Холмогоров Михаил Кузьмич, протодиакон

Маститый московский протодиакон, одаренный певец и музыкант, послушать голос которого со всего города съезжались знатоки и любители церковного пения. 

В документальных очерках В. И. Алексеева описан внешний облик протодиакона: «Очень прямой, на пол головы выше толпы, спокойный и необыкновенно величественный, отец Михаил запоминался с первого взгляда… величественен до холодка, но величественность эта всегда была строго церковная и очень подлинная... Жесты Холмогорова напоминали жесты апостолов в "Тайной вечере" Леонардо...

Его не сравнивали с другими. Прежде всего, по всеобщему мнению, Холмогоров был вне сравнения в чисто музыкальном отношении. Он окончил Филармонию с золотой медалью и, вероятно, мог бы стать на сцене вторым Шаляпиным, конечно, совершенно другого стиля и темперамента. Но Холмогоров пошел служить Православной Церкви... Он был первым протодьяконом, пропевшим ектенью Чеснокова, написанную для хора и баса-солиста, очень близкую к обыкновенному протодьяконскому речитативу» (Отец Михаил Холмогоров).

«В послереволюционные годы, продолжая быть протодиаконом Никитского храма, он часто принимал участие в богослужениях в других храмах Москвы в дни их престольных праздников и юбилеев. Сохранились сведения о запомнившихся москвичам торжественных службах с его участием в храмах пророка Илии Обыденного, святого Василия Исповедника на Тверской-Ямской ул. и других.

Чтобы содержать многочисленную семью в трудное для церковнослужителей время 1920-х гг., он был вынужден поступить на службу в Первый государственный хор (ныне Государственная республиканская академическая хоровая капелла им. А.А. Юрлова) и исполнять вместе с ним произведения светской музыки» (Московский протодиакон Михаил Кузьмич Холмогоров).

После ареста в 1922 г. Святейшего Патриарха Тихона уклонился в обновленческий раскол. Об этом «замутнении» отец Михаил впоследствии рассказывал Василию Ивановичу Алексееву: 

«Арестовали когда святейшего патриарха Тихона, то все сразу замутилось. Появились "обновленцы". Слышим, все к ним присоединяются, ну и мы тоже с отцом протоиереем — настоятелем нашим — присоединились. Как только перешли к обновленцам, мне сразу же предлагают быть у них архидьяконом. Как-то смутно стало на душе... отказываюсь, а тут звонок. Открываю дверь: стоит незнакомый молодой человек в пальто, прилично одетый. "Вы, говорит, протодьякон Холмогоров?" — "Я". — "Почему это Вы от архидьяконства отказываетесь? Напрасно, потом жалеть будете". Сказал и ушел. Согласился я на архидьяконство, а святейшего-то и выпустили. Все сразу к нему каяться повалили прямо в Донской монастырь. Поехали и мы с отцом протоиереем. Приехали. Идем... молчим. Приходим, а там целая толпа собралась. Вышел келейник: переписал всех, кто на прием. Ждем. Выходит, читает имена, кого примет патриарх, а наших имен и нет. Стыдно так стало. Что же теперь будет? Отец протоиерей домой возвратился, а я остался — не могу из Донского уйти. Так около заборчика внутри ограды, у покоев патриарха и хожу, и хожу… Зазвонили к вечерне. Снова толпа собралась, ждет, когда святейший выйдет. Я с краюшку тоже стал. Выходит. Все теснятся благословение получить, ну а я — куда теперь мне, да и стою далеко. Вдруг чувствую, что сзади меня будто подталкивают, а спереди расступаются. Не успел оглянуться, стою перед патриархом. Оробел. Посмотрел святейший на меня и спрашивает: "Ну что, будешь у "живоцерковников" архидьяконом служить?"

Я заплакал, а он меня и благословил. Слышу со всех сторон шепот: "Холмогорова простил, Холмогорова простил!"» (Отец Михаил Холмогоров).

В 1938 г. Отца Михаила арестовали по клеветническому обвинению. Почти год до осуждения пожилой протодиакон провел в Бутырской тюрьме. И хотя в 1939 г. его освободили — тяжело больной стенокардией, он не мог служить и петь полным голосом и лишь в 1943 г. он возобновил служение в церкви св. Апостола Филиппа на Арбате.

К сожалению, голос отца Михаила никогда не был записан, и остаются лишь сохранившиеся воспоминания очевидцев торжественных богослужений, с участием протодиакона Михаила. Так, «в те далекие года молодой иподиакон К. В. Нечаев, а ныне митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим» вспоминает торжественную интронизацию Патриарха Алексия (Симанского) 4 февраля 1945 г., в Богоявленском соборе, где многолетие Патриарху возглашал «престарелый и немощный старейший московский протодиакон Михаил Кузьмич»: «... собор затих. А затем вдруг наполнила его мягкая сила. Именно сила. Казалось, что-то мягкое, звучное, глубокое, плотное, обильное непреодолимо заливает собор доверху. От купола до дальнего угла ризницы. Это был осязаемый звук. Он лился, переполняя собой все, звучал в каждой частице пространства, это было более чем орган или оркестр, потому что этот звук был живым и органичным. Он присутствовал во всем и всюду. Казалось, он шел ниоткуда, но был во всем и все наполнял собой. Это был "Михал Кузьмич". Это была его лебединая песнь, последний и полный дар его старческих сил новому Патриарху Московскому и всея Руси. Минутой позже он опустился в изнеможении на скамью в уголке ризницы» (Московский протодиакон Михаил Кузьмич Холмогоров).

И как заключает воспоминание о протодиаконе Холмогорове Василий Иванович Алексеев:

«Пусть сам отец Михаил не герой и не мученик, но ведь сказано в заповедях блаженства: «Блаженны чистии сердцем, яко тии Бога узрят». Простота и бесхитростность веры помогли отцу Михаилу узреть красоту божественной гармонии, отраженной в православном богослужении. Положа руку на сердце, он мог сказать: "Пою Богу моему дондеже есмь". Очевидно, так и поняли отца Михаила большие художники Михаил Васильевич Нестеров и Павел Дмитриевич Корин, удостоившие его занять центральное место в картинах, посвященных святой Руси» (Отец Михаил Холмогоров).