Протоиерей Ефрем Долганев, священник Михаил Макаров и присяжный поверенный Константин Минятов были членами делегации, которую верующие Тобольской епархии направили в 1918 году хлопотать об освобождении арестованного и вывезенного в Екатеринбург их правящего епископа Ермогена. «Через несколько дней, после целого ряда мытарств, пережитых депутацией при посещении всякого рода "совдепов", — сообщалось в прессе, — в качестве необходимого условия для перевода владыки в Тюменский монастырь было предложено внесение суммы ни более ни менее как в сто тысяч». Узнав об этом, владыка Ермоген написал членам делегации трогательное письмо: «Дорогие о Господе… Милость Божия буди со всеми вами. Узнал, что мое освобождение возможно под условием залога, вернее выкупа (так как "отданные раз деньги уже не выдаются обратно", как говорят повсюду) в 100 000 руб.! Для меня это, конечно, несметное количество денег… Если же паства будет выкупать меня, то какой же я "отец", который будет вводить детей в такие громадные расходы вместо того, чтобы для них приобретать или им дать. Это что-то несовместное с пастырством… Затем можно ли поручиться, что они, взявши сто тысяч (страшно даже выговорить) вновь не арестуют меня через сутки всего…»

«Отец Аникита был прекраснейший отец семейства. Отец-друг, которого дети почитали не за страх, но за совесть. Он никогда не хвалил, никогда не бранил детей, всегда молчал, но как-то молча заставлял любить и уважать себя, и дети знали, как угодить ему. Зятья и невестки считали его за родного отца, натянутых отношений никогда не было; вся новая родня, присоединяемая узами брака, по-родному любила и уважала его; маленькие внучата с удовольствием бежали к дедушке, и он и их умел привлечь к себе...

«В день моего Ангела в доме священника, где обедал я с другими верующими, моими гостями, сделали обыск как раз во время обеда... Потом, после допроса, запретили мне читать и петь в церкви. В конце же готово было подняться новое тяжкое испытание для меня... Хотелось сказать слово ропота, но примирился я, грешный, с волею Божией. И вот Господь сразу же все отнял: дело травли кончилось, узники получили свободу, я просветлел душою и телом… Виновником ареста моих гостей общий голос признает местного священника. А он считается православным; со мной он вежлив и весел, в его доме я столуюсь, и в течение полугода моего знакомства с ним он воспринял от меня, грешного, немало добра материального и духовной поддержки. Меня чрезвычайно поразило это явление, которому нельзя не верить…

«Беспримерное, еще небывалое в тысячелетней почти истории нашей Русской Церкви, время переживаем мы, и это тяжелое время нависло над нами так быстро, так неожиданно, что мы совершенно к нему не подготовились. Можно ли было полтора года тому назад подумать, что скоро начнется открытое гонение на Церковь нашу и, по первому внешнему наблюдению, от своих же, от тех, в виде на жительство которых еще не стерлись или не вычеркнуты слова "вероисповедания православного"…