Гурич Александр Пантелеимонович, священник

Ольга Шатуновская — советский политический деятель, участник реабилитации репрессированных вспоминает о священнике Александре:

«Александр Пантелеймонович Гурич окончил с отличием духовную семинарию, ему предложили пост архиерея, что значило постричься в монахи — так как это был монашеский сан — и, следовательно, нельзя жениться. Он поехал к Иоанну Кронштадскому под Петроградом, к которому многие приезжали за советами или пророчествами. Тот посмотрел на него, а был Александр Пантелеймонович телосложения плотного, могучего, и ростом высок, — и сказал:

— Нет, сын мой, не по тебе этот сан, ты не создан для монашеской жизни, откажись.

И Александр Пантелеймонович отказался. А была у него невеста, Ксения Ивановна, которую чтобы не бросить так одну, он просил товарища на ней жениться. Теперь женился он сам на Ксении Ивановне, стал преподавать языки, латинский, греческий. Жили они в Ростове.

Туда, когда немцы заняли Польшу, во время первой мировой войны переехал Варшавский университет. Там в те годы учился на математическом факультете и Марк Выгодский. Александр Пантелеймонович поступил на исторический факультет этого университета и кончил его. К тому времени он знал уже и древние и современные европейские языки. У них с Ксенией Ивановной родился сын и маленький заболел туберкулезом. Александр Пантелеймонович дал обет Богу, что если сын поправится, он окончит медицинский факультет и посвятит свою жизнь помощи людям, больным туберкулезом. Мальчик умер, но Александр Пантелеймонович все же поступил в университет. Он был религиозен, участвовал в делах церкви, организовывал хоры, чем вызвал недовольство НКВД. Оно вылилось в то, что они запретили ректору университета выдавать ему диплом, чтобы не присвоить ему звание врача. Он поехал в Москву, пробился к Калинину. И, представь себе, произвел на него такое впечатление, что тот написал письмо — указание ректору университета. Запечатал конверт и вместо того, чтобы, как положено, послать его по почте - вручил его ему в руки. Ректор получил письмо, и Александру Пантелеймоновичу выдали диплом. Он стал крупным врачом, ученым-туберкулезником. Но все это время у него были вызовы в НКВД. Так как он не прекращал своей религиозной деятельности, НКВД его преследовало. Сперва сажало на год, на два, потом на десять лет.

Потом после лагеря он был в ссылке в Енисейске. Ксения Ивановна всюду за ним ездила, куда бы его ни увезли, ни сослали. Мужья реже приезжали в ссылку, жены чаще. У них были сын и дочь, они росли с родственниками. Иногда Ксения Ивановна уезжала к ним, иногда, когда выросли, они приезжали к ней. В Енисейске он работал врачом и все время занимался научной работой. Он мог читать научные журналы на всех языках, какие только он мог иметь в Енисейске. Я видела у него толстые тетради, в которые он все записывал.

Я спросила как-то его: — Это все вам нужно, Александр Пантелеймонович?

Он сказал: — Да. Настоящий врач не должен никогда остановиться.

А потом все кончилось трагически. Был заведующий райздравотделом, бывший фронтовик, партийный. Он был, вообще-то, неплохой человек, добрый. Поэтому-то они и могли работать у него врачами — ссыльные. Их было трое: Александр Пантелеймонович, Коган — врач-инфекционист из Киева, и еще один — Бендик, немец, хирург, его я знала меньше, он был давно. Но он, заведующий, был алкоголик. Иногда его находили валявшимся пьяным на мостках около пристани. Или больные ходят, переживают за родственников, которым делают операцию, спрашивают, не надо ли чего? Он говорит — литр спирта. Они думают — для операции, несут. Была конференция, и все врачи стали говорить, что нельзя, чтобы заведующим был человек, который может класть кучи у себя в кабинете. Это очень не понравилось в райкоме партии. Это, говорят, ссыльные подговорили, если бы не ссыльные, никто не посмел бы так выступать. И они вынесли приказ: уволить и лишить их всех права врачебной практики. Но это было беззаконно, так как лишить их этого права может только Академия медицинских наук. Врачи написали письмо в Академию наук все там изложили, и Ксения Ивановна — она же была вольная и могла — поехала, отвезла письмо.

Пришло указание восстановить их в врачебных правах. Но НКВД отомстило: с первым зимним этапом они отправили их с конвоем на север, в Ярцево. Я провожала Александра Пантелеймоновича. Там он умер. Говорили, что Ксения Ивановна сошла с ума над его гробом...» (Об ушедшем веке).

Отбывая ссылку в Архангельске, отец Александр поддерживал связь со ссыльным духовенством, вошел в состав группы церковников под руководством иеромонаха Петра (Федосихина). По делу Федосихина не проходил (Д. П-12234).

Из показаний отца Александра Гурича: «В 1947 году, в апреле месяце, возвращаясь из лагерей через Москву, заходил лично к митрополиту Николаю Крутицкому, он мой друг по духовной академии. Он предложил мне работать священником, но я отказался, решил работать врачом. Больше личной связи с Крутицким не имею» (Д. П-12234. Л. 18 об.).