«Есть интересный и назидательный рассказ о том, как художник нашел ангелоподобного невинного отрока и с него написал дивное живописное изображение Ангела Божия. Затем захотелось ему в качестве антипода изобразить нечистого духа, и он долгие годы искал нужного натурщика, но все встречающиеся ему люди казались слишком благообразными для выполнения его задачи. Наконец, нашел он в одной тюрьме вполне удовлетворяющую его натуру. Это было как бы полное воплощение зла, ничего сколько-нибудь светлого, человеческого. Художник очень удачно изобразил диавола, но, когда навел справки о своём натурщике, оказалось, что это... тот самый человек, с которого художник много лет назад писал ангела. Так душа, развратившись, может неузнаваемо изменить свою оболочку…

Я невольно вспомнил рассказ о художнике, когда увидел в Соловках одного „разбойника“, именно так он себя называл. Но разбойник этот был к тому времени почти благоразумный. Он совершенно оставил свою среду и находился либо в своих каких-то глубоких размышлениях, либо в чтении душеспасительных книг, которые одалживали нам смотрители соловецкой библиотеки. Мне пришлось пять лет пробыть среди преступного мира, но ни до, ни после встречи с „разбойником“ я не видел столь глубоких следов преступности на лице человека, остатков мрака: свирепости, злобы, безжалостности к жертвам, хотя теперь было явно, что человек совсем стал другого, доброго настроения, что старое прошло и будет всё новое.

Этот человек много говорил с папой [св. Сергием Правдолюбовым, исповедником. — Ред.], и папа любил с ним беседовать, что вполне должно быть всякому верующему понятно, ибо отец был пастырь, последователь и посланник Того, Кто оставляет девяносто девять Своих овец в горах и идет искать одну заблудившуюся.

„Разбойник“ поведал папе, что толкнул его на путь спасения светлый образ одного священника, помещённого среди них, разбойников. Исполненный Христовой любовью, священник тот нисколько не отделял себя от среды, в какую не по своей воле попал. Чувствовалось, что у него нет к товарищам по заключению, то есть к свирепым разбойникам, ни ненависти, ни гнушения, ни сознания своего какого-нибудь превосходства. Одна святая любовь! Что ни получал тот священник из дома или от знакомых своих, всё братски делил на всех поровну. И чувствовалось, что делает это он не лицемерно, не из страха, а по любви, потому что — иначе не может.

И „разбойник“ добавил удивительные слова:
— Заметьте, — говорит, — где бы ни была хоть самая маленькая лагерная „командировка“, обязательно там есть священник. Понимаю, что вам, священникам, было бы легче, если бы вас содержали всех вместе, как содержат нас, и это было бы наиболее естественно. Но нет! Священников разделяют и всюду по одному рассылают. Это Господь делает для нас, преступных людей, чтобы и среди нас светил свет Христов, чтобы все, подобные мне, кто только ещё может, могли стать на путь истины.

Папа удивлялся на настроение „разбойника“ и утверждал, что его, покаявшегося, Сам Бог наставляет и даёт такое правильное духовное понимание»

(Протоиерей Анатолий Правдолюбов. Соловецкие рассказы).