Шастов Иван Яковлевич, протоиерей

Протоиерей Иоанн (Шастов) прожил долгую жизнь, но его священническое служение практически на двадцать лет было прервано гонениями и преследованиями.

Родился Иван Яковлевич Шастов в 1879 году в крестьянской семье. Место его рождения — село Ольшанка Сызранского уезда Симбирской губернии. Точная дата кончины его не установлена, известно лишь, что произошла она не ранее 1958 года, по-видимому, в Москве, куда его, уже вдового и больного, увез сын. Детей у отца Иоанна и его жены Агафьи Ивановны было четверо — сыновья Михаил и Александр и дочери Ксения и Татьяна.

В 1897 году Иван Шастов окончил Ново-Симбирскую церковную школу, а в 1899 стал учителем церковно-приходской школы в селе Саре (Петропавловском) Орского уезда Оренбургской губернии. В 1903 году он выдерживает экзамен при Оренбургской экзаменационной комиссии на знание дисциплин, необходимых для замещения должности псаломщика, и, не оставляя учительского труда, начинает служить псаломщиком в Петропавловской единоверческой церкви. Двумя годами позже Иван Яковлевич проходит при той же экзаменационной комиссии испытания теперь уже на знание дисциплин, необходимых для рукоположения во диакона. Рукоположение его состоялось 30 октября 1905 года, чин совершил епископ Оренбургский и Уральский Иоаким (Левицкий). После этого он стал служить в той же церкви диаконом. Совсем скоро, уже в начале 1906 года, диакон Иоанн выдержал еще один экзамен — на знание дисциплин, необходимых для рукоположения в священнический сан. 29 января 1906 года епископ Иоаким рукоположил диакона Иоанна во священника. В течение следующих пяти лет отец Иоанн служил священником Михаило-Архангельской церкви в том же уезде и губернии, но уже в селе Янгиз. 

С января 1906 года началось служение отца Иоанна в Николаевской церкви села Ново-Поим все того же Орского уезда, откуда он вернулся в Сару, где до 1925 года был священником Петрпопавловской единоверческой церкви. Труды его неоднократно отмечались наградами. Дважды он удостаивался архипастырского благословения: в 1905 году (за устроение церковного хора из учащихся Петропавловской церковной школы) и десятью годами позже — за «ревностное исполнение служебных обязанностей». Это «ревностное исполнение служебных обязанностей» принесло отцу Иоанну в 1911 году право ношения набедренника, а «усердная и полезная пастырская служба» — право ношения скуфьи (1914). В 1911–1912 учебном году отец Иоанн был отмечен как ревностный и полезный труженик церковно-школьного дела. Летом 1915 года отец Иоанн вошел в благочиннический совет Новопокровского благочиннического округа. В том же году он организовал сбор пожертвований на приходе для епархиального комитета Красного Креста.

Тяготы и горести, принесенные революцией 1917 года русскому народу, Церкви и большинству ее служителей, в полной мере коснулись и отца Иоанна. Противостоять им ему помогали твердость его в вере и сила характера, которые отмечали многие из знавших его. Новой власти он не боялся и в проповедях смело обличал ее действия. В ноябре 1920 года, когда крестьяне Орского уезда взялись за оружие, чтобы попытаться предотвратить голод в условиях продовольственной разверстки, и в самом центре событий оказалось село Сара, властями была предпринята попытка арестовать отца Иоанна: «В с. Сара агентом уголовного розыска был арестован священник Шастов за агитацию в церкви против Советской власти. Один из крестьян ударил в набат, и сбежавшиеся прихожане заявили агенту: "Не разойдемся и не дадим священника... у нас вы хотите весь хлеб отмолотить и нас оставить с голоду"» (Великая крестьянская война 1920–1921 гг. и Южный Урал). Священника они отстояли, но мятеж был жестоко подавлен. 29 ноября отец Иоанн совершил погребение четверых повстанцев из села Блява — Ивана Стрелкина, Петра Стрелкина, Григория Власова и Павла Пустовита, расстрелянных 24 ноября по приговору революционно-военного трибунала. Отец Иоанн не раз отпевал не только погибших крестьян-повстанцев, но и умерших голодной смертью детей, женщин и стариков.

Через год с небольшим после Орских событий (с февраля 1922 года) в стране началась кампания по изъятию церковных ценностей. В Оренбургской губернии эта кампания велась целенаправленно и была хорошо организована, протесты решительно и жестко пресекались. Тем удивительнее, что заявление отца Иоанна о нарушении властями церковных канонов, об оскорблении чувств верующих изъятием ризы с иконы Николая Чудотворца, сохранилось. В этом протесте-заявлении отец Иоанн писал [сохранена авторская орфография — Ред.]: «I. Согласно определению Священного Собора Российской церкви от 1917–18 гг., пастыри церкви в отношении церкви и церковнаго имущества являются охранителями онаго. А хозяевами Епископская власть и Приходское Собрание, от которых зависит судьба церковнаго имущества. 
II. Согласно постановлений правил святых Апостол, святых 7-ми Вселенских Соборов и святых отцов (справка: 73 правило Свв. Апостол; 26 прав. Карф. Собора; 24 прав. 4-го Вселенскаго Собора; 49 прав. 6-го Всел. Собора; 2 прав. Кирилла Александрийскаго и 10 прав. двукратного Константинопольскаго собора) церковным вещам единожды освященным навсегда оставаться церковными. 
III. К изъятию церковных ценностей в силу вышесказанных Святых правил, мои прихожане как строгие единоверцы, видят в этом со стороны гражд. власти, нарушение оных, чем и вызывается большое негодование и великий соблазн. Гораздо практичнее было бы не затрагивать у верующих религиозных чувств ничтожным изъятием церковных ценностей на голодающих, а уже в силу необходимости обложить бы наш приход натурой.
IV. Риза с иконы Святителя Николая, по моему глубокому убеждению, ни в коем случае не должна быть снята, потому что икона эта почитается особенно всем нашим районом и служит свидетельством великаго историческаго религиозно-христианскаго события — присоединения старообрядцев нашего района из раскола к Церкви Христовой» (Не дать последний хлеб. С. 181).

Изъятие церковных ценностей не было единственным бедствием, постигшим Русскую Церковь в первые годы советской власти. Немало нестроений принесло ей и движение обновленчества. И здесь позиция отца Иоанна была не менее принципиальной и твердой, чем в отстаивании церковных ценностей. Сохранились документы из канцелярии Святейшего Патриарха Тихона и Священного Синода, в которых содержатся сведения о его активной борьбе с обновленцами: «В результате самостоятельных действий священник Иоанн Шастов, настоятель единоверческой церкви с. Петропавловского 3-го благочиннического округа, доставил в центр материалы собраний орского духовенства и передал Патриарху Тихону свой доклад о состоянии Оренбургской епархии, датированный 21 августа 1923 года». В докладе отец Иоанн писал о вступлении епископа Аристарха (Николаевского) в обновленческую организацию «Живая Церковь», прекращении им поминовения Патриарха, о его деятельности на кафедре и просил дать оренбургской пастве православного епископа «хотя бы временно». Отец Иоанн просил также патриаршего благословения 3-му благочинническому округу Орского уезда и членам приходского совета Петропавловской единоверческой церкви. В Москве его сообщение было воспринято как доклад лица, уполномоченного Оренбургской епархией, и на документ была наложена следующая резолюция Святейшего Патриарха и членов Патриаршего Синода: «Временно управление православными приходами Оренбургской епархии поручить Преосвященному Трофиму, епископу Бирскому. Преподать благословение всем верным чадам св. Церкви и особенно духовенству и мирянам 3-го благочиннического округа Орского уезда» («Полуобновленчество» в Патриаршей Церкви в середине 1920-х гг. С. 98–99). В результате таких решительных действий в Орском уезде удалось сохранить Православную Церковь. Об этом свидетельствует, в частности, госинфосводка по Оренбургской губернии ПП ОГПУ по Киргизской АССР с 1 по 7 марта 1924 г.: «В Орском уезде состоялся съезд духовенства 3-го благочинного округа. На съезде постановлено о непосредственном подчинении патриарху Тихону» (Оренбургская епархия в 1922–1938 гг.).

Тысяча девятьсот двадцать пятый стал годом, знаменовавшим для отца Иоанна Шастова начало поистине суровых и долгих испытаний и бедствий. В этом году он был арестован по обвинению в «антисоветской агитации», Особым совещанием при Коллегии ОГПУ СССР приговорен к трем годам лагерей и отправлен в печально знаменитый Соловецкий лагерь особого назначения. Там, на Поповом острове, он отбывал срок вместе со священноисповедником Афанасием (Сахаровым), епископом Ковровским, священниками Александром Кремышанским, Поликарпом Золотых и другими сосланными на Соловки священнослужителями. Однако и в заключении отец Иоанн не переставал радеть о судьбах Церкви. Об этом говорит письмо, отправленное им митрополиту Сергию (Страгородскому) по поводу его декларации 1927 г.: «По прочтении означенной декларации и суждению о ней было вынесено определенное заключение: декларацию считать необходимым актом, свидетельствующим о лояльном отношении к государственной власти и не нарушающим ни догматического, ни канонического учения. А потому приемлемой для нас. <…> Большое недоумение, а, пожалуй, и смущение, внесено было в массу духовенства тем, что будто бы Вы, Владыко, намереваетесь сделать распоряжение по всем церквам не только г. Москвы, но и по епархиям о прекращении поминовения за богослужением имени Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра. Но, благодарение Богу, это ничем не подтвердилось» (Стояние в вере).

Отбыв трехлетний срок на Соловках, отец Иоанн получил возможность вернуться к служению в селе Сара. Служение его оказалось, однако же, недолгим. Уже в сентябре 1928 года (года его освобождения) в газете «Село и станица» появилась издевательская заметка, где священника обвиняли в дружбе с кулаками. В начале следующего года в Нижне-Покровское ОГПУ Оренбургской губернии поступил ряд доносов, в которых сообщалось, что во время Орских событий 1920–1921 годов отец Иоанн предал белогвардейцам нескольких активистов-бедняков. 4 февраля 1929 года он был вновь арестован по обвинению в «распространении антисоветской агитации». В постановлении помощник уполномоченного СО ПП ОГПУ писал: «...Оставаясь непримиримым врагом Советской власти, Шастов, по возвращении из ссылки не прекратил антисоветскую деятельность, наоборот, при поддержке местного кулачества, с целью популяризации своего авторитета среди окружающего населения, выдавал себя за мученика за религию. С амвона внедрял верующим, чтобы они не пускали своих детей в клуб, в школу, говоря, что "там обучают одному разврату, что комсомольцам-безбожникам не нужно верить". Призывал родителей "водить детей в церковь, где они найдут истину и справедливость". В конце 1928 года Шастов, по окончании службы в церкви, жаловался верующим, что на него "наложили непосильный налог, посредством которого хотят прикрыть церковь". Призывал верующих к уплате причитающегося за него налога, объяснял, что "благодаря этому и церковь не будет закрыта"» (Архив УФСБ России по Оренбургской обл. Д. П-9291).

В июне 1929 года, после четырехмесячного заключения в Оренбургском исправительно-трудовом доме, отец Иоанн был снова отправлен на Соловки, а позже переведен в Белбалтлаг, на станцию Медвежья Гора. Там он находился до апреля 1932 года, после чего был приговорен к трехлетней ссылке в Архангельской области. По окончании срока ссылки он остался жить в Архангельске, но возможности служить в церкви так и не получил. Характерно для тех тяжелых времен, что и близкие репрессированных людей не могли чувствовать себя в безопасности. Так в доносе на Михаила Шастова, командира Красной армии, говорилось, что, будучи сыном священника, он жульнически проник в ее ряды. Когда началась Великая Отечественная война, отец Иоанн стал трудиться санитаром в больнице для душевнобольных. Однако уже в 1942 году шестидесятитрехлетний священник был арестован все по тому же обвинению в контрреволюционной агитации и приговорен к десяти годам исправительно-трудовых лагерей. Заключение он отбывал в Каргопольлаге. Впоследствии он вспоминал, как шел на последний допрос в уверенности, что его расстреляют, и радовался тому, что примет смерть за Христа. Когда же расстрел заменили заключением, жалел, что не сподобился мученичества. По свидетельствам очевидцев дочь молилась за него такой простой молитвой: «Боженька, отпусти моего папу!» (Не дать последний хлеб. С. 265).

Освободившись досрочно в 1948 году, отец Иоанн остался жить на Севере и, наконец, обрел возможность вернуться к служению. В 1950–1960 годы он — протоиерей Казанской церкви в Кировске Мурманской области, в 1958-м становится благочинным города Кировска. Священник Василий Вольский, особо отмечавший прозорливость и крепость духа отца Иоанна, писал, что ему «никогда не разрешали выезжать за пределы Мурманской области (даже в отпуск), так он и служил в течение многих лет без отпусков, пока не вышел за штат...». Прихожане отзывались об отце Иоанне как о замечательном проповеднике. По их воспоминаниям он отличался строгостью в отношении порядка и благолепия во время службы, мог даже выгнать излишне шумных из храма. При этом проявлял чрезвычайную доброту и заботу по отношению к одиноким и старым людям. Под особым его покровительством находилась трудившаяся в храме одинокая старица Домна, которую он просил не оставлять после его смерти. За неимением книг в определенные дни он собирал прихожан и разъяснял им Священное Писание, при этом нередко приговаривая: «До старости мы дожили, а вот как до смерти дожить — вопрос» (Святыня Заполярья). Супруга отца Иоанна, Агафья Ивановна, скончалась в 1954 году и была похоронена в Кировске, рядом с протоиереем Илией Кутузовым. Священник же, говорил отец Иоанн, должен умереть за престолом. Когда он занемог, и приехавший за ним сын увез его в Москву (жили они около стадиона «Динамо»), уезжал он неохотно.

Сохранились воспоминания об отце Иоанне жительницы села Сары Евдокии Тимофеевны Варфоломеевой: «Последний священник Иоанн Шастов служил в Саре примерно до 1930 года. У него было две дочери: старшая пела на клиросе, а младшая — убогая, ноги до колен, но тоже пела в церкви. В церковь ее возили на тележке. Старший сын, военный, в Москве. Священника Шастова репрессировали, потом он был у сына в Москве. Моя мама, Евдокия Афанасьевна, закончившая 3 класса церковно-приходской школы, очень религиозная, читала по покойникам, рассказывала, что однажды под 7 ноября бабе Груне Суровцовой приснился сон: пришел батюшка Иоанн Шастов и спрашивает: "Как живешь, Аграфена?" "Да вот праздник будет, все праздновать будут". "Это не праздник, а сатана сошел на землю"» (Не дать последний хлеб. С. 260). Что может быть более красноречивым свидетельством о протоиерее Иоанне Шастове, чем этот сон бесхитростной крестьянки?

М. Н. Томашевская