Клавдиан (Моденов Иван Матвеевич), архимандрит

Будущий архимандрит Клавдиан (в миру Иван Матвеевич Моденов) родился 20 января 1901 г. Родители его — крестьяне с. Петровского Борисоглебского (или Липецкого) уезда Тамбовской губернии. В 1913 г. окончил 3-годичное земское училище. С 1915 г. — в Вышенской пустыни вплоть до ее закрытия в 1923 г. В 1924-м принял монашеский постриг и рукоположен во иеродиакона в г. Моршанске викарным епископом Иоанном (Георгиевским), в 1926 г. — во иеромонаха в церкви села Царицыно (около Люблино) епископом Кирсановским Стефаном (Гнедовским). Служил до войны в Тамбовской и Московской областях. С 1934 по 1940 гг. отбывал заключение в Амурлаге.

В 1941 г. попал на фронт простым солдатом. В 1942 г. оказался в плену в г. Изюме Харьковской обл. В том же году из плена бежал, был арестован и осужден. В 1944 г. с отступавшими частями немецкой армии был эвакуирован в Австрию. До января 1945 г. служил сверхштатным священником Никольского собора г. Вены.

Из плена вернулся в 1946 г. и в июле поступил в Свято-Троицкую Сергиеву лавру. Из лавры был направлен на приходское служение, сначала в Рязань (1948–1953 гг.), затем в Ташкент (1953 г.), в Тулу (1953–1957 гг.), в Алма-Ату (в 1958 г. — настоятель кафедрального Никольского собора), в Фергану (1958–1962 гг.), в Кировскую епархию (1963–1970 гг.) и, наконец, в Старую Руссу, где служил с 1970 по 1987 гг.

Скончался в день Рождества Богородицы (21 сент. 1987 г.). Похоронен в братских пещерах Псково-Печерского монастыря.

*  *  *

Ниже представлено несколько фрагментов из воспоминаний людей, близко знавших отца Клавдиана (Моденова) в разные периоды его жизни:

«В конце 40-х – начале 50-х годов прошлого века в Борисо-Глебском храме города Рязани служил архимандрит Клавдиан, а квартировал он в доме Пироговых на улице Трубежной недалеко от храма. <…> 

Хотя прошло больше 50 лет со дня отъезда архимандрита Клавдиана из Рязани, в нашем городе его помнят до сих пор.

Предлагаемые воспоминания об архимандрите Клавдиане не касаются его монашеского служения, однако ярко характеризуют взаимоотношения с мирянами — участниками Великой Отечественной войны.

Родителей моих давно уже нет на этом свете. Нет с нами и отца Клавдиана.

С большой теплотой и уважением отец и мама говорили об этом человеке. К сожалению, из всего мною тогда услышанного об отце Клавдиане, память сохранила только два эпизода.

Первые послевоенные годы. Возвратившиеся с фронта будущие мои родители, Андрей и Мария, приехали в дом моей бабушки по отцу в село Новоселки Рыбновского района.

Война свела псковскую партизанку и рязанского танкиста. <…> Вместе с радостью Победы и встреч с близкими почти всех фронтовиков в разоренной войной стране ждали неимоверные трудности. Но надо было создавать семьи и налаживать мирную жизнь.

В 1946 году в семье родился первый ребенок, мой старший брат.

Отец, регулярно лечившийся от туберкулеза и получивший группу по инвалидности, не в силах был зарабатывать на жизнь физическим трудом в колхозе. Пенсии на жизнь не хватало. Подрабатывал случайными заработками.

Чтобы как-то кормиться, с разрешения сельсовета родители расширили приусадебный участок. Но председатель сельсовета потребовал отнести изгородь на два метра внутрь. Участок ему показался слишком большим. Отец был на заработках и мама, обливаясь слезами, одна выполнила указание власти.

Вскоре отца перевели со 2 на 3 группу инвалидности.

Квалифицированный слесарь и потомственный кузнец, он нашел работу в Рязани на заводе "Рязсельмаш" контролером ОТК и поселился на улице Трубежной в старом двухэтажном доме недалеко от храма во имя Бориса и Глеба.

Дом этот рязанцам был известен, как "дом Пироговых". Хозяйкой его в то время была Пелагея Степановна, родная сестра знаменитых певцов. А бабушка моя Наталья Федоровна доводилась им всем двоюродной сестрой.

В зале, на втором этаже дома, проживал еще один квартирант. "Это был отец Клавдиан, в монашеском звании", — говорил мне отец.

Эпизод первый. Корова

Моего отца Пелагея Степановна, видимо, из-за отсутствия места в жилых комнатах, поселила в большой проходной комнате, служившей кухней и одновременно столовой. Спал он на длинной и широкой деревянной лавке. По вечерам обычно сапожничал. Отец Клавдиан выходил на кухню попить чаю и всегда угощал отца. Чаепития непременно сопровождались разговорами о житье-бытье. В одном из этих разговоров отец Клавдиан интересовался жизнью на селе и спросил, есть ли у отца в хозяйстве корова.

— Коровы нет.

— Почему же нет? Как же ребенку без молока?

— Так не на что купить. Еще не заработал на корову.

Разговор перешел на другие темы, а потом отец Клавдиан неожиданно предложил: «Послушай-ка, Андрей. Пойди в зал. Там на постели моей под подушкой деньги лежат. Возьми сколько надо и купи корову».

— …?! Но я не знаю, смогу ли вернуть Вам деньги, отец Клавдиан!

— Когда сможешь, тогда и отдашь. А не отдашь, так с меня не убудет.

Корову купили в селе Коростово и отец с мамой по лугам поймы Оки привели ее в Новоселки.

Примерно через год отец, собрав деньги, принес их отцу Клавдиану.

— Под подушку положи, откуда взял.

Эпизод второй. Пчелиный воск

Отец Клавдиан предложил отцу возможность подзаработать. Он должен был на полученные от отца Клавдиана деньги закупать воск у пчеловодов, но не выше определенной цены за килограмм. Затем этот воск нужно было отправлять почтовыми посылками в Ярославль. Если ему удавалось купить воск дешевле установленной цены, то разницу он мог оставлять себе в качестве заработка. Приобретенный воск шел на изготовление свечей.

В наше время многие занимаются подобного рода деятельностью в виде основной работы или дополнительного заработка. И ничего незаконного в этом нет. Но не в те, сталинские, 40 – 50-е годы прошлого века.

Гром грянул неожиданно. Сначала в Ярославле завели уголовное дело на получателей воска. А потом "органы" вышли и на поставщиков. По окончании следствия отцу предстояло ехать в Ярославль на суд в качестве одного из обвиняемых. Отец Клавдиан был спокоен и говорил, что в беде его не оставит. В Ярославле на суде отца защищал московский адвокат, и он был по суду оправдан.

Отец Клавдиан выполнил свое обещание.

В начале лета 1953 года мама привезла меня, грудного ребенка, в Рязань. Пригласили священника и меня крестили в доме Пироговых. К тому времени там уже не было отца Клавдиана» (Татьяна Шустова. Отец Клавдиан …).

*  *  *

«... Это был целый мир исповедников в Ташкенте. Ташкент собрал удивительных людей… при мне служили архиепископы: Ермоген (Голубев), Гавриил (Огородников), епископ Стефан (Никитин), архимандриты Борис (Холчев), Клавдиан (Моденов), Серафим (Суторихин), протоиереи Федор Семененко, Георгий Тревогин, Василий Евдокимов, а какие монахини! — всех не перечесть. Это были исторические фигуры и праведники, в святости многих из них трудно усомниться. Это была духовная аристократия и люди подвига. Каждому слову их можно было верить. В них не было лукавства и корысти. Они отдавали себя Богу и пастве» ... (Протоиерей Павел Адельгейм. «Самая упорная борьба всей моей жизни была за свободу церкви — дорогая душе моей идея» …)

*  *  *

«В городе Старая Руса служил старый священник архимандрит Клавдиан (Моденов). Было ему далеко за восемьдесят, но памятью он обладал феноменальной. Он не просто лично знал почти всех архиереев и многих священников Русской Православной Церкви, особенно старшего возраста, но мог точно сказать, когда у того или другого была хиротония[1], как звали у такого-то священника матушку, сколько тот или иной монах отсидел, по какой статье и в каких лагерях. Короче говоря, отец Клавдиан был, как говорится, ходячей церковной энциклопедией.

Как-то мы оказались с ним на престольном празднике в Троице-Сергиевой лавре. Впереди нас неторопливо шли два известных митрополита.

— Смотри, как важно шествуют эти мальчики! — заметил отец Клавдиан.

— Какие «мальчики»? — удивился я.

— Ну вот эти, впереди.

— Так это же архиереи, Владыки!

— А для меня они мальчишки! — шутя сказал отец Клавдиан. — Я обоих водил вокруг престола на их священнической хиротонии.

Это означало, что отец Клавдиан был старшим священником на той, бывшей много лет назад литургии, когда юных дьяконов, будущих архиереев, делали священниками.

Я уже говорил о том, что мы, послушники, весьма скептически, с критикой относились к экуменической деятельности митрополита Никодима (Ротова). Однажды отец Клавдиан стал невольным свидетелем такого разговора. Услышав наши осуждения и дерзкие слова, он в сердцах топнул ногой и грозно повелел:

— Молчите! Вы ничего не понимаете! Как вы можете судить об этом архиерее?

Умер отец Клавдиан на праздник Рождества Пресвятой Богородицы. В тот день он совершил Божественную литургию, а значит, и причастился Святых Христовых Таин. Потом исповедовал, отпевал.

Дома он, усталый, лег в кровать и по четкам наизусть помянул всех, кого знал за свою долгую жизнь, — обычно он по памяти только за упокой перечислял имена около двух тысяч человек, что входило в его ежедневное молитвенное правило. Сделав это, он позвал попрощаться своего воспитанника, дьякона Василия Середу, но не дождался его и умер с четками в руках.

Хоронили его в пещерах Псково-Печерского монастыря. Он часто приезжал сюда помолиться и побеседовать с отцом Иоанном[2]». (Тихон (Шевкунов), митрополит. «Несвятые святые» и другие рассказы …С. 381–383).

_________________

[1] Хиротония — возведение в священный сан.

[2] Иоанн (Разумов Дмитрий Александрович), митрополит Псковский и Порховский (1954–1987).

В составлении биографической статьи использованы сведения, присланные матушкой Галиной Ивановной Слукиной.