Божуков Павел Яковлевич, священник

Из протокола допроса отца Павла Божукова: «Я, Божуков Павел Яковлевич, родился 27 июня 1875 г. в семье учителя мужского духовного училища, по счету двенадцатым, в живых восьмым членом семьи в г. Старице. Родители уже престарелые, обремененные такой многочисленной семьей, терпели постоянную нужду. Рос я болезненным рахитиком. С 10-летняго возраста и до 21-го года учился, сперва в низшем духовном училище, потом в семинарии. Ученье давалось трудно, и только благодаря усидчивости и старания своего мог окончить курс по второму разряду.

Будучи 11 лет осиротел, лишившись отца. Другие братья и сестры были еще не устроены и не обезпечены, и мне пришлось пройти суровую школу отречения и юношества. По слабости организма к военной службе оказался непригодным. По выходе из семинарии поступил на должность деревенского учителя в земскую школу. Трудность занятий в душных и тесных школьных помещениях с многочисленными группами учащихся и скудная обезпеченность меня — учителя, долженствовавшего помогать матери и сестрам понудили пойти в сельские священники после трехлетней учительской деятельности.

Бедный и раскинутый за рекой и болотами приход не обезпечивал меня, уже семьянина и имеющего троих детей, престарелую бабушку, старую тещу и болезненную престарелую сироту-деву, оставшуюся после приютившего ее у себя жениного дедушки.

Помимо прихода, пришлось заниматься сельским хозяйством, в коем самому мне пришлось вести активную роль: самому пахать, косить и т. под. Вследствие болезненности жены, малолетства детей, нахождения в моем семействе трех престарелых женщин, нужно было прибегать к найму сезонных работниц. Детей старался воспитывать в трудовом духе, приучая их с малолетства к самостоятельной жизни и обучая их в светских учебных заведениях с целью образовать из них полезных членов общества. В деле воспитания детей мне помогала жена моя, бывшая учительница. Сыновья окончили курс: один в Промышленно-Экономическом Институте, другой в механико-строительном техникуме. Дочь, перенесшая в младенчестве скарлатину, оставившую вредные последствия на ее организме, сделалась нервно-больной и учения в гимназии закончила, пройдя всего лишь 4 класса и навсегда оставшись непристроенной на моем иждивении. Сыновья по окончании своего образования сразу же вступили на трудовой путь, начиная с работы простого маслёнщика на пароходе (старший сын) и машиниста на электрической станции (второй сын) и возвышаясь до должности инженера на заводе (первый) и электротехника и машиниста (другой сын). Революция застала их обоих сперва на школьной скамье, потом в упомянутых должностях чернорабочих и потом предоставляет им как полезным работникам более высокие должности.

Я же по-прежнему жил в селе, занимался хозяйством, бывшим главным источником нашего существования и образования детей, и как ни к чему больше не способный, оставался священником, отказаться от которой я не мог ни по возрасту своему, ни по сложившимся от полученного воспитания убеждениям. Но и будучи священником, я старался быть полезным для окружающего населения: принимал, например, участие в организации пожарной дружины и действуя приобретении для пожарной машины; безвозмездно служил в местном сельско-хозяйственном кооперативе в должности казначея, причем на мне лежали все дела письмоводства. Это было в 1918–20 годах, в первые годы Революции, в селе Малом-Троицком бывшаго Тверского уезда. Теперь село называется Бакунино Емельяновского района Московской области.

Сыновья мои сперва не порывали со мной, но потом, по мере втягования в работу по своим профессиям в советских учреждениях и организациях и укрепляя свои убеждения в Советском направлении, мало-помалу стали отдаляться от нас, родителей и затем окончательно порвали с нами всякую связь. Не желая поступить на их иждивение с таких лет (теперь мне 57 лет) и пользуясь правом свободно служить культу в законно-организованном религиозном обществе, я остался в сане священника до последняго времени, занимаясь сельским хозяйством в границах, дозволенных Советскими законами о сельском хозяйстве.

Церковная земля перешла к местным крестьянам, которые приняли меня в свое земельное общество. Я, как сознательный гражданин, всегда подчинялся всем распоряжениям всех органов Советской Власти, исполняя все функции, какие возлагали на меня ее Представители, по части ли выполнения Госуд. налогов (разверсток, продналога, сельхозналога), в отношении ли разных общественных работ и заданий. Как служитель культа, я был постоянно лоялен в отношении Власти, не участвуя ни в каких контр-революционных организациях, группах, — да таковых и не было на месте моего служения, — неуклонно исполняя гражданские обязанности и служа в церкви, сообразно дозволенному в существующих Положениях о религиозных объединениях — религиозных обществах.

Только одно недоразумение привело меня в 1929 году на скамью подсудимых за несвоевременную, опоздавшую на несколько дней доставку 10 пудов овса, тогда как вся контрольная цифра на мое хозяйство в несколько десятков пудов ржи, овса, клевера, картофеля, разных семян и проч. заданий, и эти 10 пудов овса, несвоевременно доставленных, — была мною выполнена.

Постановлением Нарсуда я был за это присужден к 1 году заключения и 500 р. штрафа. Срок заключения и ссылки (я был сослан на Северный Урал) постановлением Надеждинского окружного суда был сокращен мне, но я вернулся из заключения и ссылки больным и к физическому труду неспособным. В ссылке я перенес операцию, страдаю грыжей и по возвращении на родину снова заболел рожистым воспалением на ноге, вследствие чего я на первых порах по возвращении из ссылки и в церкви не служил, и в хозяйстве был уже нетрудоспособным. Между тем денежные налоги, твердые задания разными продуктами, исполнение общественных повинностей (гуж-повинность и др.) затрудняли мое положение в селе все более и более, так что я, не служа уже более священником, должен был прекратить уже и ведение сельского хозяйства, которое для меня было обременительно и не под силу, особенно без наемного труда, ибо наём работницы сезонной, при всей закономерности с моей стороны, ставило меня в положение, затруднявшее мое существование в деревне.

К тому же в селе Бакунине в 1930 году образовался колхоз. Мне, как бывшему служителю культа, не было места в колхозе; не были приняты в него и члены моей семьи, как лишенцы, и я, чувствуя себя лишним на родине человеком, в то же время не имеющим права ни на какую должность, добровольно сдал все свое хозяйство в местный колхоз, и сам с семьей (с женой, дочерью и тещей) поселился на квартире недалеко от села, в котором жил, в деревне.

Здоровье мое улучшилось настолько, что я мог быть только священником, почему я и решился для поддержания своего существования и для содержания своей семьи искать другой приход, другое место. Хотя мне представлялась возможность определиться вблизи родного села, но не желая быть на виду у прежних прихожан, которые, за моим уходом, остались без священника и в храме нет богослужения до настоящего времени, — я решил поступить снова на службу, только в город и подальше от родного мне места.

Таковым местом мне представился в прошлом, 1931 году Осташковский городской собор, в который я и был принят религиозной общиной и ее Исполнительным органом, предварительно выполнив все требуемые Гражданской Властью обязательства и получив определение от Епархиального Архиерея. Поскольку я был лоялен в отношении Советской Власти на родине на прежнем месте своего существования, таким же остался и в г. Осташкове, занимаясь исполнением только своими прямыми обязанностями, к церкви и Богослужению относящимися, при чем мне приходилось одному совершать все требы во время болезни другого священника, и после выхода его в заштат я и совершенно остался один, пользуясь отдыхом в некоторые сутки несколькими часами в ночное время.

Ни в какой группе, ни в какой партии, контрреволюции я не участвовал и не знаю никакой группы. Никакой  агитации я никогда не вел. Это не соответствует ни моим убеждениям, по коим я был и есть гражданин, безпрекословно подчинявшийся и подчиняющийся Гражданской Власти, ни моему характеру, по коему я больше молитвенно углублен и настроен, чем быть мне каким-либо активистом.

В г. Осташкове я был новым человеком, и собор для меня был неизвестным местом. Люди для меня все новые, время я мало служил. Вся деятельность моя, то есть совершение служб ежедневных и треб разных, у всех на виду. Знакомство я ни с кем не заводил; знал только своих сослуживцев; в домах прихожан бывал только по требам; в приходских деревнях был не более пяти раз для причащения умирающих.

Переписку по почте имел только со своей семьей и родными сестрами, живущими в г. Калинине (Тверь), оставшейся на родине, откуда два раза приезжала ко мне жена и куда один раз на три дня я ездил сам в декабре месяце минувшего года. Ни в каких компаниях праздных я никогда не участвовал и к себе не принимал. Жил в квартире, пригодной только одному мне, настолько тесной, что лишнему человеку поместиться негде.

Из личных занятий в свободные минуты и часы досуга люблю читать серьезные книги различного содержания; из искусств интересуюсь пением и музыкой, немного умея играть на рояли. Всю эту чисто субъективную жизнь я сосредоточивал у себя и в себе самом, не проявлял во вне.

Проповедей не говорил. Содержанием довольствовался тем, что определено Исполнительным Органом религиозной общины, не тратя денег на что-либо предосудительное и несоответствующее моему положению. Записано собственноручно. П. Божуков» (Архивное следственное дело по обвинению Лазарева М. Н., Кудряшева Б. А. ... Л. 65 – 69 об.).

В оформлении биографической страницы использовались сведения, предоставленные исследователем Натальей Владимировной Ромодиной, правнучкой священника Павла Божукова.