последняя запись в трудовой: освобожден от занимаемой должности в связи с выездом в Соловеций монастырь 31.12.2006 г.        

Почти везде отцу Милию приходилось начинать работу с нуля. Строиться, набирать штат, налаживать служение, пение и много, много других дел. Домой возвращался поздно. И дома принимал людей, отвечал на звонки. Ночью могли приехать за батюшкой и отвезти к умирающему. Его любили верующие, ему верили. Он буквально собирал, сплачивал и поднимал людей в бой за храмы, которые он с ними строил и восстанавливал.  Помогал восстанавливать утраченные документы бомжам, устраивал беженцев. При храмах, где он служил,  обязательно кормили. Организовывал  воскресные школы, где детям преподавали не только Слово Божие, но и обучали музыке, пению, рукоделию, кормили. Врачи из числа прихожан устраивали бесплатные осмотры. Можно много написать о служении в каждом из храмов.

Очень показательным был случай с возникновением Свято-Покровского Храма в  г. Краснодаре. Отцу Милию выделили комнату в Доме Культуры ХБК (хлопчатобумажный комбинат) для служения. Рядом находилось помещение, где проводились дискотеки,  и зачастую вечернему богослужению мешала музыка. Отец писал прошения к руководству предприятия о предоставлении другого помещения. Буквально через дорогу находился заброшенный магазин и склад, которой обещали отдать под строительство церкви, но медлили. На октябрьские праздники все руководство комбината и высокие гости пировали в банкетном зале. Будучи в хорошем подпитии решили для хохмы пригласить батюшку. Когда отец Милий зашел в подряснике в зал, над ним начали подшучивать. Директор комбината пригласил его к столу и налил полный стакан водки. Отец подошел, выпил залпом водку и выдал в лицо руководителю все, что накопилось. В присутствии гостей потребовал сдержать обещание о передаче помещения склада под церковь. Чтобы уладить инцидент директор перевел все в шутку и пообещал: «завтра батя все уладим». А на завтра отец Милий собрал прихожан, они собрали всю церковную утварь и с хоругвями и пением по центральной улице направились к складу. Так верующие со священником заняли обещанное помещение. Своими силами начали ремонт и переустройство помещения под молитвенный дом. Так возник в Краснодаре еще один храм. Очень похожая история была и со Свято-Никольским молитвенным домом на ТЭЦ.

Особенным уважением отец Милий пользовался у казаков и военных. Военное руководство ракетного и авиационного училища г. Краснодара направили в Епархиальное управление просьбу направить именно отца Милия на преподавание курсантам и офицерскому составу истории православия и веры в России. Отец читал лекции, участвовал в семинарах,  давал пастырское наставление на торжественном принятии присяги и выпусках. Во время первой войны на Кавказе он был командирован в зону боевых действий. Побывал батюшка и в Дагестане, и в Абхазии. Об этих поездках почти ничего не рассказывал. Говорил, что был поражен, как много среди русских солдат не крещеных. «У меня крестиков не хватало на всех, а ведь я так много взял» — сокрушался батюшка. Он всегда носил с собой оловянные крестики.

Запомнился один рассказ отца о том, как он крестил одного военного высокого ранга. Когда он был в Абхазии,  они с военными поднялись в горы в храм Симона Кананита. В полуразрушенной тогда церкви отец отслужил молебен. По окончании один военный попросил окрестить его и быть крестным отцом. Рядом с храмом находилась старая разрушенная дамба. Там когда-то даже была небольшая электростанция. Сброс воды был в это время года довольно большой, настоящий водопад. Отец нашел небольшую площадку — карниз на краю водопада, и там по колено в воде начал крещение. Когда он завершил таинство, полковника неожиданно смыло водой. Отец Милий говорит, что чудом успел схватить его за руку. «Чувствую, меня тоже сносит, — вспоминал отец, — меня за руку хватает еще один военный и вся эта цепочка медленно сползает и увлекается водой в водопад. И только когда подоспел четвертый человек на помощь, мы с трудом вылезли. Вот такой есть крестник у меня».

Пожилой сторож Кафедрального собора г. Краснодара рассказывал, как поздно ночью его стуком разбудил отец Милий, попросил открыть церковь и приготовить все для крещения. Ночью в зону боевых действий из Краснодара уходил эшелон и несколько солдат попросили священника их окрестить. Как ночью они его встретили, так и осталось неизвестным.  Есть много рассказов об отзывчивости священника Милия Руднева на нужды людей. Сам он считал это своим долгом.

Незадолго до своего отъезда на Соловецкие острова отец с паломниками побывал в Иерусалиме у Гроба Господня.

[1] https://mitropolia.kz/info/organizations/churches/taldykorgan/176-khram-ikony-kazanskaya-sarkand.html Свято-Казанский приход в г. Сарканд был образован в 1943 г. , воссоздан в 1947 г. и зарегистрирован в 1957 г. 28.06.1995 постановлением администрации г. Сарканд на баланс церкви был передан кинотеатр «Мир». В том же году по благословению архиепископа Алексия (Кутепова) была произведена его реконструкция под церковь, и уже 15 августа состоялся переезд из старого храма в новый.

Священник-паломник, почивший на Соловках

(рассказ руководителя паломнической службы Спасо-Преображенского

Соловецкого монастыря монахини Никоны (Осипенко)).

В конце августа 2006 г. на Соловки приехала группа из Краснодара, которую возглавлял протоиерей Милий Руднев. Невысокого роста коренастый батюшка зашел в приёмную паломнической службы и стал расспрашивать дежурную, какие документы о новомучениках есть в Соловецких архивах. Девушка отвечала, что лагерные архивы  были вывезены с Соловков и неизвестно, где они сейчас находятся, и что материалы о новомучениках собираются по крупицам из воспоминаний и следственных дел. Отцу Милию ответ показался неудовлетворительным: «Значит, вы ничего не знаете! И дни памяти их не почитаете! Вот вы любите, когда празднуют ваш день рождения? А почему же вы не почитаете дни рождения мучеников в жизнь вечную?» «Мы почитаем, — громогласное обличение понудило и меня вступить в разговор, — и вот готовим материал для выставки». «А список новомучеников у вас есть?», — примирительным тоном поинтересовался отец Милий. «Есть». «И я могу получить копию?» «Конечно». Так мы и познакомились.

На следующий день группа отца Милия собиралась в паломническое путешествие на Анзер. В 6 утра они зашли в монастырь поклониться святым мощам преподобных Зосимы, Савватия и Германа и попросить у них благословения на это нелёгкое паломничество. Храм был полон богомльцев, многие собирались причащаться, а священников для исповеди было мало, поэтому отца Милия попросили помочь. Он принял это благословение, как волю Божию, не стал объяснять, что он зашел на 5 минут и нужно отправляться на причал, где ждёт катер на Анзер. Он встал на исповедь, и сразу к нему выстроилась огромная очередь. Группа без него не хотела уходить, 40 человек стояли около храма и ждали. Пришлось подойти к отцу Милию, спросить, что делать. Он мечтал побывать на Анзерской Голгофе, но сказал с сожалением: «Меня благословили исповедовать! Пусть идут без меня…»

На Анзерскую Голгофу отец Милий не попал, но зато и в Краснодар с группой не вернулся. В тот год на Соловках паломники за лето подали очень много записок с именами для поминовения на сорокоуст. Монастырские священники не успевали совершать поминовение. Попросили отца Милия остаться, чтобы помогать. В Краснодаре он был уже за штатом по возрасту и состоянию здоровья, поэтому по просьбе священноначалия Соловецкого монастыря  митрополит Исидор разрешил ему остаться на Соловках. В течение полугода он ежедневно по шесть часов стоял у престола и молился о живых и усопших. Иногда его благословляли исповедовать и говорить проповеди. Отец Милий мог на весь храм обличить теплохладность человека, считающего себя вполне благополучным, но он нежнейше сострадал кающемуся грешнику и часто записывал имя впервые подошедшего к нему человека в свой помянник с обещанием молиться за него. Он имел пламенную веру и советовал для укрепления веры читать каждый раз во время приготовления к принятию Святых Таин Евангелие от Иоанна, начиная с 14-й главы.

6 февраля 2007 года отец Милий не пришёл как обычно утром на богослужение. Когда после Литургии зашли к нему в келию, нашли его почившим. Похоронили его на монастырском кладбище вблизи основания разрушенного храма прп. Онуфрия Великого, где многие из новомучеников и исповедников Соловецких, будучи узниками СЛОНа, принимали участие в богослужениях в 1924-1929 годах. Когда выкопали могилу в промёрзшей земле, она оказалась точно посредине между двумя древними монастырскими захоронениями. «Вот человек, — с восхищением сказал один из иеромонахов, — полгода помолился и лёг между святыми, а тут двадцать лет пашешь, пашешь, и неизвестно где похоронят».   

Отец Милий лишился отца, когда ему было всего 9 дней от рождения. Поэтому он с такой любовью молился о упокоении душ всех пострадавших в годы гонений православных христиан.

Отец Милий предал Богу душу в день памяти Ксении Блаженной. Как следует из проповеди, сказанной в Свято-Покровском храме г. Краснодара, он глубоко почитал эту святую подвижницу и, по-видимому, просил её помощи в своём молитвенном предстоянии за всех, кого обнимало любовью его пастырское сердце.