Архивное следственное дело по обвинению епископа Аркадия (Остальского) и др., Соловецкий лагерь, 1931 г. (Внутрилагерное дело Д. 58/2280) // Архив УФСБ по Архангельской обл. Д. П-15353

Дело возникло на основании «заявления», поступившего в информационно следственный отдел Соловецкого лагеря 24.02.1931 от заключённого четвёртого отделения посёлка Савватьево Погорелого Романа Петровича. Бывший член ВКПб и начальник милиции писал:

«Находясь в Савватиеве раздатчиком 2-й роты, я стал наблюдать, что к помещавшимся в одном со мной бараке заключённым священникам Ильину Василию Степановичу, Бессонову Константину Ивановичу, Вознесенскому Александру Васильевичу, Побединскому Владимиру Васильевичу часто ходит архиерей Остальский и ведёт с ними беседы, которые по своему характеру сводились к следующему.

Остальский 30.1.31 года, придя в барак, на вопрос Бессонова и Побединского: “Как вы благословите жить нас в дальнейшем?” — сказал: “Пока живите, терпите, осталось терпеть недолго, как я сказал вам на днях, на весну будут громадные перемены, вы видите какой раскол в советском правительстве, да ещё колоссальные требования со стороны иностранцев”. Это слышал заключённый Агафонов.

Сами эти священники также представляют довольно опасных лиц. Так 23.01.31 Ильин, беседуя со священником Дмитриевым Филиппом Дмитриевичем и Васканом Варфоломеем Ивановичем, сказал, что в Соловки посылают на десять лет за проступки, за которые царское правительство давало арест в две недели, потому что это нужно для досрочного выполнения пятилетки за счет бесплатного труда заключённых.

В общем, из жизни их всех, если вы вызовете меня, я могу указать многое» (Л. 3).

Лагерная администрация, решив арестовать владыку Аркадия, 9 марта вызвало доносчика, но он мало чем смог дополнить своё лжесвидетельство.

Для того чтобы начать внутрилагерное дело, нужен был ещё один «свидетель». Им стал осведомитель ГПУ «епископ» раскольничьей автокефальной украинской церкви Стефан Андреевич Орлик, который дал следующие показания:

«21 ноября 1930 года (вернее, накануне этого дня по старому стилю) я узнал от священника Константина Травина, что в часовне около пристани, где проживают вольные монахи, состоится богослужение в последний раз, так как монахов отправляют на материк. Утром 21 в 5–6 часов я зашёл в часовенку. Там на втором этаже шло богослужение, которое совершал Епископ Аркадий Остальский совместно со священником Савченко и вольным монахом.

Остальные присутствующие, в том числе и я, пели. Личность Аркадия Остальского меня интересовала, так как я знал, что он на Соловках, а до этого мы не раз в Житомире и на Волыни вообще публично обличали друг друга в так называемой ереси. Богослужение ничем от обычного не отличалось, за исключением “слова утешения”, произнесённого Остальским в конце литургии. Обратившись к присутствующим (было человек 15-20), Остальский указал на гонения христиан в первые века, когда верующие прятались в катакомбы, сравнил первые века с теперешним временем и указал, что хотя молиться собираемся на чердаках, но унынию предаваться не следует, а каяться, молиться и просить у Всевышнего прощения личных наших грехов, и Богоматерь умолит Сына Своего ниспослать на наш народ страждущий и на страждущих насельников исторической святыни Соловецкой благодатную милость Свою, избавляющую от тяготы жизни настоящей, а если вера наша будет крепка, то грядут и лучшие дни, и будем радоваться во Имя Господне» (Л. 25–26).

Было решено арестовать епископа Аркадия во время богослужения. Скоро такой случай представился на всенощном бдении, на праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, которое совершалось в помещении часовни. При аресте у епископа Аркадия была отобрана “увольнительная записка”.

Арестовавший епископа Аркадия доносил об этом так:

«Доношу, что на основании Вашего распоряжения я прибыл в помещение часовни, занимаемой вольными монахами, обнаружил следующее:

В верхнем помещении часовни происходило богослужение, на котором присутствовали 15 человек, в том числе 8 человек заключённых.

Совершал богослужение вольный монах Мошников Ювеналий, в полном облачении священника, помогал ему заключённый Травин Константин Павлович, одетый в монашескую мантию и в то же был одет и заключённый Остальский Аркадий Осипович. Остальные заключённые стояли в своих одеждах.

Все присутствующие на богослужении мною переписаны, список коих при сем прилагаю.

Заключённый Остальский мной задержан и отправлен в отдельное помещение.

Богослужение мной не прерывалось и продолжалось после моего ухода.

Заключённый Остальский А.О. присутствовал по увольнительной № 16 п. Савватьево» (Л. 50).

На следующий день, 7.04.1931, начались допросы присутствовавших на службе заключённых и вольных монахов. Священник Михаил Савченко не отрицал факта совершения богослужений, но подчёркивал, чисто религиозный (не политический) смысл проповедей и действий владыки Аркадия:

«На Введение Остальский говорил слово, что нужно благодарить Бога, что Он у нас не отнял ещё возможность совершать моление здесь, как ранее в катакомбах, причём указывал, что храмы отобраны только за наши грехи, и нам, поэтому приходится собираться на чердаке, и призывал к молитве и покаянию.

При мне Остальский служил только один раз, говорил о посте и покаянии; об объединении духовенства ничего не говорил, а также не говорил и о взаимной поддержке или организации кассы взаимопомощи. Никому о желании взять на себя сбор пожертвований я не говорил. Вообще, я кое-кому пособлял, так как за время нахождения в Соловках получил до пятисот рублей переводов, а на себя поизрасходовал не более восьмидесяти рублей. Облачение, имеющее форму ромба, называется палицей и принадлежит к священническому облачению, точнее награде, которая даётся по истечении трёх лет с получения предшествующей награды. Такую палицу я получил в 1929 году к Пасхе по утверждению Киевского Митрополита Михаила, но так как в это время я был в заключении, то палицы не получил, поэтому епископ Остальский однажды перед службой и возложил на меня палицу, взяв её здесь у монахов; то есть, он меня не наградил, а только возложил уже данную награду, так как палицу возложить может только Епископ; это он сделал по моей просьбе; палица, как церковное облачение, осталась у монахов» (Л. 64).

Вызванные для допроса в качестве свидетелей соловецкие монахи отвечали на вопросы следователя односложно. В протоколе допроса иеромонаха Феодорита (Варакина) записано: «На Благовещение к нам на службу действительно приходили заключённые, они зашли ещё до меня, когда я был на работе; кто служил, я уже не помню; Остальский проповеди не читал, а просто сказал слово — о положении христианства, но говорил очень мало. Когда Остальский надел на Савченко палицу, я не помню, может, меня в то время не было» (Л. 70).

Также немногословно, ссылаясь на плохую память, отвечал следователю и иеромонах Сосфен (Селезнев): «На службу к нам заключённое духовенство ходило, но редко; на Благовещение тоже были. Аркадий Остальский был на службе, но он заходил наверх, и поэтому, сколько раз он бывал, я точно не знаю; говорил ли что тогда Остальский, я не знаю; однажды Остальский действительно надел на Савченко палицу, но в какое время это было, я не помню, как это произошло, я точно не помню; но в это время со стороны Остальского никакого призыва к поддержке неимущих не было, и Савченко никакого согласия на сбор денег не изъявлял, и об этом не говорилось» (Л. 72).

14 апреля уполномоченный секретного отдела Сазонов допросил епископа Аркадия. Согласно протоколу допроса, владыка сказал: «На службу к вольным монахам на Благовещение я попал ненамеренно, а приходил к ушному врачу, но потом задержался — и к монахам зашёл, чтобы достать у них что-либо съестное, так как я молочной пищи не ем, поэтому иногда необходимые продукты достаю через них; потом я туда заходил иногда, чтобы исповедаться; всего я с ноября месяца был у них не больше пяти раз.

На Введение, в ноябре 1930 года, я у них служил, слово я произносил и припоминаю, что я говорил о значении храма для верующего и [о том], что он приобретает в храме. Савченко Михаила я знаю, познакомился с ним в августе 1930 года — он мне несколько раз помогал материально, т. е., он имел знакомых, которые имели карточки, приобретал продукты мне на даваемые ему деньги.

На Савченко палицу я возлагал. Это было так. Савченко получил из дому письмо о награждении епископом Константином Харьковским его, Савченко, палицей; поэтому он обратился к епископу Герману о возложении этой палицы, но Герман сказал, что это могу сделать и я, что я потом и сделал по просьбе Савченко. При этом я лишь сказал, что иерей Савченко награждается Константином Харьковским палицей, а мною недостойным эта палица возлагается на него; и больше я по поводу награды ничего не говорил.

Ни о каком поддержании неимущих я не говорил и говорить не мог, т.к. мне это делать было неудобно, т.к. по существу я сам туда ходил подкармливаться.

В п. Савватьево я был с июля по декабрь 1930 года, с декабря по март 1931 г. я был на Овсянке. В Савватьево я знаю Феопентова, Ильина, Бессонова, Дмитриева, и Борисова Алексея Алексеевича; последнего просто как знакомого, но в разговоры с ним ни в какие не вступал, т.к. другой ориентации. Я, приходя в х[оз.]/ч[асть] по работе, будучи вещкаптёром, встречал их; в барак я к ним заходил, но не больше трёх раз и то, чтобы поесть или попить чаю; обращения со стороны Бессонова и другого священника: “как, владыка, благословите жить”, я не помню.

Зак. Васкан и Яцук я не помню, вернее, не знаю. Бессонов был раз на к[омандиров]ке, когда приводил какого-то штрафника, но когда это было, я не помню. С Бессоновым я никогда ни о чём не говорил. Больше показать ничего не могу, всё записано верно и мне прочитано» (Л. 80–80об.)

Показания владыки говорили о несогласованности лжесвидетелей, и поэтому, чтобы эти показания согласовать, 25 апреля был снова допрошен иерей Михаил Савченко. С его слов следователь записал:

«Когда была Остальским на меня возложена палица, был и Орлик, с которым Остальский больше и говорил. Говорил ли Остальский об организации какой-то материальной помощи, — у меня в памяти этого разговора не сохранилось, может быть даже потому, что разговоры о помощи бывали со стороны Остальского очень часто, т.к. он, видимо, [видел], что много духовенства безработного и нуждающегося, — поэтому ему, Остальскому, приходилось раздавать почти всё им получаемое, но для чего он заводил эти разговоры, мне неизвестно» (Л. 81).

На допросе 29.04.1931 следователь вновь вызвал на допрос епископа Аркадия, пытаясь уличить его в связях с заключенными священниками, однако владыка все знакомства отрицал:

«В Савватьеве из группы духовенства я встречался только с отдельными лицами — Феопентовым, Дмитриевым и Ильиным, которые были сторожами кассы хозчасти, куда я ходил, как вещкаптёр. Однажды я был в бараке у Дмитриева, это потому, что был голоден и зашёл попить чаю, но между нами никогда никаких разговоров не было, если и говорили, то только о нашей работе по должности здесь. Потом, я вообще с ними не мог говорить, т.к. я из Украины, а они из Великороссии, и у нас нравы и привычки должны были быть различны. Всё записано верно и мне прочитано» (Л. 82).

5.04.1931 следователю удалось получить показания от молодого священника, приговорённого к десяти годам заключения. За попытку побега из лагеря этот священник был отправлен на год в штрафной изолятор, а оттуда — на работы в лес на командировку «Овсянка». Священник рассказал:

«Епископа Остальского я узнал, прибыв на Овсянку отбывать ШИЗО, когда он, будучи вещкаптёром и узнав, что я священник, сказал, что он епископ; ко мне он относился хорошо. Однажды дал три рубля, передавал хлеб и дал казённые портянки, не внося в книжку. Потом, когда я ушёл работать в кружок безбожников, то он стал меня увещевать, что вот, мол, сколько здесь духовенства мучается, но всё же от сана не отказываются, а надеются. Ходило ли к нему духовенство, я не видел. На командировке он среди заключённых пользовался особой популярностью, и каждое его слово считали почти за святое» (Л. 106).

На последнем допросе 18.04.1931 епископ Аркадий кратко повторил ранее данные им показания:

«С группой священников в п. Савватьево я никакой связи, кроме случайных встреч, не имел. Также советов им никаких не давал, и давать не мог, т.к. я своими воззрениями им чужд, как украинец. Бессонова я знаю, Феопентова, Дмитриева и Ильина я тоже знаю, т.к. одно время с ними стоял сторожами, других я не знаю.

На службе у вольных монахов, которая у них была в своём помещении, я бывал как случайный посетитель, в службе я сам участвовал всего один раз, проповедей я там никаких не читал, речи о создании кассы взаимопомощи я не говорил и говорить не мог, т.к. сам у них пользовался продуктами. Виновным себя признаю только в посещении службы вольных монахов, но я даже не знаю, существует ли на это запрет. Больше показать я ничего не могу, всё записано верно и мне прочитано» (Л. 136). Далее в протоколе допроса идёт собственноручная запись владыки Аркадия:

«К вышеизложенному считаю необходимым добавить нижеследующее. В посещении вольных монахов я не считаю себя виновным. В 1928 году, когда я прибыл в п. Кремль, мы, заключённое духовенство, не только имели полное общение с вольными монахами в храме, но и невозбранно ходили к ним на квартиры и даже дневалили в их квартире. Сам я в продолжение некоторого времени дневалил в их помещении. Большую часть 1929 и 30-го годов я провёл на о. Анзере и, когда после длинного перерыва пришёл в п. Кремль, то узнал, что пять монахов живут в часовне и подле них нет даже дневального; отсюда я понял, что и вход к ним не возбранён, тем более, что никто и никогда не объявлял мне запрет на встречу с вольными монахами. К тому же мне было известно, что все они работают вместе с заключёнными и потому находятся в непрерывном с ними общении.

Что же касается духовенства, живущего в п. Савватьево, то наши с ним отношения были таковы: знаком я только с тремя-четырьмя священниками, фамилии которых я уже упоминал, других же я не знаю даже в лицо. Со священниками я держался весьма осторожно, не знакомился с ними, ибо слыхал, что большинство их — антисергиевцы (т.е. не признающие митрополита Сергия, которому я подчиняюсь) и автокефалисты-украинцы, порвавшие с нами духовное общение в 1919 году. С теми же священниками, с которыми я был знаком, отношения наши были весьма поверхностны, ибо многое нас разделяло, а именно: а) они — великороссы, я — украинец; нравы, обычаи, условия жизни, а отсюда и взгляды на жизнь у нас разные; в) они — семейные, а я безсемейный; г) они — священники, и смотрели на меня как на представителя того епископата, который некогда их утеснял и иногда это давали мне чувствовать. Это мне делало неприятность, я не только отходил от них, но при первой же возможности занял место вещкаптёра на уч. Овсянка, чтобы не быть с духовенством вместе. Ввиду всех вышеизложенных причин, приходя из Овсянки в хозбюро Савватьево, я весьма редко и мало разговаривал со священниками, и даже чай пить и вообще подкрепиться пищей ходил к сотрудникам хозбюро, а не к духовенству. Если со священниками и говорил, то из приличия, чтобы не быть грубым и не казаться злым на них.

А. Остальский

1931 г. 18 мая» (Л. 136–136 об).

В Соловецком лагере на каждого узника был заведён секретный формуляр, в котором отмечалось его поведение, то, как он работает, что говорит и каких взглядов придерживается. В деле подшит формуляр владыки Аркадия, в котором указаны его приметы, места заключения и выполненные в Соловецком лагере работы и характеристики лагерной администрации.

«Остальский Аркадий Иосифович – осуждён ОГПУ 9/V. 28 ст. УК 58/10 – 5 лет. Особые приметы: Рост 165. Волосы и брови чёрные, с проседью. Глаза карие, нос обыкновенный. Особых примет нет.

12/VIII-28 Кар[антинная] р[ота] – Общие работы.

10/IХ-28 12 р[ота] – Сторож.

16/IХ-28 6 р[ота] – 31/VIII-28 – Характеристика от 9/IV: Поведение хорошее. Отношение к труду и дисциплинированность соответствуют требованиям служебных обязанностей.

1929 г. 13 рота – Общие работы – Предыдущий отзыв.11/VI-29 г.– Ничем себя не проявил. СЛОН. Голгофа.

12/VI-29 – Троицкая – Общие работы.

VI-29 г. III р. – п. Анзер.13/VII-29 г. – Взысканиям не подвергался, поведение и отношение ктруду удовлетворительное. Религиозного убеждения.

Февраль 30 г. К[омандиров]ка “Троицкая” – Служ[итель] культа (Епископ). Л[агерным] распорядкам не подчиняется по религиозным убеждениям, работу выполняет, поскольку находится в условиях лагеря.

6/VII – Троицкая – Обслуга – Епископ лаграспорядку не подчиняется. Настроения антисоветск., сгруппировал вокруг себя служителей культа, ведя среди них агитацию против обновленческого направления Православной Церкви. Требует строгой изоляции и неуклонного наблюдения.

4/Х-30 г. 2 рота – Савватьево – Сторож – (Епископ). Поведение хорошее, работу выполняет, так как находится в лагере, дисциплинарным взысканиям не подвергался, среди служителей культа имеет большое влияние; религиозного убеждения.

29/ІII-31 г. участ[ок] Овсянка – Общие [работы] – (Епископ). Дисциплинирован. К труду относится неудовлетворительно, работу выполняет показённому, хитрый, осторожный, среди заключённых явно показывает себя, выражая недовольство новым проведённым мероприятием культурных перевоспитаний и лагерной жизнью вообще».

В июле следствие было закончено. Главным обвиняемым был епископ Аркадий (Остальский). В «Заключительном постановлении» записано:

«Произведенным расследованием установлено: заключенный Остальский пользуется среди заключенных священников званием епископа, группирует вокруг себя последних в лице Савченко М. Д., Вознесенского А. В., Ильина В. С., Травина К. П., Дмитриева Ф. Д. и других в их среде. Под видом религиозных бесед проводил антисоветскую агитацию.

С этой целью проводил сборище заключенных в помещении вольных монахов. Так, 21 ноября 1930 года заключенный Остальский, собрав группу заключенных священников и рядовых верующих, после совершения с присутствующими религиозных обрядов — исповеди и причастия, произнес проповедь, в которой указал, что верующая масса и духовенство в данное время подвергаются гонениям так же, как и христианство подвергалось гонениям в первые века. Аналогичную по содержанию беседу Остальский провел в праздник Крещения в 1931 году.

Заключенный Остальский с целью создания себе авторитета среди окружающих его заключенных, помимо исполнения обрядов с антисоветским оттенком, занимался награждением заключенного духовенства и призывами организации материальной поддержки нуждающихся заключенных верующих деньгами, продуктами и одеждой.

Так, Остальский торжественно в присутствии вышеуказанного духовенства и рядовых верующих наградил заключенного священника Савченко Михаила палицей, причем во время выдачи награды последнему произнес следующую речь:

"Приходит конец света. Настала власть сатаны; духовенству нужно объединяться, поддерживать друг друга материально, для чего надо производить сбор денег, продуктов и одежды, привлекая к этому и рядовых верующих"…

Поведение остальных участников группы Остальского — заключенных Травина, Коновалова-Ларского, Сахарова, Гундяева, Седова, Телухина, Оегостурова и Александрова выразилось: первых двух, то есть Травина и Коновалова-Ларского, совместно с епископом Остальским в совершении религиозных обрядов, а со стороны остальных — в посещении нелегальных собраний» (Л. 161–162).

Согласно постановлению Выездной Сессии Коллегии ОГПУ 14.08.1931 (Л. 175) было принято решение епископу Аркадию добавить 5 лет концлагеря, шести священникам, проходивших по делу — по 2 года, остальным — по 6 месяцев штрафного изолятора. По делу было осуждено 15 заключенных, в отношении остальных дело было прекращено.

Все, проходившие по делу, были реабилитированы 26 сентября 1989 г.

В настоящем материале приведены изображения ксерокопий листов дела, сделанных в Архангельском архиве УФСБ в 1990-е гг. и хранящихся в Церковно-археологическом кабинете Соловецкого монастыря: Л. 54б–55, Л. 58–58об., Л. 65–65об., Л. 69–69об., Л. 71–71об., Л.123–123об., Л. 125–125об., Л. 127–127об., Л. 129–129об., Л. 133–133об., Л. 138, Л. 139, Л. 141, Л. 161–167, а также изображения фотокопий листов дела, любезно предоставленные священником Игорем Кучеруком: Л. 53б – 53б об., Л. 54а, Л. 79–80 об., Л. 81, Л. 82, Л. 136–136 об., Л. 159–159 об., Л. 175.