Муравьев Леонид Владимирович, священник, священномученик

«Священномученик Леонид родился 18 апреля 1868 г. в семье священника Космо-Дамиановской церкви села Алешина Бронницкого уезда Владимира Муравьева. В 1888 г. окончил Московскую Духовную семинарию с аттестатом II разряда. После этого поступил на службу учителем церковно-приходской школы в селе Фаустово Бронницкого уезда. Во время своего учительства женился на девице Марии Александровне. 4 февраля 1896 г. Леонид Владимирович митрополитом Сергием (Ляпидевским) был рукоположен в священнический сан, и назначен настоятелем Крестовоздвиженской церкви села Марьинка.

Прибыв на место служения, молодой священник ревностно взялся за свои пастырские обязанности. Кроме служения в церкви батюшка преподавал Закон Божий детям в Марьинской церковно-приходской школе. Несмотря на то, что приход был небогатый, благодаря трудолюбию и смекалистости священника благосостояние его было довольно приличным для сельского священника. У него был дом 18х9, покрытый железом, сарай, амбар, баня. Держалась скотина: две лошади, две коровы, восемь овец и поросята.

За время семейной жизни у четы Муравьевых родилось четверо детей: Леонид (1895), Мария (1897), Екатерина (1902) и Александр (1911). Сорок два года, вплоть до ареста отец Леонид прослужил на приходе, освященном благословением Игумена земли Русской.

После 1917 г. на Церковь обрушились гонения. Особенно они усилились с началом коллективизации. В 1930-х годах, советская власть поставила себе целью задушить Церковь экономически, через увеличения налогов и госпоставок. Усиление налогов тяжким бременем легли на Марьинский приход и на самого священнослужителя, который был объявлен кулаком. В 1937 г. отец Леонид заплатил 1065 руб. налогов и 922 руб. культового сбора. Примерно такие же суммы уплачивались и в предыдущие годы. С другой стороны местные органы НКВД внимательно взирали на священнослужителей, и оперативно реагировали на самые, даже пустяковые и "бредовые" доносы. В 1931 г. отец Леонид был обвинен в нанесении вреда колхозной собственности: умерли поросята, которых колхозники разместили на скотном дворе священника. Но доказать мнимую вину батюшки властям не удалось, т.к. показания свидетелей очевидно указывали на вину колхозников и ветеринара. Но, власти не угомонились, в том же году на семью священника было наложено "твердое задание", батюшка выполнить этот оброк в указанные сроки не смог, за что был судим. По приговору суда все имущество священника было конфисковано, для жилья была оставлена баня. Отец Леонид в ответ обратился с жалобой в ВЦИК на действие суда, ВЦИК приговор отменил, и все имущество было возвращено владельцу.

В 1938 г. батюшка вновь оказался в сфере внимания органов НКВД. Поводом послужил донос: "Уведомляю Вас, — писал доносчик, — что (священником)... производятся на дому крещения в присутствии учащихся. Ходит по домам, где производит крещение как для марьинских, так и для приезжих из далеких деревень. Я считаю, что священник распространяет свой культ крещения". В НКВД отреагировали оперативно. 16 марта были собраны "свидетельские» показания. В роли свидетелей выступили председатель сельсовета и заведующий избой-читальней. Председатель сельсовета дал характеристику, где в частности писал, что священник "среди населения Марьинки ведет антисоветский разговор. Ходит по домам, крестит новорожденных в грязных бочках. Имеет у себя прислугу, которую эксплуатирует. В религиозные праздники, когда он производит службу в церкви, по его вине завсегда срываются работы в колхозе".

31 марта отец Леонид был арестован, в доме был проведен обыск, но ничего обнаружено не было. 3 апреля батюшка был вызван на допрос, сначала его допрашивал участковый инспектор, вопросы касались социального и имущественного положения священника. Затем допрос начал начальник Малинского отдела милиции Васин:

— Следствием установлено, — задал вопрос начальник милиции, — что вы имели тесную связь с арестованным органами УГБ Борисовым, который занимался антисоветской агитацией среди колхозников. Подтверждаете это?

— Действительно, я посещал Борисова очень часто, но никаких антисоветских разговоров с моей стороны с Борисовым не было.

— Во время коллективизации в 1931 г. вы вели антисоветские разговоры о том, что кто записался в колхозы, того вешать будут. Дайте правдивые показания.

— С моей стороны, антисоветских разговоров по вопросу колхозного строительства не было, за исключением того, что были случаи, когда я говорил колхозникам, что в колхозе работать очень тяжело и плохо, в единоличном хозяйстве живется лучше.

— Следствию известно, что вы во время службы в церковной среде верующих говорили, что всякая власть от Бога?

— Действительно, с моей стороны разговоры о власти были только со стороны Священного Писания. Это я признаю.

— Признаете ли вы себя виновным в антисоветской агитации среди колхозников против советского строя?

— Виновным себя в антисоветской агитации не признаю, потому что этого с моей стороны не было.

Как видно из допроса священник виновным себя не признал, но, не смотря на это, было составлено обвинительное заключение, где были подробно описаны показания лжесвидетелей. Обвинения были следующие: якобы священник выступал против колхозного строя — "коммунисты загонят всех в колхозы насильно и хотят устроить крепостное право над крестьянами, кто записался в колхоз, того будут вешать на виселице". Высказывал сожаление расстрелянным врагам народа — "коммунисты…между собой спорят и дело доходит до суда, а потом, кто правду скажет, того судят и расстреливают. Скоро расстреляют всех честных и останется один Сталин, и будет царем". Возводил клевету на стахановское движение: "В газетах пишут неверно о стахановском движении. Это пишут для того, что советская власть изнуряет крестьян, чтобы больше работали и больше бы доставалось государству". Выступал против займа "Укрепление обороны страны" в июле 1937 г., сочувствуя политике Гитлера — «советская власть совсем обнищала, сейчас принуждает колхозников на подписку на заем, скоро все равно будет война, придет Гитлер и возьмет власть в свои руки«. В конце документа было сказано, что священник «виновным себя не признал, но полностью уличен свидетельскими показаниями. Следственное дело направить на рассмотрение Особого Совещания НКВД".

16 июля 1938 г. дело священника Леонида Муравьева было рассмотрено тройкой, которая приговорила 70–летнего старца к 10 годам исправительно-трудовых лагерей.

5 марта 1939 г. матушка священника Мария Александровна написала письмо на имя Берии: "Настоящим прошу пересмотреть дело моего мужа Муравьева Л. В., священника села Марьинка, арестованного 31 марта 1938 г. там же. По наведенным справкам на "Матросской тишине" он выслан в ИТЛ сроком на 10 лет. Моему мужу 71 год. Страдает неврозом сердца, грыжей и катаром желудка. В настоящее время находится в Мариинске Новосибирской области. Убедительно прошу учесть его возраст, и болезненное состояние, пересмотреть дело". Письму этому был дан ход, вновь были передопрошены свидетели. 8 февраля 1940 г. они полностью подтвердили показания 1938 г. и решение тройки было оставлено в силе. Умер священник 11 ноября 1941 г. в Мариинских лагерях и похоронен в безвестной могиле.

Решением Патриарха Московского Алексия II и Священного Синода Русской Православной Церкви от 18 августа 2004 г. священник Леонид Муравьев был прославлен в лике святых Новомучеников российских» (Священномученик Леонид (Муравьев) ...).

*  *  *

«...Про о. Леонида Муравьева точно сказать не могу, информация семейная, так же как и об о. Сергии Кедрове [Кедров Сергей Павлович, протоиерей, священномученик] говорили, что пришла женщина и сказала: "Передайте фаустовским, что батюшка скончался на Ильин день". Было это до войны, и что за женщина, какого батюшку имела в виду непонятно. Собственно говоря Кедрова так и поминали на Ильин день, пока не узнали, что он расстрелян на Бутовском полигоне. Такого же рода информация была и о Муравьеве. Сказали, что его забрали, ему было много лет, он был старше Березкина [Березкин Иван Михайлович, протоиерей], старше всех. Забрали тоже в 37, помнили что в холодное время года, потому что он был в тулупе и валенках. Не то очевидцы, не то он сам написал, что его в вагоне тут же раздели уголовники, в лагере его отправили сторожить огороды, это значило что он был совсем старый и слабый и сторожа эти огороды и скончался.

Его дочь, Екатерина Леонидовна, после того как отсидела год в тюрьме после изъятия церковных ценностей в Можайске, она вышла с четким настроем, что надо раствориться, исчезнуть, жить как все — ее кредо до самой смерти. И она тут же уехала в Москву, чтобы потеряться. У нее еще были сложные отношения с родителями, еще до революции ее отдали в гимназию, но лет в 12 она заболела туберкулезом, из гимназии ее пришлось забрать. Она выздоровела, но она всегда роптала, что родители не дали ей закончить образование. Она уехала в Москву и устроилась работать регистратором в Геймгольц [Московский научно-исследовательский институт глазных болезней им. Гельмгольца]. Потом познакомилась с мужчиной лет на 20 старше ее, который водил ребенка туда. Она вышла за него замуж, родила дочь — воспитывала в чисто светском духе, правда крестила» (Воспоминания Галины Ивановны Березкиной ...).