Леонтия (Левицкая Любовь Леонидовна), схимонахиня

«В 1914 г. с началом Первой мировой войны семья Левицких эвакуировалась в Москву. Здесь маленькой Любе было видение чуд­ного лика Христа в терновом венце. После этого она внутренне изменилась — переста­ла шалить, стала застенчивой и скромной. В 1916 г. по распоряжению канцелярии императрицы Марии Феодоровны девочку перевели в Иркутский институт им. Им­ ператора Николая I. Люба приехала в Ир­кутск вместе с матерью и сестрой, которые поселились при Иркутском Знаменском монастыре. С насельницами монастыря у Любы установилась тесная духовная связь. В праздник Св. Троицы девочка тайно дала обет Господу идти в монастырь. Родители не поддержали ее решение. Перед отъездом в Москву Люба посетила в Иркутском Воз­ несенском монастыре схимонаха Феодора, которого почитали прозорливым, и ушла от него радостная, получив благословение на желаемый путь: "Ты будешь фрейлиной Царицы Небесной. Твой путь — монаше­ство: не ищи другого пути, ибо Господь
избрал тебя из чрева матери". В Москве се­мья жила в Обыденском переулке вблизи храма св. Пророка Илии (Ильи Обыденно­го). Здесь Люба читала и пела на клиросе. В Даниловом монастыре девушка позна­комилась со старцем архимандритом Геор­гием (Лавровым) и стала его духовной до­черью. Старец благословил ее готовиться к поступлению в Аносино-Борисоглебскую пустынь, за 40 верст от Москвы. Родные по-прежнему были против. 5/18 апреля 1919 г., никому ничего не сказав, Люба уехала в пустынь... Через несколько месяцев при­шло письмо от родителей, они требовали немедленного возвращения и грозили отречься от нее. Позднее родители приехали в обитель сами, чтобы забрать Любу, но она была непреклонна. Летом 1925 г. и весной 1926 г. в монастыре жил епископ Дмитров­ский Серафим (Звездинский). С этого вре­мени инокиня Любовь находилась под его духовным руководством. Вскоре наступили последние дни обители: последний раз в монастыре служили на праздник Св. Трои­цы 1928 г. В скором времени арестовали игуменью Алипию и нескольких сестер мо­настыря и увезли в тюрьму. Через полгода инокиня Любовь оказалась в ссылке, о ко­торой вспоминала впоследствии: "Пусты­ня — вблизи Аральского моря — была жут­кой. Летом, выжженная солнцем, она пред­ставляла необозримое море песка, от кото­рого лицо приходилось закрывать вуалью. Зимой — сильные морозы, бураны застав­ляли дрожать от стужи. Главное страдание было в духовном голоде. Ни одной духовной книги, ни храма. Весной еще можно было недалеко уходить в степь и там среди необъ­ятного простора молиться. Я была одинока. Люди, имевшие со мной общее, были това­рищами по несчастью, больше всего сожа­левшими о потерянном земном богатстве. Часто я уходила в степь с четками, там на­слаждалась покоем и беседой с Господом..." Когда инокиня Любовь вернулась в Моск­ву, родители ее потребовали, чтобы она за­была прошлое и устроилась на работу. Лю­бовь Леонидовна поступила в лабораторию НИИ вакцин и сывороток им. И. И. Мечни­кова. В свободное время она ездила в дач­ное место Криуши, где поселилась после ссылки игуменья Алипия (Таишева). В Криушах была домовая церковь, совершались службы. Здесь инокиня Любовь получила письменное благословение владыки Сера­фима (Звездинского) на постриг в мантию. В 1933 г. ей было отказано в паспорте, как имеющей судимость, и с работы ее уволи­ли. Начались скитания: ночевала у добрых людей, у знакомых на дачах, а то и просто на вокзале. Однажды, выполняя поручение схиигуменьи Фамари (Марджановой), Лю­бовь Леонидовна поехала в Москву, чтобы передать деньги для сосланного епископа Серафима (Звездинского) его духовным ча­дам. Пришла по указанному адресу и по­ лучила приглашение войти. "Раздевшись, вхожу в столовую и слышу ласковый голос владыки Серафима: «Еще пришел послуш­ник!» — «Владыка!» — воскликнула я и упа­ла на колени, целуя его благословляющую руку. Владыка ласково поднимает меня и, шутя, говорит: «Это тебе за послушание награда, в Москве я случайно, проездом из Гурьева в Ишим — никто не знает об этом». Пришли еще несколько духовных чад Вла­дыки. Всю ночь шла служба. Все исповедо­вались, причащались. Никто не выходил, да и не могли мы оторваться от отца, чув­ствуя, что это было последнее свидание на земле..." Жизнь становилась труднее, вве­ли продовольственные карточки. Любовь Леонидовна приняла первое предложение уехать в Кимры счетоводом в артель. "Рабо­тала и боялась, что узнают, кто я, — уволят. Поджидало другое горе — скоропостижно умирает мой отец, я еду в Москву на по­хороны, где через несколько дней меня задерживает милиция, отнимает паспорт, выданный в Кимрах, требует немедленного моего выезда..." Так она оказалась в Яро­славле, устроилась на работу в Госбанк. 1 декабря 1934 г. был убит первый секретарь ленинградского обкома ВКП(б) С. М. Ки­ров. Это событие послужило поводом для новой волны массовых репрессий в стране. Любовь Леонидовну вызвали в милицию и приказали в 24 часа покинуть Ярославскую область. Она уехала в Вологду, где была при­нята в хор при кладбищенском храме. Что­ бы помогать матери и оплачивать комнату, поступила в Госбанк контролером, работа­ла по ночам. В Вологде она познакомилась с монахиней Иннокентией (Хвостовой) и перешла под ее духовное водительство. Не­ подалеку жила монахиня Серафима (Чи­чагова) с послушницами. "Нас объединяла одна любовь к Господу, одна жажда спасе­ния. Каждый день откровение помыслов, устное или письменное, удерживало от ма­лейшей духовной ошибки. Будучи исполне­на веры и любви к своей старице, я ничего не делала без ее благословения. Работа но­чью, пение в храме, постоянное внимание к себе, умное делание, то есть занятие Иису­совой молитвой, — все это наполняло вре­мя моей жизни. Я искренне полюбила свою наставницу, и она, видя мою искренность отвечала мне тем же". Инокиня Любовь по­сещала и архиепископа Ярославского Вар­лаама (Ряшенцева), жившего в Вологде на поселении. Внешняя жизнь налаживалась, ее прописали и выдали паспорт. В 1936 г. владыка Варлаам совершил тайный постриг ее в мантию с именем Кира, 24 июля 1938 г. арестовали старицу монахиню Иннокентию (Хвостову). В конце 1938 г. была арестована и мать Кира. Несколько лет она провела на сибирской каторге: в тюрьме, на лесопова­ле, работала в больнице. После войны про­писалась в деревне под Можайском, при­езжала в Москву ухаживать за больной ма­терью, постоянно скиталась, перебивалась случайными заработками. В этот период мать Кира нашла духовную поддержку у монахини Евсевии (Левченко), бывшей на­сельницы Рождество-Богородицкого мона­стыря, и священника храма Ризоположения Феодора Борзенкова, который принял матушку Киру под свое водительство. Два года она готовилась к постригу в схиму, которую приняла от игумена Серафима в глухом далеком скиту. К этому времени на Украине вновь были открыты старые оби­тели, и многие устремились туда. Схимона­хиня Леонтия посетила Киев и была радуш­но принята в Покровском монастыре, но настоящей духовной жизни там не почув­ствовала. В Глинской пустыни иеросхимонах Серафим (Романцов) сказал, что нет ей благословения Божия поступать в оби­тель, она должна жить в миру, чтобы упо­коить больную мать и оказывать духовную поддержку всем, кто ищет спасения. В кон­це жизни матушка Леонтия осталась одна, больная и беспомощная, и ее приняли в Ново-Голутвинский монастырь. По свиде­тельству О. Н. Вышеславцевой, там ей было трудно, и она хотела вернуться в Москву, но затем примирилась с новым положением. В последние дни матушка Леонтия у всех ис­просила прощение и, причастившись Свя­тых Тайн, мирно отошла в вечность» (За Христа пострадавшие : Гонения на Русскую Православную Церковь … Кн. 9. С. 355–356).