Серов Иван Андреевич, протоиерей

Крещён 30 мая 1875 г. на второй день после рождения в честь св. Иоанна юродивого, Устюжского Чудотворца.

Отец, Андрей Иванович, скончался когда Ване было одиннадцать лет, поэтому его образование ограничилось земским двуклассным училищем.

В 1892 г. накануне Праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы Иван решил оставить отчий дом и поступить в духовную школу.

"Духовная школа — это личное мое выражение, обозначающее закрытый институт нравственного и умственного воспитания. Духовной школой или институтом я назвал Монастырскую общежительную пустынь (Глинскую пустынь). Жизнь, цель жизни, порядок, устав и правила, какими руководствуется монастырское общежитие с оттенком пустынничества, т.е. уединения, это поистине самая лучшая школа, школа универсальная в широком смысле этого слова...

В этом училище не было специальных классов, не было специальных уроков, а также не было специально изучаемых предметов. Но самая обстановка и, так сказать, атмосфера, создавшаяся веками, представляли собой как бы одну грандиозную комнату — аудиторию, в которой все видели и слышали одного, а равно и один видит и слышит всех. Всякое слово, кто какое говорит, все это всем слышно, и всякое дело, какое кто делает, все видят. Даже мысли и желания не остаются в личном секрете, но открываются более опытными. Понятно, что при такой постановке жизни каждый из обитателей общины должен был строго следить за собой. За своими движениями, словами, обращениями и даже за своими мыслями.

Здесь прежде всего обращалось внимание на воспитание своей воли. Каждый из обитателей общежития должен подчинить свою волю кому-то из более опытных, но избирать этих опытных для своего же руководства представлялась полная свобода... Особое внимание в этом общежитии обращалось на усмиирение нрава — требовалось развивать в себе смирение и покорность. Всякое грубое обращение к своему собрату или постороннемулицу осуждалось и подвергалось наказанию, включительно до изгнания из общежития. Все это относится к воспитанию и образованию внутреннего человека; к образованию и воспитанию человеческого сердца, его души, от чего зависит основа и благоденствие всей жизни человека.

Воспитывая нрав человека, который облагораживает его душу, в общежитии наравне с этим также большое внимание обращалось на физический труд... Труд в общежитии распределялся в высшей степени целесообразно: каждому, сообразуясь с его физической силой, уменьем и способностью давалось дело.

Разнообразность специальностей была очень обширна: художественная живопись была на первом месте; затем резчицкая и позолотная, столярная, слесарная, портняжецкая, переплетная и др. затем ложечная, которая исполнялась художественно и пр. и пр. И из каждой мастерской выходили мастера — художники; причем практиковалось так, что из одной мастерской переводили в другую; следовательно один человек со временем мог изучить не одну специальность, а несколько. В каждой мастерской был старший, иногда даже не по специальности, а по опыту жизни. Послушание старшему требовалось беспрекословное. Старший обязан был следить не только за работой, но и за поведением каждого. Слово "послушание" легло в основу всего воспитания. В обращениях между собою обитатели общежития должны были именовать: старших себя — отцами, а равных себе — братьями. Никто не говорил, что я на работе в такой-то мастерской, а обычно говорили: я на таком-то послушании. Послушания делились на тяжелые, средние и легкие. Тяжелыми считались: хлебопекарня, кухня и мойка белья. Все в общежитии исполнялось самими обитателями общежития — братией... Почетными послушаниями считались: пение и живопись; из этих послушаний в большинстве случаев готовились к принятию священнического сана, но на них назначали не раньше, как по прохождении более трудных послушаний. Музыкальное искусство в общежитии отсутствовало. При общежитии были и хозяйственные службы: садоводство, огородничество, пчеловодство; и в каждом из этих хозяйственных учреждений был опытный руководитель — специалист. Как хозяйственная, так и другие отрасли общежительного предприятия стояли на весьма высокой ступени культурного развития.

Особого внимания заслуживала внутренняя жизнь насельников общежития. Цель жизни каждого поступившего в общежитие была — спасение своей души и достижение Небесного Царствия.

Считаю обязательным отметить здесь распорядок ежедневной жизни живших в общежитии. Пища употреблялась самая скромная, здоровая, чистая. Трапеза была общая, и все обязаны были ходить в трапезу. Пища приготовлялась по уставу, не отступая... Для одежды употреблялась самая простая черная материя. Головным убором для всех служила из простого черного сукна остроконечная шапочка (куколь), а для старших — мантейных и рясофорных, когда они идут в храм, были камелавки, покрытые крепом — это знак смирения.

Главное внимание в общежитии обращалось на неопустительное посещение церковной службы в храме. Для больных был отдельный больничный храм при больнице. Служба Божия начиналась обычно в 12 часов ночи ежедневно. Кроме звона в колокол, в будние дни ударяли в било — деревянную доску; еще были установлены будильники из братии, которые обязаны были ходить перед началом звона с будильным колокольчиком под двери каждого насельника и, при звоне колокольчика читать молитву:"Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас ! " и ждать ответа изнутри комнаты — "Аминь" — и затем еще добавить: "пришло пению время, молитвы час". Если же почему-либо изнутри не было ответа "Аминь", то будильник должен молитву свою повторить до трех раз, и если после этого не получил ответного "Аминь", должен заявить благочинному.

Начало службы всегда в 12 часов ночи. Читались утренние молитвы, полунощница и утреня. Служба продолжалась до 4 часов утра, затем на 2 часа отдых. И в 6 ч. ночи начиналась ранняя литургия. Поздняя литургия начиналась не позже 9 ч. Певчие строго распределяются, кто на раннюю, а кто на позднюю литургию. В промежутках этого времени каждый занимается своим делом. В 12 ч. дня обед. После обеда разрешается час отдыха, и потом каждый идет на свое послушание. В 4 часа — вечерня до 6 ч. 30 мин. В 7 ч. вечернее правило до 9 ч; после вечернего правила посещать кельи друг друга строго воспрещается. От 9 до 12 часов каждый брат предоставляется самому себе: или отдыхать, или совершать свое келейное правило".

В Глинской пустыни Иван пробыл 6 лет, затем провел два года — в Площанской (везде он особенно прилежно занимался церковным пением), а в 1900 г. поступил помощником регента в Почаевскую Лавру. В осенью 1902 г. викарный Волынский епископ Паисий пригласил его регентом в г. Кременец. Когда в декабре того же года епископа перевели в Ташкент, то Иван, по его просьбе, был назначен псаломщиком в село Лычевку Староконстантиновского уезда Волынской епархии. Через три года Иван был рукоположен во диакона.

В 1908 г. преосвященный Антоний (Храповицкий), епископ Волынский и Житомирский перевел о. Иоанна в Житомир и назначил его диаконом Михайловской церкви.

В 1919 г. о. Иоанн был рукоположен в сан священника будущим священномучеником епископом Волынским Фаддеем (Успенским), но выполнял обязанности псаломщика. Беспрерывно прослужил в Михайловской церкви 14 лет. В 1922 г. был назначен на приход в с. Волосов Житомирского уезда, где пробыл 8 месяцев и вернулся обратно в Житомир.

По возвращении в 1923 г. вступил в Свято-Николаевское братство при церкви сщмч. Игнатия Богоносца (всего братство насчитывало около 100 человек). Сначала отец Иоанн был приглашен на должность регента в братскую церковь, а впоследствии в ней же служил священником. В 1927 г. Игнатьевская церковь была закрыта и передана в военное ведомство. Братство временно перешло в кладбищенскую церковь и возбудило ходатайство о предоставлении одной из церквей. В ходатайстве было отказано, а братству предложено было ликвидироваться, поэтому многие прекратили связь с братством, а 10-15 человек, в т. ч. и о. Иоанн остались в братстве вплоть до ареста 1931 г.

О. Иоанн был арестован Оперативным сектором ГПУ УССР в ночь с 16 на 17 марта 1931 г. Он обвинялся в «преступной деятельности, выразившейся в активном участии в контрреволюционной организации, ставящей себе целью свержение существующего строя в СССР и систематическое ведение антисоветской агитации с целью подрыва Советской власти. Является одним из руководителей группы так называемого "Свято-Николаевского братства", которая ставила перед собой цель группировки интеллигенции, не признающей Советскую власть. В его действиях видны признаки преступлений, предусмотренных статьями 54-10, 54-11 УК УССР». Заключительным постановлением Житомирского оперативного сектора ГПУ УССР от 6 октября 1931 года возбуждено ходатайство перед Особым совещанием при коллегии ГПУ УССР об административной высылке из пределов УССР на Север сроком на пять лет. 13 ноября 1931 г. о. Иоанн был осужден Особым совещанием при коллегии ГПУ УССР по статьям 54-10, 54-11 УК УССР к высылке через ПП ОГПУ в Северный край сроком на три года, считая срок с 17 марта 1931 года.

Как видно из дневника, о. Иоанн находился в ссылке в Онежском районе Архангельской области в 1931–1933 гг. Первое время он жил в с. Поле, где находилось почтовое отделение. «Почта — для высыльного лучшее утешение; и на почте нас бывает иногда сразу человек по несколько: кому письмо, кому переводы, кому посылки, и все это встречается с каким-то Пасхальным торжеством. Тут же сейчас передаются и новости. Словом, почта для нас была лучшим местом и для обмена мыслями. Бывало так: если я не иду на почту, а мне что-либо пришло — посылка или деньги или письмо, то ко мне тотчас же приходит кто-либо из посетивших почту и сообщает: "Вам на почте есть то-то и то-то! Идите!" И так каждому. Так вот, повторяю, село Поле было главным пульсом нашей жизни. Здесь были у меня хорошие знакомые, здесь я доживал свои последние дни перед освобождением. Здесь же сосредоточилось все мое хозяйство, отсюда я должен окончательно выбраться, чтобы отправиться в путь».

Затем о. Иоанну пришлось провести почти весь 1933 год в бараке для ссыльных на р. Шолге, где он самоотверженно заботился о тяжко болящем старце архимандрите Каллисте (Павлове).

Иногда о. Иоанн имел утешение послужить в Георгиевской церкви с. Большой Бор вместе с архимандритом Анатолием (Марковым) — бывшим казначеем Соловецкого монастыря.

В день великомученицы Екатерины 7 декабря 1933 г. о. Иоанн получил справку об освобождении и в конце декабря вернулся к жене и сыну в Житомир.

Чтобы иметь возможность совершать богослужение, о. Иоанн был приписан к кладбищенскому храму. В нем часто служил епископ Новград-Волынский Вячеслав (Шкурко). «В момент богослужения епископ Вячеслав невольно обpащал на себя внимание молящихся своим [благоговением]. Служба его была без тоpопливости, выговоp ясный и пpиятная дикция. Пpоповеди его были очень удачны: кpатки, понятны, пpосты и иногда очень кpасивы… Я видел в нем действительного Епископа, котоpым и должен был он быть. Религиозно стpог, как монах, не человекоугодник; затем, сеpьезный пастыpь, а не овца, котоpым упpавляют овцы, и котоpые тепеpь так в моде… Епископ Вячеслав не был лицепpиятен, он не любил ходить в гости, никаких пpиглашений [не принимал], а потому многим не угодил…» 23.10.1934 его перевели в г. Сумы Харьковской Епархии.

Далее последовали печальные события, о которых о. Иоанн умолчал, горестно восклицая 24.06.1936: «Да что же и написать! Может ли маленькое русло затерявшейся в лесной чаще речки вместить в себя морское естество вод. Может ли бедное человеческое сердце вместить в себя и объять собой ту пучину горя и страданий, постигших мою бедную Родину! Тем паче эта жалкая тетрадка не может вместить и одну тысячную долю того, что произошло пред моими очами за это время… Большое горе бывает в стране, когда во главе правления станет злой человек. От начала существования человека на земле история человечества отметила особенно, что человек, не признающий высшего существа — Бога и как бы противящийся этому добродетельным быть не может. Красной нитью пронизывает эта мысль нашу современную жизнь. Страна управляется людьми безбожными, абсолютно затопляется бушующею волною зла в безмерной силе. У нас, в когда-то бывшей благодатной стране, теперь злоба поставлена как идеал, и ей приносятся кровавые жертвы на виду у всего мира. Да если бы в кровавую жертву приносились животные, а то ведь приносятся человеческие жертвы. И ведь тех же людей приносят в жертву, которые считаются родными сынами своей страны. Как когда-то приносили евреи и язычники своих детей в жертву молоху. И мир языком своего ученого класса, этой рати князя мира сего, кричит о высоте культуры, прогрессе и прочих современных достижениях... О, если бы Господь дал мне слезы ветхозаветного пророка Иеремии, чтобы я мог оплакать свою погибающую Родину!..»

Наступил 1937 г. О. Иоанн писал, что будто «какой-то паралич поразил духовную сторону человека. Бывало, … колокол будил спящую душу и как-бы окрылял своим звуком, уносил в надзвездную высоту, к небу... Теперь нет будильника, и души наши спят». Наконец, 16 апреля в Великий четверток «совершилось событие, которое до основания потрясло христианскую верующую душу. В этот день наш православный храм кладбищенский, единственный на весь город, передается обновленцам. Этот случай не единственный в нашей стране, и слух наш уже привык к таким известиям. Но так как этот удар был слишком близок к нам, то его не только услышал наш слух, но почувствовало и сердце...»

Далее о. Иоанн очень определённо высказывает свои суждения о советской власти: «Основная цель современной руководящей власти — отрицание Бога и борьба против всего того, что напоминает о Боге. Так как Церковь Христова есть установление Божественное, которое содержит в себе идею Божества, то, понятно, она является большой горошиной в глазах слепого безбожия, а поэтому ее стараются всеми силами вынуть совсем или дать ей такую приправу, которая бы не резала так глаза своею внешностью. Ведь всем мало-мальски известно, что посредством внешних предметов человек наполняет свое внутреннее содержание, как физически, так и психически. Когда человек не видит чего, или не слышит, внутреннее его состояние бывает спокойно. Когда же увидит или услышит, то должен обязательно так или иначе воспринять и своим внутренним существом. Церковь, или, вернее, храм, в который собирается общество верующих, составляющих собою церковь, слишком большая горошина для богоборцев-безбожников в их слепых глазах. А потому они всеми силами стараются ее изгладить, изъять из своего зрения. И не так им режет зрение само здание храма, как тот символ — крест, которым храм украшается.

Я сам лично слышал от одного видного деятеля безбожия и коммунизма фразу, сказанную в присутствии приличного общества: не с церковью мы боремся, а с тем, что в церкви. Доказательством этому служат многие храмы, еще существующие, но лишенные своего украшения — главы с крестом.

Для чего правительству отбирать храмы у так называемых "Тихоновцев" и отдавать их обновленцам? Этот вопрос заслуживает очень большого внимания, большого психологического рассуждения и религиозного анализа. Обновленчество, выродившееся из чрева живизма, есть самый верный авангард безбожия. Эту миссию взяли на себя те же апостолы, которые должны знать тайное местопребывание Христа, заключившееся в Его святом учении — Евангелии, чтобы ни кого иного продавать, а именно Христа, Его учение. Иуда [был] между апостолами до последнего момента: он был так же близок ко Христу, как и прочие апостолы. Следовательно, и обновленцы должны мало отличаться от истинных священников, и должны быть участниками вечери Господней, чтобы исполнилось непреложимое слово Господа Иисуса Христа: "И никто от них не погибе, токмо сын погибельный". Да будет Твоя, Господи, воля! 12.05.37 г.»

В феврале 1938 г. о. Иоанну было приказано в десятидневный срок выехать из Житомира. 22 февраля 1938 года, в прощенное воскресение о. Иоанн писал: «собрались и ко мне в квартиру мои духовные дети… Прощание это было особенное: мы прощались не на один только пост, а прощались навсегда, по случаю моего выезда из Житомира. Прощание было торжественно-скорбное. Сердце каждого присутствующего было наполнено слезами скорби. После молебна для путешествующих, который я сам служил, стали по очереди подходить ко мне мои гости со слезами и земными поклонами. Много надо было иметь силы воли, чтобы не выдать слабости и не разрыдаться... После прощания, по моей просьбе, спели Пасхальные ирмосы. Затем я сказал краткое слово наставления и утешения и отпустил дорогих мне, любящих и любимых людей... До самой могилы этот момент ярким сохранится в моей памяти... О, Боже, Боже! Не остави нас, сирых и беззащитных. Выслан я из насиженного места — 30 лет прожил в Житомире. Куда ехать, где искать пристанища?»

О. Иоанна приютили добрые люди в г. Лубны Полтавской губернии. Чтобы прокормиться ему приходилось наниматься копать огороды или выполнять другие хозяйственные работы.

Дальше дневник его обрывается. Известно только, что о. Иоанн скончался в Житомире в 1959 г. на 84 году жизни. Жена его, Евпраксия, пережила своего супруга на пять лет. Они похоронены рядом, на русском кладбище в городе Житомире, в двадцати шагах на северо-восток от алтаря столь любимой о. Иоанном церкви, освященной в честь апостола Иакова, брата Господня. Над могилой их установлено скульптурное изображение Спасителя, простирающего руки и как бы обнимающего горизонт. Внизу, у ног Спасителя, на черной гранитной плите золотом выгравировано по церковно-славянски: «Приидите ко мне, все труждающиеся и обремененные, и аз упокою вы».