Петр (Руднев Николай Николаевич), архиепископ

Николай Руднев (будущий архиепископ Петр) родился 18 апреля 1891 г. в сельце Кузяево Озерецкой[1] волости Московской губернии в учительской семье. Его отец и мать, оба из священнических семей, посвятили свою жизнь учительскому служению. В 1895 г. родители преподавали в Бело-Ростовском[2] земском училище, причем мать — Руднева Римма Ивановна (в девичестве Крылова) — значилась учительницей от женской учительской семинарии, а отец — Руднев Николай Григорьевич — значился помощником учителя от испытательного комитета Московского Учебного округа[3]. В справочнике 1899 г. они оба записаны как учителя волостного Озерецкого земского училища[4]. В семье было восемь детей: три брата и пять сестер. Отец говорил: «Мой старший сын будет служить Богу, средний — Царю, младший — народу». Эти слова оказались пророческими: старший сын — Николай, избрал путь служения Богу в монашеском чине, уже в сане архиепископа был заключен в Соловецкий концлагерь и через три года расстрелян; средний сын — Евгений, стал офицером Царской Армии и отдал свою жизнь за Царя и Отечество; младший сын — Борис, добросовестно трудился на заводе «Красный кожевник» и жил в городе Сходня Московской области до 1937 г., когда был осужден по 58-й статье к семи годам тюремного заключения. Все пять сестер пошли по родительской стезе и стали учительницами.

После успешного окончания земской школы Коля Руднев поступил в Перервинское духовное училище, которое как раз в это время было значительно расширено и благоустроено силами и средствами Николо-Перервинского монастыря при содействии митрополита Владимира (Богоявленского). Во время управления Московской епархией митрополит Владимир несколько раз посещал Николо-Перервинский монастырь. В 1901 г. он торжественно освятил новое здание Перервинского духовного училища. В сослужении многочисленного духовенства владыка совершил водосвятный молебен, в конце которого прочитал молитву перед началом учения. Затем митрополит окропил все помещения училища святой водой и сказал воспитанникам краткое поучение, после которого благословил училище списком иконы Иверской Божией Матери[5]. Николай мог присутствовать при следующем посещении митрополита Владимира 11 июля 1904 г., когда состоялась закладка нового громадного собора в честь Иверской иконы Божией Матери. В этот день в монастырь была привезена из Москвы чудотворная икона Иверской Богоматери, с которой к месту закладки собора был совершен крестный ход при огромном стечении богомольцев[6].

Николай окончил училище в 1906 г. во 2-м отделении по первому разряду вторым учеником и был удостоен перевода в 1 класс духовной семинарии[7]. Он любил музыку, прекрасно играл на скрипке, имел способности к языкам. В 1912 г. по окончании семинарии во 2-м отделении по первому разряду[8] Николай Руднев поступил в Московскую духовную академию. На третьем курсе Николай был облечен в рясофор и исполнял послушание чтеца и канонарха в академическом храме в честь Покрова Пресвятой Богородицы. Свою первую фотографию в иноческом облачении он подарил деду — протоиерею Григорию Ивановичу Рудневу[9], влиянию которого он обязан, по-видимому, своим выбором: «На добрую память дорогому дедушке о любящем и признательном внуке Николае-чернеце. 1914 год декабря 27 дня».

Через полгода 9 мая, в день перенесения честных мощей Святителя Николая Чудотворца, который был его Небесным Покровителем, Николай Руднев подал Преосвященному Феодору (Поздеевскому), епископу Волоколамскому, викарию Московской епархии и ректору Московской духовной академии прошение: «Имею непреклонное намерение посвятить себя иноческой жизни. В целях приготовления к ней, пройдя путь рясофорного послушничества (в течение года и четырех месяцев с 4 января 1914 года), я, по переходе на последний курс Академии, осмелюсь почтеннейше просить Ваше Преосвященство ходатайствовать пред Архипастырем Московским владыкой митрополитом Макарием об удостоении меня пострижения в мантию». Вскоре благословение от митрополита Макария было получено. 30 июня 1915 г. во время Всенощной в канун праздника Собора 12-ти апостолов в храме Зосимовой пустыни Николай Руднев был пострижен в монашество инспектором Академии архимандритом Иларионом (Троицким)[10]. Новый инок был наречен Петром, в честь первоверховного апостола. В слове к новопостриженному брату Петру архимандрит Иларион размышлял об особенностях иноческого подвига для «академических монахов». По его мнению, монах должен и может служить Церкви иначе, чем мирские люди, для многих из которых труды в академии в лучшем случае источник пропитания, а в худшем — способ удовлетворения греховных страстей: самолюбия, честолюбия и властолюбия. Монах должен против этих страстей вооружаться смирением. А чтобы стяжать смиренномудрие, необходимо памятование о своих согрешениях. Архимандрит Иларион посоветовал новопостриженному монаху почаще обращаться к Богу с молитвой преп. Ефрема: «Ей, Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения!» Ибо, поступая так, монах среди всяких условий и обстоятельств своей жизни и деятельности найдет возможность непостыдно проходить путь иночества и оправдать, если не перед людьми, так перед Господом Богом свое звание инока. После пострига о. архимандрит Иларион вручил молодого инока для руководства иеромонаху Досифею (Шонину)[11], духовнику Смоленской Зосимовой пустыни.

В день преп. Серия Радонежского 5-го июля монах Петр был посвящен в сан иеродиакона членом Святейшего Синода и Государственного Совета архиепископом Никоном (Рождественским)[12] при служении в трапезном храме Троице-Сергиевой Лавры.

Перед посвящением 4-го июля им была подписана присяга: «Я, нижеподписавшийся, соблюдая свято и нерушимо данную мною присягу на верность подданства Его Императорскому Величеству, призываемый ныне к служению иеродиаконскому, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом пред Святым Евангелием в том, что желаю и, при Помощи Божией, всемерно потщусь проходить служение сие согласно со словом Божиим, с правилами церковными и указаниями Начальства; Богослужение совершать и Таинства по чиноположению церковному, ничтоже произвольно изменяя; учение веры содержать и другим преподать по руководству Святой Православной Церкви и Святых отец; вверяемые попечению души охранять от всех ересей и расколов, и заблудших вразумлять и обращать на путь истины; провождать жизнь благочестивую, трезвенную, от суетных мирских обычаев устраненную; в духе смиренномудрия и кротости, и благим примером руководствовать других ко благочестию; во всяком деле служения моего иметь в мыслях не свою честь или выгоды, но славу Божию, благо Святыя Церкви и спасение ближних; в чем да поможет мне Господь Бог благодатию Своею, молитв ради Пресвятыя Богородицы и всех Святых. В заключение сего клятвеннаго обещания моего целую Евангелие и Крест Спасителя моего. Аминь».

Кроме собственноручной подписи: «Монах Петр (Руднев), студент 4 курса Императорской Московской Духовной Академии, 1915 года, июля 4 дня», под текстом присяги имеется также подпись духовника: «По исповеди монаха Петра препятствий к рукоположению его во иеродиакона не имеется, июля 4 дня. Подпись: Духовник Смоленской Зосимовой Пустыни иеромонах Досифей». 

Через две недели 20 июля в день памяти пророка Илии архиепископ Никон рукоположил иеродиакона Петра в сан иеромонаха. Продолжая обучаться в академии, иеромонах Петр служил в академическом храме и оставался под духовным руководством архиепископа Илариона. В разрядных списках выпускников академии за 1916 г. его имя отсутствует, предполагалось «разрешить ему сдать устные испытания и представить курсовое сочинение после летних каникул, в сентябре месяце 1916 года, после чего и иметь суждение об удостоении его ученой степени или звания»[13]. Однако впоследствии имя Петра Руднева упоминается в числе не явившихся осенью после каникул в академию «частью по болезни, частью за пребыванием на театре военных действий»[14]. Остается неизвестным, когда он сдал устные испытания, представил курсовое сочинение и получил степень кандидата богословия. Однако о наличии этой степени свидетельствует отметка в списке архиереев[15].

В 1917 г. иеромонах Петр был военным священником на Юго-западном фронте. Возможно, что именно он упоминается в списке военных священнослужителей Русской Православной Церкви, награжденных золотыми наперсными крестами на Георгиевской ленте: «ПЕТР, иеромонах, 325-й пехотный Царевский полк»[16].

В 1918 г. иеромонах Петр преподавал в Киевской духовной академии, которую тогда возглавлял епископ Василий (Богдашевский)[17]. Когда в 1919 г. академия была официально закрыта советской властью, отец Петр вернулся в Москву и присоединился к братству Свято-Данилова монастыря. Настоятелем в нем с 1917 г. был архиепископ Волоколамский Феодор (Поздеевский). Он стремился создать иноческое братство монахов-подвижников, делателей на ниве христианского подвига, поэтому, несмотря на формальное закрытие монастыря в 1918 году, в двадцатые годы духовная жизнь в монастыре процветала. В это время ОГПУ, стараясь, прежде всего, полностью разрушить церковное управление, единым распоряжением лишило епархиальных архиереев занимаемых ими кафедр и выслало их за пределы тех епархий, которыми они управляли. Более пятидесяти иерархов оказалось в Москве, и большая их часть нашла приют в Даниловом монастыре. Здесь им предстояло сделать решающий выбор: или присоединиться к обновленцам, или же остаться со Святейшим Патриархом Тихоном, который находился в 1922–1923 гг. под домашним арестом. Святейший Патриарх передал полномочия по временному управлению Церковью митрополиту Ярославскому Агафангелу (Преображенскому), но и он в 1922 г. был арестован. И в отсутствии действующего главы Русской Церкви, на выбор архиереев оказала весьма сильное влияние твердая и бескомпромиссная позиция владыки Феодора и всей даниловской братии. Они не допускали возможности иного возглавления Русской Православной Церкви, кроме как Святейшим Патриархом Тихоном, и не вступали ни в какой диалог с обновленцами, которых считали по собственной воле отпавшими от Церкви. В своей ревности о чистоте православия даниловское братство оказалось даже «правее» самого Патриарха Тихона, которого оно обвиняло в слишком гибкой позиции по отношению к властям.

В 1920 г. иеромонах Петр был поставлен наместником древнейшего Московского ставропигиального Симонова монастыря и возведен в сан архимандрита. Монастырь был основан около 1370 г. племянником преподобного Сергия Радонежского, игуменом Феодором, впоследствии епископом Ростова Великого, причисленным к лику святых. «На 31 января 1920 года Симонов монастырь еще принадлежал Патриаршему управлению, а временным наместником был архимандрит Филипп»[18]. Вероятно, в связи с его хиротонией во епископа Валуйского, викария Воронежской епархии, состоявшейся 14 ноября 1920 г. наместником был назначен архимандрит Петр. В биографии митрополита Томского и Новониколаевского Иакова (Пятницкого) (1844–1922), упоминается, что в 1921 г. по прошению к патриарху Тихону митрополит Иаков вышел на покой и был назначен управляющим, на правах настоятеля, Московского Симонова монастыря, однако в Москву не прибыл.

О трехлетнем управлении монастырем архимандрита Петра известно из документов, опубликованным М. Е. Губониным в его фундаментальном труде «Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России; позднейшие документы и переписка о каноничес­ком преемстве высшей церковной власти, 1917–1943» (М., 1994). В бытность владыки Петра архиереем Михаил Ефимович был его иподиаконом, и это общение определило на всю жизнь направление его работы как историка-исследователя, он многое почерпнул от своего духовного наставника.

Преосвященный Петр был хорошо образованным, незаурядным гуманитарием. Именно он в беседах со своим иподиаконом обозначил проблему нехватки справочной литературы по церковно-исторической тематике. Видя хаос и ложь, царившие в стране, владыка Петр задавался вопросом, как смогут будущие историки разобраться в героической и трагической истории Церкви 1920–1930-х годов, кто сможет собрать, систематизировать и сохранить до лучших времен документы, биографические и статистические сведения, дневники и письма современников. Труды М. Е. Губонина превзошли самые оптимистические ожидания его учителя-иерарха. В предисловии к своему труду Михаил Ефимович, выражая «глубочайшую, сердечную благодарность всем многочисленным лицам из епископата, клира и мирян, в свое время с готовностью содействовавшим накоплению наших материалов, вследствие чего теперь открывается возможность и будущим православным русским людям ознакомиться по документальным данным с минувшими судьбами отечественной Церкви и многотрудной деятельностью возглавлявших ее архипастырей», первым называет имя Преосвя­щенного Петра[19].

В 1920 году архимандрит Петр «затеял на ту пору создание грандиозного исторического исследования о Симоновом монастыре» и с увлечением собирал необъятный и интереснейший фактический материал, «добывавшийся им с поразительным рвением и умением из разного рода государственных, архивных и церковных хранилищ»[20]. Эта научная работа была некой отдушиной, которая позволяла отцу настоятелю на время отвлечься от нестроений, бывших в монастыре. Губонин включил в свой сборник случайно сохранившиеся документы из дела о нестроениях в Московском ставропигиальном Симоновом монастыре, которые «не имеют общецерковного исторического значения и интереса, но по-своему любопытны в церковно-бытовом отношении», так как представляют «небольшой, но характерный эпизод в момент отмирания монастырей в России, а говоря точнее — в момент их насильственной ликвидации»[21].

Михаил Ефимович с некоторой иронией описал конфликт между настоятелем и братией, явно симпатизируя архимандриту Петру: «Крутой нрав ученого настоятеля монастыря архимандрита Петра, впоследствии архиепископа Самарского, породил оппозицию ему в среде монастырской братии, состоявшей преимущественно из монахов-простецов, “идейно” возглавленных о. ризничим игуменом Антонином[22]. “Идея” этой оппозиции заключалась главным образом в том, чтобы как можно успешнее саботировать все требования настоятеля, призывавшего к дисциплине и максимальной уставности монастырских богослужений, в чем он считал себя знатоком (и действительно был любителем Типикона и, более или менее, всегда стремился осуществлять его пред­начертания).

Распустившиеся же старцы-монахи, привыкшие менее всего что-либо испол­нять в порядке “святого послушания” и дорожившие лишь своим покоем, рассчиты­вали до конца дней своих пребывать в ничегонеделании, “утешаясь” своими житейскими и хозяйственными дрязгами. К богослужебной стороне монастырской жизни отцы относились как к нудной повинности и проявляли здесь крайнюю нерадивость. В этом вопросе о. архимандриту вставлялись бесконечные палки в колеса; одна интрига следовала за другой, и все они вместе имели целью рано или поздно выкурить совсем из обители постылого настоятеля, после чего лодырничать и бражничать сколько заблагорассудится. О. Петра “старцы” стали допекать систематическими препятствиями, направленными к срыву его попечительной деятельности об устройстве богослужебной и хозяйственно-бытовой жизни монастыря; искусственно придумывались всякого рода осложнения и в административном управлении, и без того до крайности осложненном всевозможными “внешними” условиями и требованиями, сводившимися к скорейшему отмиранию монастырей в России.

Выжить настоятеля было, однако, не так-то просто: о. архимандрит сумел как-никак приобрести себе немало искренних приверженцев среди прихожан и даже незначительное, правда, количество таковых же среди наиболее приличных пред­ставителей симоновских иноков (или “лжебратий”, как именовал их о. архимандрит). Кроме того, старцам-простецам во главе с полуграмотным ризничим игуменом Антонином бороться с молодым, энергичным и ученым настоятелем, будущим епископом, вообще, по внутрицерковным основаниям, было довольно сложно и рискованно.

Со своей стороны настоятель даже и не помышлял сдавать своих позиций, тем более столь ничтожному и жалкому противнику, и по мере усиления интриг “врага” еще более усиливал свои репрессии к нему. Таким образом, внутримонастырская обстановка постепенно накалилась до последней степени…

В это время в Москве находился епископ Енисейский и Красноярский Назарий[23], старичок, давно известный симоновским монахам-оппозиционерам. Прибывшего архипастыря они всячески привлекали к служению в монастырском храме, проделывая это за спиной и вопреки воле о. настоятеля, имея, по-видимому, в виду заменить впоследствии новоприбывшим святителем неугодного архимандрита, которому, по их понятиям, “претикословить” против архиерея, разумеется, не удастся. Идея эта постепенно проводится в жизнь, на почве ее возникает масса всевозможных эксцессов, доходящих из-за наглости “старцев”, с одной стороны, и крайне несдержанного, вспыльчивого характера настоятеля с другой, до грандиозных скандалов и острой внутримонастырской междоусобицы, постепенно развивавшейся при прогрессирующем обоюдном ожесточении сторон.

Дело кончилось печально.

Однажды, когда епископ Назарий приглашенный к служению ризничим о. игуменом Антонином и его “партией”, собирался совершать торжественное всенощное бдение в древнем соборном храме монастыря (позже взорван “отцами” города, как и большая часть древнейшей архитектуры сей обители, под предлогом “расчистки места” для несостоявшейся постройки так называемого “Дворца Культуры”!), — в алтарь влетел о. архимандрит и со всей присущей ему несдержанностью вступил в бурную перепалку с приглашенным “за его спиной” старцем-епископом, который будучи непосвященным в тонкости взаимоотношений настоятеля и братии, держал себя так же весьма неуступчиво, выгораживаясь авторитетом своего сана.

В разгар этой словесной баталии о. архимандрит, потеряв равновесие, позволил себе “оскорбить действием” незадачливого святителя или, как он говорил в последствии, отрицая этот свой нехороший поступок: “отвел мало рукою...”

Как бы там ни было, но скандал произошел грандиозный.

Началось весьма кляузное и затяжное следственное дело в высших церковных инстанциях. Святейший Патриарх первоначально поручил расследование обстоятельств дела своему ближайшему помощнику по управлению Московской епархией, епископу Верейскому Илариону [Троицкому], приятелю о. архимандрита Петра еще с Московской духовной академии. Поначалу казалось, что дело, может быть, и замнется. Затем же, когда в дальнейшем ходе следствия оно значительно разбухло и осложнилось рядом новых и не очень благоприятных для обвиняемого обстоятельств, Его Святейшество изволил передать ведение следствия весьма принципиальному и строгому иерарху Преосвященному Петру [Полянскому] митрополиту Крутицкому, что создало для о. архимандрита Петра весьма мрачные перспективы...

Судьба, однако, оказалась к нему благосклонна. Пока затянулась следственная волокита епископ Назарий куда-то выехал, получив, кажется, новое назначение на епархию, а ризничий монастыря, игумен о. Антонин, якобы за сокрытие монастырских ценностей еще в период их изъятия в 1922 году, поехал надолго в Соловки (как утверждали некоторые злые языки, не без содействия к тому со стороны настоятеля обители о. архимандрита...), где в скором времени и скончался.

Главное же, общецерковные события начали тогда быстро сгущаться, и дело о нестроении в Симоновом монастыре постепенно утратило свою остроту»[24].

М. Е. Губонин упоминает далее, что когда архимандрит Петр Руднев стал исполняющим обязанности управляющего делами Патриаршего Священного Синода при Заместителе Патриаршего Местоблюстителя митрополите Сергии (Страгородском) в сане епископа Коломенского, следственное дело о нестроении в Симоновом монастыре «исчезло». Публикация двух подлинных документов из этого дела в «Актах…» показывает, что оно оказалось в архиве владыки Петра и частично было передано Губонину.

Первый документ — письмо управляющего Московским ставропигиальным Симоновым монастырем о. архимандрита Петра (Руднева) Святейшему Патриарху Тихону от 23 июля 1923 г.:

«Ваше Святейшество!

Долг имею уведомить Вас, что я принял все меры к тому, чтобы епископ Назарий, согласно Вашей резолюции, совершал богослужение в нашем монастыре, хотя появление его здесь в качестве предстоятеля, по мстительной воле игумена Антонина, показалось мне злостной интригой со стороны лица, подлежащего удалению из монастыря. Но коллектив верующих не соглашается на допущение епископа Назария к богослужению, полагая, что если бы он (коллектив), допустил это, то совершил бы акт самой черной неблагодарности в отношении меня за трехлетнюю напряженную работу на пользу святой обители. Народ в данном случае руководится благородными мотивами преданности мне и недоумевает, зачем понадобился епископ в монастыре, когда он вполне доволен архимандричьим служением? Одновременно с этим всплывают вопросы об отсутствии певчих и протодиакона, недостаточном числе братии для богослужения и неподготовленности ее к нему и т. д. — вопросы, создающие определенно и окончательно неблагоприятную атмосферу для епископа Назария, а меня вынуждающие на созыв собрания верующих по данному вопросу, с разрешения Отдела Управления Моссовета.

Посему прошу Ваше Святейшество спешно уведомить епископа Назария с предупреждением, чтобы он ранее трех недель, т. е. до общего собрания не делал попыток к совершению богослужения в монастыре.

Вашего Святейшества нижайший послушник и богомолец

Симонова монастыря архимандрит Петр.

1923 года, июля 10 (23) дня.

1. P. S. Во вторник предстоит опечатание ризницы со стороны 42 отделения милиции с передачей ключей от нее из рук игумена Антонина в руки коллектива верующих, в связи с появлением в целом ряде газет раскрытий его злоупотреблений ценностями» [25].

Из этого письма видно, что в конфликт между настоятелем и ризничим были вовлечены и прихожане Симонова монастыря и даже представители советской власти. Поэтому в тот же день последовала резолюция Его Святейшества: «Преосв[ященный] Назарий собирается служить изредка и с Вашего разрешения», — которая склоняла к миру враждующие стороны. Однако уже 17 августа на имя Святейшего Патриарха поступило «Нижайшее прошение ризничего Симонова монастыря игумена Антонина»:

«2(15) сего августа Наместник Симонова монастыря архимандрит Петр в присутствии братии объявил мне резолюцию Его Преосвященства, Преосвященнейшего Илариона, епископа Верейского о том, что я уволен от должности ризничего, а также и кружечного означенного монастыря, причем архимандрит Петр не объяснил мне причины моего увольнения и не прочел мне доклада, на котором означенная резолюция была начертана. Не признавая за собой никакой вины, припадаю к Святительским стопам Вашего Святейшества, смиренно прошу приостановить действие означенной резолюции и учинить распоряжение о выдаче мне копии моего обвинения, а также назначить формальное следствие по означенному делу.

Вашего Святейшества, Милостивейшего Архипастыря и Отца нижайший пос­лушник

игумен Антонин.

3(16) августа 1923 г. Москва».

Согласно резолюции Святейшего Патриарха дело было передано на рассмотрение на месте Преосвященному Петру (Полянскому) митрополиту Крутицкому. Что ему удалось предпринять для разрешения этого дела, неизвестно. Известно, что до своего ареста 17 марта 1924 г. игумен Антонин служил в Симоновом монастыре и оставался ризничим. Он был арестован по обвинению в том, что «ведет антисоветскую агитацию, как среди жителей монастыря, так и среди верующей массы в частных беседах и во время церковных служб, а также распространяет антисоветские листовки. Произведенным у гр. Чубарова обыске обнаружен 1 экз. листовки призывного характера — монархического содержания “Ах, Москва, Москва…”». Он также обвинялся в том, что «во время церковных служб произносит торжественный т. н. возглас, не предусмотренный ника­ким священным писанием, а сфабрикованным им лично: “всех за веру и церковь крамольно убиенных”»[26]. Согласно постановлению Особого Совещания при Коллегии ОГПУ от 3 сентября 1924 г. игумен Антонин был приговорен к заключению в концлагерь сроком на 2 года и отправлен на Соловки, где и скончался 7 сентября 1925 г. в возрасте 52 лет.[27]

В некоторых источниках[28] упоминается, что нестроения в Симоновом монастыре поддерживались властями, оказывавшими поддержку обновленцам среди братии. В 1924 г. архимандрита Петра отстранили от управления Симоновым монастырём, и он, по-видимому, вернулся в братию Данилова монастыря. В ночь с 10 на 11 декабря 1924 г. он был арестован по обвинению в том, что «как среди мирян, так и среди монашества, а также и среди высшего духовенства Даниловского монастыря вел антисоветскую агитацию, распространяя разные заведомо ложные слухи и сведения по адресу советской власти, с целью её дискредитации»[29]. Поводом для возбуждение группового дела послужило обнаружение списков арестованных церковнослужителей, которые якобы собирали профессор МДА Иван Васильевич Попов и иподиакон архиепископа Илариона (Троицкого) двадцатидвухлетний Николай Борисович Кирьянов. Архимандриту Петру пришлось провести в Бутырской тюрьме три месяца, после чего 15 марта 1925 г. он был освобождён под подписку о невыезде. 16 мая дело было закрыто, «так как следствием вышеозначенное преступление не подтвердилось»[30]. И. В. Попов и Н. Б. Кирьянов получили по 3 года ИТЛ и были отправлены в Соловецкий лагерь особого назначения.

Сохранилось письмо архимандрит Петра послушнице Страстного монастыря Анастасии Малофеевой от 10 марта 1928 г., из которого следует, что он в это время проживал вблизи Даниловского монастыря, был благочинным монастырей Московской епархии и старался, насколько было возможно, заниматься их благоустроением.

«Всечестная и преподобнейшая матушка Анастасия!

Благодарю Вас за добрую память, за посещение. Так было жаль, что Вы не остались у моих хозяев переночевать и не дождались меня. А у меня иногда выдаются такие дни, что мне приходится быть в отсутствии с утра до вечера. — Не думайте, что я забыл о том добром Вашем отношении ко мне, которое я видел от Вас в течение многих лет, особенно в годы пребывания моего в Симоновом монастыре. Я об этом помню и не забуду этого никогда, ибо Вы бывали свидетельницей многих моих напастей. Очень скорблю, узнав о незавидном Вашем здоровье, о бывших операциях и об упадке Ваших сил, потраченных на послушание. Я желал бы, чтобы Вы постриглись в мантию, что было бы весьма благопотребно в Ваши годы. По должности благочинного монастырей, я должен бы посетить и Вашу пустынь[31] и совершить Ваши пострижения; но наш Управляющий епархией[32] буквально убивает всякую энергию и всякое желание что-либо делать полезное; ему совсем неинтересны ни монастыри, ни монашествующие. По весне до Троицына дня я приеду к Вам дня на два и посмотрю, как Вы живёте. — Видеть Вас на другой день после Вашего посещения я не мог, потому что с утра должен был уехать по делу. — Недавно видел Федора Федоровича и рассказал ему, что Вы у меня были. Очень жалеют о слабости Вашего здоровья Анна Гавриловна и Надежда Дмитриевна, очень просили меня передать Вам их привет. — Дня через два приедет Владыка Валериан[33]. Он уже в пути и с дороги прислал телеграмму. Вернулся иподиакон Владыки Иллариона[34] Коля[35]. — Живу, по Вашим святым молитвам, хорошо и за всё благодарю Бога. Служу редко, лишь по приглашению, а великопостные службы вычитываю дома. Будет очень хорошо, если Вы когда-либо мне напишете о Вашем здоровье. Вот мой адрес: Москва, 26-ое почтов. отдел., Даниловская слобода, 3-ий Павелецкий проезд, дом №4, кв. И. В. Гуреева, архимандриту Петру. Желаю Вам доброго здоровья и посылаю Вам Божие благословение. Прошу и Вас обо мне помолиться. — Ваш усердный богомолец

                                                                                                                         Архимандрит Петр».

5 ноября 1928 г. состоялась хиротония архимандрита Петра во епископа Сергиевского (Загорского), викария Московской епархии[36]. Он совершал поездки по епархии, в частности, упоминается о его служении в Серпухове, где в то время сильна была иосифлянская оппозиция[37]. По-видимому, неоднократно владыка совершал богослужения в храме в честь Святой Троицы в Голенищеве, в котором был священником Александр Васильевич Орлов[38]. Его матушка Софья (в девичестве Крылова) приходилась двоюродной сестрой владыке Петру. Сохранились два снимка, опубликованные в базе данных ПСТГУ, которые датированы 1928 г., однако сделаны они не ранее 1929 г., так как снимки явно летние, а хиротония владыки Петра была в ноябре 1928 г. Возможно, что архиерейское служение совершалось в день престольного праздника (23 июня 1929 г.). Время это было очень тяжелое для семьи Крыловых, так как в Троице-Голенищево был организован колхоз и содержать священника крестьянам стало не на что. Кроме того власти установили непомерный налог на колхозное имущество, и отца Александра неоднократно штрафовали. В этих условиях особенным утешением было общение с близкими по духу людьми.

С 25 сентября 1929 г. Преосвященный Петр был назначен епископом Коломенским, викарием Московской епархии. В «Журнале Московской патриархии» (далее ЖМП) упоминается, что в 1932 г. владыка Петр сослужил Заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию и участвовал в архиерейской хиротонии иеромонаха Артемона в епископа Петропавловского[39].

В следующем 1933 г. 13 февраля Преосвященный Петр был назначен на должность Управляющего делами Священного Синода[40]. 4 октября 1933 г. он от этой должности освобожден в связи с назначением на Самарскую кафедру[41].

Когда Высокопреосвященному Сергию был усвоен титул митрополита Московского и Коломенского, епископ Петр поздравил его следующей телеграммой от 10 мая 1934 г.:

«Ваше Блаженство, Блаженнейший Владыко митрополит Московский и Коломенский и Отец мой! Прошу принять от меня выражение радости по поводу возвеличения Вашего титула и поздравление. Да укрепится еще более единение церковное и да утолятся раздоры под Вашим мудрейшим управлением Российскою Православною Церковию! Глубоко сожалею, что лично, по причине постигшей меня болезни, я не мог принять участия в Вашем великом торжестве, о котором разсказали мне его очевидцы. Приношу Вашему Блаженству мое сыновнее земное поклонение с пожеланием Вам здравия и благоденствия на многие годы. Испрашивая Первосвятительских молитв Вашего Блаженства, милостивейшего архипастыря и отца, пребываю Вашим усерднейшим послушником и богомольцем, с любовию крепкою. Петр, епископ Самарский»[42].

Митрополит Сергий отметил труды Преосвященного Петра в Самарской и Ставропольской епархии возведением его в сан архиепископа[43].

По воспоминаниям племянницы владыки Петра Ольги Васильевны,
«в Самаре Владыка Петр быстро завоевал уважение и любовь прихожан. Мы с моей родной сестрой Валентиной (ныне покойной) по приглашению дяди Петра гостили у него в Самаре. Келья Владыки Петра находилась под колокольней храма святой мученицы Варвары (разрушена богоборцами). В его келье мы ощущали благодать. Возможно, потому, что было в ней много старинных икон и книг и днем и ночью горели лампады, было много и других священных предметов, некоторые из них можно было даже потрогать руками. Безбожные власти, видя, каким авторитетом у верующих пользуется Владыка Петр, решили его арестовать. И 2 марта 1935 года во время Богослужения Владыка Петр был арестован. Ведь недаром власти по прибытии Владыки Петра в Самару вместо паспорта выдали ему временное удостоверение сроком до 4 мая 1935 года. В его квартире по адресу ул. Крестьянская, д. 272, кв. 3 сотрудником НКВД по Средне-Волжскому краю Трошаниным был произведен обыск. Начались бесчеловечные допросы. Владыку Петра обвиняли в контрреволюционной деятельности. Во время допросов Архиепископ Петр вел себя мужественно, виновным себя не признал.

И все-таки он был осужден. Особое совещание НКВД СССР… 26 апреля 1935 года за участие в контрреволюционной организации приговорило его к пяти годам исправительно-трудовых лагерей. Отбывать срок наказания Владыку отправили на Соловки. И кто же сейчас не знает, что такое это было! Лагерь особого назначения! Отсюда мало кто возвращался домой...»[44].

Архиепископ Петр был арестован по делу «нелегального Высокопетровского
монастыря» как «член католической группы русско-католической контрреволюционной организации при Петровском монастыре и собирал клеветническую информацию о положении в СССР для негласного представителя Ватикана в Москве»[45]. Дело было сфабрикованное: всех, кто был знаком с католическим апостольским администратором в Москве епископом Пием Эженом Невё, следователи причислили к католикам и обвинили связях с Ватиканом с целью подрыва советской власти. Владыка Петр это абсурдное обвинение отверг и виновным в предъявленных ему обвинениях себя не признал.

О пребывании владыки Петра в Соловецком лагере известно из воспоминаний Юрия Чиркова — пятнадцатилетнего подростка, заключенного в лагерь на три года и одержимого жаждой знаний. Он писал: «читальным залом заведовал краснощекий старик с рыжей бородой — самарский архиепископ Петр Руднев (в миру Николай Николаевич), а кабинетом журналов и технической литературы — сотрудник Наркоминдела Веригин, худой, бледный, с вкрадчивыми манерами и глуховатым, тихим голосом. Я удивлял и того и другого своими просьбами:

— Дайте мне «Вапаус» и «Дер Эмес»,— просил я Руднева.

— Ты что, умеешь читать по-фински и по-еврейски? — спрашивал удивленный архипастырь.

— Я хочу посмотреть, как они выглядят,— говорил я смущаясь» [46]. Когда через некоторое время Юра перешел на работу в библиотеку из лагерного лазарета, архиепископ Петр советовал ему остаться медбратом у хирурга, чтобы максимально освоить основы медицины. «Специальность медика всегда даст кусок хлеба с маслом, особенно в лагерях, — утверждал Руднев, — и приводил примеры, как переквалифицировавшиеся в лекпомов попы спасались в лагерях от тягот общих работ. Я напомнил, что мне осталось меньше двадцати восьми месяцев, что после освобождения я сдам экстерном за среднюю школу и поступлю в университет, что мой тезис: сначала общее образование, потом специальное, что я хочу быть широко образованным человеком, а не узким специалистом, что... Руднев прервал меня:

— Какая наивность! Неужели ты думаешь, что тебя пустят в университет? Что тебе разрешат сдать экстерном? Да у нас и экстерната в средней школе нет! Ты начитался “Каторги и ссылки”. Это при царском режиме революционерам разрешали экстерном сдавать за гимназии и университеты. Пойми, что если ты один раз прошел по этапу, то это значит ходить тебе еще много раз. Газеты ты читаешь регулярно, а разве не чувствуешь, что ладаном пахнет? После Кирова сколько пересажали? Вот и подумай!»[47] Юра не согласился, и, несмотря на то, что предсказания владыки Петра оправдались, и он пробыл в неволе 10 лет, всё же смог получить высшее образование и даже стать доктором географических наук.

Юрий Иванович вспоминал также о том, что в 1936 г. заключенные в лагере архиереи попытались совершить в библиотеке пасхальное богослужение, на котором присутствовали: архиепископ Самарский — Петр Руднев; епископы: Полтавский — Аркадий Остальский, «Ставропольский — Лев Черепанов, Тамбовский — Николай Розанов… которого я увидел в сквере в первый день пребывания в кремле. Еще хотели пригласить епископов Костромского и Омского, но они работали сторожами и не могли оставить посты. А протоиерея Правдолюбова, хоть и митрофорного, Руднев не захотел. Не по чину ему с архиереями.

Тайная заутреня началась в полночь. На столике под портретом Дарвина стоял складень с иконами, горели три восковые свечки; стол в центре кабинета был закрыт большой (не лагерной) белой простыней, а на столе чего только не было. Крашеные яйца, копченый сиг, кетовая и паюсная икра, открытые банки со шпротами, гусиной печенкой, паштетом, банки с медом и вареньем, коробка с шоколадными конфетами, а в центре стола настоящий свежий, покрытый глазурью кулич и бутылка с красной жидкостью. Вино? Невероятно! Все архипастыри были в сборе, стояли лицами на восток, к Святому озеру, и тихо пели… Службу вел епископ Аркадий. Его бледное красивое лицо светилось… глаза были полузакрыты. Другие архиереи сосредоточенно молились.

Резкий стук в дверь читального зала прервал заутреню… отец Митрофан и Руднев схватили простыню-скатерть и со всем содержимым всунули в шкаф, куда я убирал постель. Остальский в это время засунул под бушлат складень с иконами, кто-то убрал свечи, все оделись и тихо прокрались к двери, ведущей из читальни на лестницу… Отец Митрофан открыл засов, и архиереи, подобно обвалу, ринулись вниз»[48].

Архиепископ Петр и епископ Аркадий, по-видимому, не раз беседовали о тяжелом положении Церкви, о нравственном состоянии епископов и духовенства. Владыка Петр считал, что все беды в России — от оскудения Православной веры в народе. Преосвященный Аркадий, будучи арестован в 1937 г., на допросе сказал следователю, что, «о борьбе с советской властью какими-то физическими или иными средствами я давно перестал и думать, вследствие того переворота, который я лично пережил, и сама Церковь в современном состоянии не способна к какой-либо подобной борьбе. Только нравственное усовершенствование служителей Церкви и верующих свяжет их между собой и сделает Церковь гибкой для сопротивления против наступающего неверия… К этому убеждению я пришел в 1935 году, когда в Соловки прибыл епископ Петр Руднев, который много рассказывал мне о нравственных проступках епископата и духовенства и полной разрозненности среди последнего. Уже в это время я пришел к выводу, что после освобождения я буду стремиться не к тому, чтобы управлять епархией, а чтобы иметь возможность совершать богослужение в храме. Если это не удастся, то быть хотя бы сторожем любого храма, скрыв от верующих свое епископское звание, с тем, чтобы своим высоким нравственным совершенствованием дать образец того, что и наши люди могут украсить Церковь в современных условиях»[49].

В 1937 г. архиепископ Петр был переведён на тюремный режим. В связи с проведением «операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов» согласно оперативному приказу Наркома внутренних дел Н. Ежова № 00447 от 30 июля 1937 г., следователи оперативной части Соловецкой тюрьмы ГУГБ НКВД СССР возбудили уголовное дело против 52 заключенных, будто они занимаются контрреволюционной агитацией и террористической деятельностью. Особая Тройка УНКДВ Ленинградской области (начальник УНКВД ЛО Л. Заковский, его заместитель В. Гарин и прокурор Ленинграда Б. Позерн), рассмотрев это дело 9 октября 1937 г. приговорила архиепископа Петра (Руднева) к расстрелу. В справке на епископа Петра говорилось: «В лагере вращается с бывшими служителями культа — ксендзами, среди которых ведет контрреволюционную деятельность, революционную законность считает общим врагом христианства и себя невинно осужденным». Согласно расстрельному акту капитана Госбезопасности УНКВД по Ленинградской области Матвеева, Владыка Петр был расстрелян 3 ноября — в канун праздника Казанской Божией Матери — 1937 г. в урочище Сандармох близ Медвежьегорска в Карелии.

_____________

[1] В настоящее время село Озерецкое, бывшее центром Озерецкой волости, входит в состав Габовского сельского поселения Дмитровского района Московской области.

[2] В настоящее время село Белый Раст и сельцо Кузяево вошли в состав городского поселения Икша Дмитровского района Московской области.

[3] Адрес-календарь Московской губернии на 1895 г. М., 1895. С. 42.

[4] Памятная книжка Московской губернии на 1899 г. М., 1899. С. 402.

[5] Московские церковные ведомости. М., 1901. №37. С. 438.

[6] Московские церковные ведомости. М., 1904. №29. С. 331.

[7] Выпускники Перервинского духовного училища 1900-1916 гг. / А. А. Бовкало // Сайт Александра Александровича Бовкало. Списки выпускников духовных учебных заведений. URL:

 http://www.petergen.com/bovkalo/duhov/perervindu.html

[8] Выпускники Московской духовной семинарии 1816-1889, 1895-1905, 1907-1916 гг./ А. А. Бовкало // Сайт Александра Александровича Бовкало. Списки выпускников духовных учебных заведений. URL: http://www.petergen.com/bovkalo/duhov/perervindu.html

[9] Протоиерей Григорий Руднев был настоятелем церкви в честь Владимирской иконы Божией Матери села Неклюдово под Москвой, а также законоучителем земских и частных училищ.

[10] Впоследствии священномученик Иларион, архиепископ Верейский (1886–1929).

[11] (1864 – 1936).

[12] (1851–1919)

[13] http://www.petergen.com/bovkalo/duhov/mda.html

[14] Богословский вестник. 1917. Т. 2. №6/7. С. 95

[15] Ильяшенко Н. А. Состав иерархии Русской Православной Церкви в преддверии большого террора. Список архиереев из архивно-следственного дела Митрополита Серафима (Александрова) 1937 г. // Вестник ПСТГУ II: История. История Русской Православной Церкви. 2014. Вып. 3 (58). С. 134 http://pstgu.ru/download/1409061530.6ilyashenko.pdf

[16] «Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия. Именные списки 1769–1920. Библиографический справочник. Отв. сост. В. М. Шабанов. М.: «Русский Мир», 2004. http://www.history-ryazan.ru/node/10034

[17] С 1925 г. архиепископ Каневский, первый викарий Киевской епархии.

[18] ЦГАМО Ф. 66 Оп. 18 Д. 71 Л. 166. Цит. по: Бойко Т. В. Московские музеи-монастыри в контексте культурно-просветительской политики советского государства в 1917–1920-е гг. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 2006. С. 27. Упоминающийся в цитате архимандрит Филипп (Перов) (1877–1938) был наместником Симонова монастыря в 1912–1920 гг.

[19] Губонин М. Е. Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России; позднейшие документы и переписка о каноничес­ком преемстве высшей церковной власти, 1917–1943. М., 1994. С. 22.

[20] Там же. С. 739. Труд этот так и не был завершен, погибнув еще в зачаточном и сыром виде при аресте архиепископа Петра в 1934 г. в Самаре.

[21] Там же. С. 738.

[22] Чубаров Александр Павлович (1873–1925). Пребывавший с ним одновременно в Соловецком лагере священник (впоследствии протопресвитер) Михаил Польский (1891–1960) писал о смерти о. Антонина в лагере и о чуде, бывшем у его гроба. Один заключенный, трудившийся на рыболовной тоне, очень страдал от экземы на ноге. Однажды он зашел в кладбищенский храм прп. Онуфрия, где служили вольнонаемные монахи, и, увидев стоящий в нем гроб с почившим монахом, сказал со слезами: «Господи, если ныне почивший этот монах Тебе угодил, то прими хотя его молитвы за меня грешного и исцели меня от моей болезни». Придя в помещение рыбацкого общежития, он стал менять повязку на ноге и обнаружил, что «никакой экземы у него нет. В величайшем восторге он открыл об этом своему соседу и товарищу по работе, епископу Селенгинскому Софронию (ныне почившему), а тот немедленно сообщил по секрету нам, всем духовным, бывшим поблизости. Хоронили в тот день нашего собрата по заключению, отца игумена Антонина из Московского Симоновского монастыря. Он только что начинал свое заключение и не мог его вынести. По слабости его сил удалось ему устроить легкую работу подметальщика соловецкого двора. Мне Бог давал радость часто встречаться с ним во дворе, сидеть с ним и беседовать, и наблюдать, как он таял от своих недугов». (Польский М., протопресвитер. О духовном состоянии русского народа под властью безбожников. Белград, 1938. С. 14).

[23] Архиепископ Назарий (Андреев) (27 сентября 1865 – 8 мая 1940). С 9 февраля 1918 г. — епископ Енисейский и Красноярский. После разгрома белой армии в Сибири в 1920 г. «Андреев ведет энергичную деятельность по встрече и устройству беженцев, особенную заботливость проявляет к устройству реакционного духовенства. В своём доме устраивает 50 семейств — 178 человек, всем дает приют и материальную поддержку», — писал о епископе Назарии уполномоченный 1 отделения Троицкого окротдела ОГПУ Уральской области Филатов. С 1922 г. в обновленческом расколе. В 1923 г. принес покаяние Патриарху Тихону и пребывал на покое Симоновом монастыре. С 1923 г. вновь в обновленческом расколе. В июле 1926 г. принес покаяние митрополиту Сергию (Страгородскому) и был принят в сане епископа.

[24] Губонин М. Е. С. 738–740.

[25] Губонин М. Е. С. 741.

[26] Дело по обвинению Чубарова Александра Павловича // Центральный архив МГБ СССР. Общий следственный фонд. Д. Р-44126. Арх. № Н259.

[27] Список духовенства, заключенного в Соловецких лагерях. 1921 (?) – 1926 гг. / публ. А. П. Яковлевой // Соловецкий сборник. Вып. 10. Архангельск, 2014. С. 152.

[28] Новомученики и Исповедники Русской Православной Церкви XX в. / Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет ; Братство во Имя Всемилостивого Спаса. URL: http://www.pstbi.ccas.ru/bin/db.exe/no_dbpath/ans/newmr/?HYZ9EJxGHoxITYZCF2JMTdG6XbuDdS9U60WEsuGhdO6UXOWefeiUeG0Be8eieu0ZceXb8E*.

[29] ЦА ФСБ РФ. Д. Р-41205 (1925г.).

[30] Там же.

[31] Хутор Московского Страстного монастыря в урочище Коськово Дмитровского уезда Московской губ. Согласно современному административно-территориальному делению, урочище Коськово находится в Пушкинском р-не, Московской обл. в 4 км от г. Красноармейска.

[32] По-видимому, имеется в виду Филипп (Гумилевский), архиепископ Владимирский (1877–1936), который в мае 1927 г. был назначен архиепископом Звенигородским, временно управляющим Московской епархией. (См. Губонин М. Е. Акты... С. 935).

[33] Священномученик Валериан (Рудич), епископ Кирилловский, викарий Новгородской епархии (12 апреля 1889 – 27 февраля 1938).

[34] Священномученик Иларион (Троицкий), архиепископ Верейский.

[35] Н. Б. Кирьянов.

[36] Ильяшенко Н. А. Состав иерархии Русской Православной Церкви в преддверии большого террора. Список архиереев из архивно-следственного дела Митрополита Серафима (Александрова) 1937 г. // Вестник ПСТГУ II: История. История Русской Православной Церкви. 2014. Вып. 3 (58). С. 134.

[37] Иоанн (Снычев), митрополит. Митрополит Мануил (Лемешевский). Биографический очерк. С-Пб., 1993. С. 125.

[38] Александр Васильевич Орлов (1885 – 13 октября 1937), протоиерей, священномученик.

[39] «5 апреля в Покровской, что на Красносельской ул. г. Москвы, церкви Преосвященным Заместителем пострижен в монашество протоиерей Василий Евстратов с наречением имени “Артемон”. 10 апреля в той же церкви иеромонах Артемон Преосвященным Заместителем в сослужении Архиепископа Алексея Хутынского, Петра Коломенского... рукоположен в епископа г. Петропавловска». ЖМП. 1932. № 9/10. С. 9.

[40] «Постановлением Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и Вр. при нём Патриаршего Священного Синода от 13 февраля с.г. за №11 Преосвященный Питирим, Архиепископ Дмитриевский, Управляющий Московской епархией за сложностью дел освобождён от должности Управляющего делами Священного Синода и на эту должность назначен Преосвященный Петр (Руднев) епископ Коломенский, викарий Московской епархии. Преосвященный Петр родился в 1891 г., окончил Московскую дух. Академию в звании кандидата Богословия в 1916 г. Затем состоял настоятелем Московского Симонова Ставропигиального монастыря и в 1928 г. хиротонисан во епископа Сергиевского, викария Московской епархии». ЖМП. 1933. № 14/15. С. 9.

[41] «Постановлением Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и Вр. при нем Патриаршего Священного Синода от 4 октября 1933 г. за №77, в виду назначения Управляющего Делами Патриаршего Священного Синода Преосвященнейшего Петра Епископа Коломенского, викария Московской епархии, Епископом Самарским, на должность Управляющего делами Патриаршего Синода назначен делопроизводитель Канцелярии Московской Патриархии Протоиерей Александр Васильевич Лебедев». ЖМП. 1934. № 18/19. С. 8.

[42] Документы Московской Патриархии: 1934 год / публ. Галкин А. К. // Вестник церковной истории. 2010. № 3/4(19/20). С. 191. URL: http://www.sedmitza.ru/data/2011/04/03/1233680879/08_dokumenty_mp.pdf

[43] «9 сего июля в Богоявленском, что в Елохове храме по предложению Блаженнейшего Митрополита Сергия... По должности Областных Преосвященных, Епископы Самарский Пётр и Минский Феофан возведены в сан Архиепископа». ЖМП. 1934. № 22. С. 4.

[44] Куликова Людмила. Верный присяге. Симбирск (Ульяновск). 2006 //Благовест URL: http://благовестсамара.рф/-public_page_9303

[45] ЦА ФСБ РФ. Д. Р-34383. Т. 1–3. Протокол допроса архиепископа Петра в Т. 1. Л. 41–41об.

[46] Чирков Ю.И. А было всё так… М., 1991. С. 28.

[47] Там же. С. 73–74

[48] С. 93–95.

[49] Дамаскин (Орловский), игумен. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия : жизнеописания и материалы к ним / Иеромонах Дамаскин (Орловский). Кн. 3. Тверь, 1999. С. 467

 
статья написана монахиней Никоной (Осипенко)