Афонский Василий Иванович, священник

«26 сентября 1918 г. в Дорогобуже уездная ЧК расстреляла священника с. Елисеенки Василия Афонского. Преследование его местными властями началось еще в мае, когда земельный отдел Егорьевской волости, в которую входило с. Елисеенки, обратился в уездный земельный отдел с просьбой оказать помощь в "борьбе со священниками волости". "Священники сел Елисеенок, Михайловского и Высокого, не подчиняясь советской власти, — говорилось в обращении земельного отдела, — ведут губительную пропаганду против основного закона о социализации земли; эти вредные провокаторы собирают около себя несознательных граждан, составляющих приходские приговоры, которыми закрепляют за собой право на владение запасным земельным фондом их церквей[1], а усадьбой даже в вечное пользование". Священники являются "профессионалами", утверждалось в обращении, и "поэтому никаких прав на землю не имеют". В связи с этим волостной земельный отдел просил уездную власть призвать их к ответственности. Уездный земельный отдел переправил это обращение в следственную комиссию при Дорогобужском народном суде, прося провести соответствующее расследование, а следственная комиссия переправила все материалы по этому делу в Дорогобужскую ЧК, поскольку заниматься делами о контрреволюционных преступлениях не имела права. 8 июня уездный военный комиссар предписал местному красноармейскому подразделению арестовать священников сел Елисеенки и Высокое, что 10 июня было исполнено[2].

Однако в июне чрезвычайная комиссия этим делом не занималась, и, по всей видимости, священники тогда же из-под ареста были освобождены. Возвратилась она к этому делу в начале сентября, когда в рамках проходившей по стране кампании "красного террора" карательные структуры повсеместно обращались к старым делам по контрреволюционным обвинениям, придавая теперь особое значение тому, что в свое время сочтено было не представляющим опасности для советского строя. Священников с. Елисеенки Василия Афонского, с. Михайловского Александра Гальковского и с. Высокое Василия Зверева Дорогобужская ЧК допрашивала с 5 по 9 сентября 1918 г. Священнослужители объяснили следователю, что вся земля, некогда принадлежавшая причтам их храмов, отобрана: частично в 1917, а частично — в 1918 году. Всего отобрано 146 десятин, оставлены только участки по 2–3 десятины худшей земли на причт[3], и никакого сопротивления этому (в виде агитации, жалоб, созыва собраний и т. п.), утверждали священники, никто из них не оказывал. Все сказанное подтвердили свидетели, которых опросил следователь. Так, председатель сельского комитета с. Елисеенки Х. Ф. Абрамов показал: "Я категорически утверждаю, что священник Афонский не вел пропаганду о проведении в жизнь временного закона о социализации земли. Никогда он не говорил против советской власти. Он еще в прошлом году отдал добровольно землю гражданам, а нынче остальную". Священники А. Гальковский и В. Зверев выразили уверенность в том, что причина появления против них обвинений в контрреволюционности — желание некоторых граждан свести с ними личные счеты, при этом священник Гальковский полагал, что "это все делает бывший псаломщик с. Михайловского, который и мстит нам, но за что, право, не знаю". После допросов все трое были отпущены домой, однако священника Василия Афонского отпустили под залог в 500 руб., а вскоре в отношении его появились новые обвинения. 18 сентября комитет бедноты д. Мамыркино отправил в Дорогобужскую ЧК такое заявление [сохранена орфография и пунктуация оригинала]: "Священник села Елисеенок выражалося нелепами при разговоры с крестьянами ворожения ево были таковы он говорил что все комитеты и советы только грабют но ему были ответы что комитеты неграбют а только проводят законы и декреты в жизнь а он говорит что законов только что ходить в ватор. Этот комитет бедноты взял абизательство приехать в субботу посли обеда для полнова показания чрезвычайной комиссии". В указанный день в ЧК приехал секретарь Мамыркинского комитета бедноты И. Х. Титов, который и дал обещанные показания против священника. "Неделю тому назад, — заявил он, — на основании закона об отделении Церкви от государства мы не пожелали платить священникам за исполнение треб столько, сколько он хочет, а установили таксу, которую и вывесили в притворе церкви с. Елисеенок. Когда у меня умерла недавно бабушка, я явился к свящ. с. Елисеенок о. Василию Ивановичу Афонскому и просил его поехать со мной на поднятие тела. Свящ. Афонский поехал и, выполнив свое дело, взял с меня 15 руб., а по таксе за эту требу следовало гораздо меньше. Когда я указал батюшке на такую его несправедливость, он сказал: „У меня ваши комитеты, где сидят грабители, все обобрали, а ты не хочешь платить!“". Далее Титов рассказал, что нынче (в день допроса) посылал к о. Василию свою сестру для того, чтобы пригласить в свой дом отслужить панихиду в сороковой день по бабушке, но о. Василий отказался ехать, поскольку, по словам Титова, сестра не соглашалась заплатить за эту требу 8 рублей. "Я ходатайствую о привлечении свящ. Афонского к суду за то, что он агитирует против советской власти и сквернословит по ее адресу", — подытожил Титов свои показания[4].

Чрезвычайная комиссия вызвала и допросила священника В. Афонского. На допросе, состоявшемся 23 сентября, он показал, что возводимое на него Титовым обвинение "ложно от начала до конца", виновным ни в чем противозаконном себя он не считает. Тем не менее его арестовали и отправили в дом предварительного заключения, а 24 сентября следователь ЧК допросил еще одного свидетеля, обвинявшего иерея В. Афонского в антисоветской агитации, — члена уездного исполкома Ф. Г. Исаева, который заявил: "До революции св. Афонского знали все, как ярого монархиста. Не переменил своего взгляда поп Афонский и с переворотом, отличаясь и теперь нетерпимостью к советской власти, которую всегда старается распропагандировать. Я знаю случай, имевший место 4 июля 1917 года. Дело в том, что в этот день у нас в деревне храмовый праздник. Придя в церковь, я обратил внимание на полотенце, висевшее у иконы, а на полотенце этом было вышито: „Боже, Царя храни!“ Я в присутствии граждан тогда же заявил о сем свящ. Афонскому, который отнесся к моему заявлению совершенно безразлично. То обстоятельство, что священник Афонский отъявленный и опасный контрреволюционер, подтверждается общим недовольством против него крестьян путем подачи жалобы на него в Смоленск, но по вполне понятным причинам свое начальство всячески оберегало такого попа, который имел прочные связи со своими в лице протоиерея собора г. Дорогобужа Березкина, который скрылся от народного гнева путем бегства. Я считаю долгом коммуниста указать на явную опасность в лице свящ. Афонского, ведущего агитацию против советской власти; человек этот очень опасен, тем более потому, что он хитрый и осторожный"[5].

Указанные обвинения чрезвычайная комиссия сочла достаточными для вынесения 26 сентября следующего постановления: "Принимая во внимание: во-первых, что свящ. Афонский, пользуясь своим положением, вел злостную агитацию против советской власти; во-вторых, что с несомненной очевидностью установлена крайность монархических взглядов свящ. Афонского; в-третьих, что постоянно вращаясь в кругу местного кулачества, он, свящ. Афонский, явно опасен, тем более как человек, умеющий творить свое гнусное дело со всей присущей ему хитростью, — и в силу подавляющих улик… свящ. с. Елисеенок, Егорьевской в., Дорогобужского уезда Василия Ивановича Афонского, во исполнение революционной воли угнетенных и в силу ответственности за доведение идеалов социализма до конца, — расстрелять в 24 часа". Расстрел был совершен в тот же день. В день расстрела супруга священника З. Афонская получила разрешение на свидание с мужем. Внесенный ранее отцом Василием залог в размере 500 рублей чрезвычайной комиссией был "превращен в штраф"[6].

Как и в других подобных случаях, расстрел священника Василия Афонского освещался местной печатью. В уездных и областных "Известиях" от имени ЧК была помещена заметка "Расстрел контрреволюционеров", в которой предание смерти отца Василия представлялось как справедливое возмездие за некие страшные совершенные им против нового строя злодеяния. При этом сообщалось нечто малопонятное о том, что он не был расстрелян обычным порядком, а застрелен у здания ЧК, поскольку хотел бежать. "26 сего сентября, — сообщалось в заметке, — по постановлению чрезвычайной комиссии расстреляны священник с. Елисеенок Василий Иванович Афонский и б. военный чиновник Семен Федорович Николаев, оба за контрреволюционные деяния. Следствие по делу Афонского и Николаева с несомненной ясностью установило преступность расстрелянных. Афонский вел энергичную агитацию против советской власти, провоцировал в среде крестьянства и вносил смуту, пользуясь своим положением священника.

…Между прочим, за попытку бежать священник Афонский был застрелен возле Чрезвычайком.

Так совершилось революционное правосудие над теми, кто в годину тяжких испытаний измученной Родины стал на победоносном пути восставшего пролетариата! Карающая рука тяжким молотом обрушилась на головы гадов и раздавила их! Смерть врагам народа, да погибнут смутьяны и все, кто мешает восторжествовать социализму!"[7]

В "Списке лиц, пострадавших за веру и Церковь в дни нынешней смуты", который составлялся в 1918–1919 гг. Смоленским епархиальным советом, содержится указание на то, что с расстрелом иерея В. Афонского каким-то образом связана и страдальческая кончина заштатного священника Дорогобужской Екатерининской соборной церкви Пантелеимона Холодковского (или, может быть, оба священника были убиты в одно время): против их имен в этом списке стоит один номер входящего документа или дела Епархиального совета[8]. Это дело или документ выявить не удалось, равно как не удалось нигде обнаружить каких-либо сведений об обстоятельствах этой кончины. В других списках пострадавших за веру имя о. Пантелеимона не упоминается» (Духовенство Смоленской епархии в гонениях конца 1917 – начала 1919 года. С. 162–165).

____________________

[1] Церковные и монастырские земли, наряду с бывшими казенными и помещичьими землями, попадали, согласно основному закону о социализации земли от 27 января/9 февраля 1918 г., в т. н. запасной фонд, предназначавшийся для устройства коллективных хозяйств и наделения землей местных жителей и переселенцев (см.: Декреты Советской власти. Т. 1. C. 409, 412–415).

[2] АУФСБ СО. Д. 3270-с. Л. 2–5, 7 – 7 об.

[3] Такие небольшие участки земли на весь причт (меньшие, даже чем полагавшиеся по новым нормам на одну среднюю по размерам крестьянскую семью), никак не противоречили закону о социализации земли, — при условии, что семьи причетников обрабатывали эти участки без привлечения наемного труда (см.: Декреты Советской власти. Т. 1. C. 407, 410). Однако в привлечении наемного труда причты этих церквей никто и не обвинял.

[4] АУФСБ СО. Д. 3270-с. Л. 9 – 11 об., 13, 14, 18 об.

[5] Там же. Л. 11 об. – 12 об., 15.

[6] Там же. Л. 17, 18 – 18 об.

[7] Известия Дорогобужского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. Дорогобуж, 1918. 5 окт. (№ 15) ; Известия Смоленского Совета. 9 окт. (№ 237). — С. Ф. Николаев был расстрелян за то, говорилось в постановлении Дорогобужской ЧК по его делу, что «вполне изобличен в целом ряде выступлений, явно контрреволюционного характера, что пребывание Николаева, человека с ярко выраженной физиономией защитника кулачества и, по его признанию, правого социалиста-революционера, безусловно опасно в среде темного крестьянства; что Николаев активно призывал к свержению советской власти и к открытому неповиновению». Из материалов его архивного уголовного дела следует, что главной его виной (кроме того, что он состоял в партии правых эсеров) было высказывавшееся им недовольство советской властью, в первую очередь — несправедливыми действиями отдельных местных советских работников (см.: АУФСБ СО. Д. 26698-с. Л. 16 и др.).

[8] ГАСО. Ф. 1232. Оп. 1. Д. 186. Л. 22 об.