«Мне довелось реставрировать Успенский храм села Лезье-Сологубовка, где, естественно, я занялся изучением судеб моих предшественников и нашел историю отца Александра Вишнякова, сына священнослужителя нашего храма… Я нашел дочь отца Александра Вишнякова, нашел последнюю прихожанку отца Александра — Веру Ивановну, она стала моей прихожанкой. И узнал историю о том, как отцу Александру уже где-то в тридцать втором году запретили служить в храме. Крестил на дому, иногда причащал, совершал требы, молебны, но частным образом. А жил в маленьком домике, недалеко от церкви со своей семьей...

«Грех нецерковности проявляется в разных формах, но чаще всего он облекается в нелитургичность или проявляется в более частной форме неевхаристичности, а кроме того, вообще в виде церковной недисциплинированности. Нелитургичность есть отсутствие всякого сознания жизни церковной, отсутствие любви к богослужению. Бедные современники наши, лишенные с детства какого бы то ни было церковного воспитания и традиционного быта, совершенно не представляют себе, что, собственно, есть богослужение. Для массы — это совершенно непонятная "церковно-славянщина", "какие-то обряды", "почему-то такие долгие службы"…

«Церковь Никола Большой Крест — замечательный памятник архитектуры конца XVII века, почти ровесница Василия Блаженного, с усыпальницей купцов Филатьевых. Здание снесено в 1933 году, хотя в 1927 было частично отреставрировано общиной. Теперь на этом месте небольшой скверик. Но иконостас уцелел! Долгое время он находился в помещении церкви Спаса Преображения (в народе — по левому приделу — Скорбященская) на Большой Ордынке, где с 1933 по 1948 год было хранилище Третьяковской галереи. Находился иконостас в разобранном виде в ящиках. Когда в 1948 году начали готовить Скорбященский храм к открытию и возобновлению богослужений, то исполняющий тогда обязанности настоятеля протоиерей отец Виктор Жуков нашел этот иконостас и, зная его с юности, без лишних слов отправил в Загорск, где в это время также обновляли и вновь открывали трапезный Сергиевский храм (теперь зимний храм Лавры) и были заявка на иконостас и разрешение...

«Ранним майским утром, в расцвете "своей весны" подошел я к святым воротам Оптиной пустыни. Раздался благовест монастырского колокола. Богомольцы с умильными лицами спешили в святой храм. Но не спешил войти только я… Я остановился у святых ворот, погруженный в думу. Ведь я шел в эту славную Оптину пустынь не только помолиться, но "поселиться". Душа моя рвалась войти. Но ин голос, голос юности и плоти, горце взывал ей: куда ты влечешь меня? Там вдали оставлены тобою престарелые родители. Там ждут тебя кровные братья, там ждут любившие тебя юноши, друзья и девы. А тут, за прагом сим, на всю жизнь ждут тебя подвиги самоотвержения, подвиги, кроме физических трудов, еще неведомые тебе, непонятные и неведомые миру, подвиги абсолютного послушания, смирения, поста и молитвы. Жизнь хождения как бы пред лицом Самого Бога, в Боге и для Бога...