Амфилохий (Казанский-Сергиевский Павел Иванович), епископ

Проф. И. Н. Корсунский. Преосвященный Амфилохий, епископ Угличский^[1]

«Преосвященный Амфилохий, в мире Павел Иванович Казанский, родился 20 июня 1818 года в селе Любицах, Малоярославецкого уезда, Калужской губернии, где отец его был причетником. Рано узнал он бедность и нужду собственными усилиями пробивать себе дорогу. Получив кое-какую домашнюю подготовку, он в 1829 году поступил в Боровское духовное училище, из которого в 1834 году перешел в Калужскую духовную семинарию, окончив здесь курс учения с отличным успехом в 1840 году и в том же году поступил, для получения высшего о богословского образования, в Московскую духовную академию. В духовной академии, помещающейся в стенах Лавры преподобного Сергия, среди окружавших повсюду, и в Лавре и отчасти в самой академии, образцов иноческой жизни, Павел Иванович Казанский почувствовал сильное влечение к жизни иноческой и едва только перешел на так называемый старший курс (теперешние третий и четвертый курсы академического образования), как, согласно выраженному в его прошении желанию, был пострижен в монашество с именем Амфилохия 2 ноября 1842 года. К концу курса он посвящен был в иеромонахи и по написании курсового сочинения: О трех обетах монашества: девстве, нестяжании и послушании, в числе немногих таковых сочинений за ту пору напечатанного отдельную брошюрою (Москва, 1845), был в 1844 году выпущен из академии с ученой степенью кандидата богословия, имея товарищами своими по академическому курсу таких выдающихся, по большей части уже умерших, а отчасти и доселе здравствующих, деятелей на разных поприщах общественного служения, каковы: нынешней архипастырь Московский, митрополит Сергий; известный проповедник, архиепископ Харьковский Амвросий; архиепископ Кишиневский Неофит, а из почивших — епископы: Серафим (Протопопов) Самарский († 1891); Андрей (Поспелов) Муромский († 1862); Платон (Троепольский) Томский († 1876) и Петр (Екатериновский), член Московской Синодальной конторы († 1889); — профессора Московской духовной академии протоиереи: И. М. Богословский-Платонов († 1870), С. И. Зернов († 1886) и С. К. Смирнов († 1889), писатель Г. 3. Елисеев († 1891), составитель весьма употребительной в свое время грамматики русского языка К. Г. Говоров († 1874) и другие.

По окончании курса в академии иеромонах Амфилохий был назначен на духовно-училищную службу смотрителем Суздальских духовных (приходского и уездного) училищ, Владимирской епархии, при чем с 1 ноября 1846 года преподавал также греческий язык, географию и нотное пение. Много трудов, забот, неприятностей и лишений выпало на его долю во время служения его на этой должности. Суздальское духовное училище до него было крайне не благоустроено; училищная бурса (интернат) во всех отношениях, а особенно в материальном, представляла жалкий вид. "Когда я приехал сюда на должность, — писал о том сам о. Амфилохий от 14 ноября 1846 года, — то на 29-ти кроватях было только 10 войлоков, а подушек ни одной, между тем как бурсаков было 65 человек[2]". Поэтому первою заботою о. смотрителя было улучшить положение несчастных бурсаков, и он приложил все старания к благоустройству бурсы и вообще училища, близко принимая к сердцу интересы воспитанников, как сам прошедший всю школу бедности и нужды и в семье бедных своих родителей и в Боровском духовном училище. При тогдашних порядках, он ничего в этом отношении не мог сделать без семинарского (владимирского) начальства, и ему многих усилий, даже неприятностей стоило добиться хотя чего-либо в отношении к благоустройству училища и бурсы[3]. Только с получением помянутых уроков греческого языка и проч. несколько увеличилось его собственное жалованье, и он стал иметь возможность оказывать хотя некоторую помощь своим бедным родителям[4]. Несмотря на то, он себя во всем ограничивал, сам во всем терпел лишения, чтобы помочь также и означенному благоустройству училища, вверенного его попечению и смотрению. И труды его не остались без награды. В 1852 году, через 8 лет службы, он был удостоен сана архимандрита и перемещен на должность смотрителя же духовного училища в древний Ростов Великий, с назначением в настоятели второклассного Борисоглебского монастыря, что на реке Устье, в 15-ти верстах от Ростова, продолжая, по отношению к училищу собственно, действовать в прожнем духе истинно отеческой о нем попечительности и уже как умудренный опытом управления Суздальским духовным училищем. Затем в 1856 году, когда в Москве все подготовляемо было к торжеству коронации и когда поэтому предусмотрительный святитель Филарет, митрополит Московский, очень озабочен был "неисправностями" и "странностями" настоятеля Воскресенского, Новый Иерусалим именуемого, монастыря архимандрита Климента[5], опасаясь, как бы эти неисправности и странности не обнаружились особенно неблаговременно в дни коронационных торжеств, в которые предполагалось Высочайшее посещение этой обители, — митрополит Филарет, предлагая высшему духовному начальству, в видах устранения могущих возникнуть отсюда неудобств, удалить Климента из нее и дать ему другое назначение[6], на его место рекомендовал некого другого, а именно архимандрита Амфилохия, которого признавал к тому "способным и благонадежным"[7]. Так о. архим. Амфилохий в апреле 1856 года перемещен был в Новый Иерусалим, и вместе с этим перемещением, состоявшимся по предложению и с благословения знаменитого святителя церкви русской, началось его многоплодное и непрерывное, неутомимо деятельное служение науке, преимущественно археологической. Правда, еще в бытность свою на службе в древнем городе Суздале, а тем более в Ростове, отец Амфилохий, по природе весьма живой, впечатлительный, отзывчивый на все могущее интересовать любознательного и вдумчивого человека, к тому же исполненный горячей любви к отечеству и всему отечественному, видел и с интересом наблюдал и исследовал многие памятники отечественных древностей, как напр. Суздальский Рождественский собор, Суздальский же архиерейский дом[8] и т. п.: однако тогда, занятый своими служебными обязанностями, он не мог пристальнее и серьезнее заняться археологическими розысками, а заготовлял лишь материал для таковых разысканий. Совершенно в иной обстановке и условиях оказался он в Воскресенском Ново-Иерусалимском монастыре. Духовно-учебной службы здесь он никакой не нес, настоятельские обязанности не требовали от него много времени на их исполнение; а между тем в управляемый им монастырь, с специально-архелогическими и филологическими целями по отношению к монастырским рукописям, в бытность его настоятелем Нового-Иерусалима, приехал известный ученый филолог и палеограф, покойный академик Императорской Академии наук Измаил Иванович Срезневский, который и воспламенил в отце Амфилохии не угасавшую с тех пор любовь к археологическим и преимущественно палеографическим занятиям, и с тех пор завязалась между ними неразрывная дружба, продолжившаяся до самой смерти И. И. Срезневского (в 1881 году). Измаил Иванович, находясь и работая, как и естественно, по большей части в Петербурге, где профессорствовал, весьма часто пользовался услугами о. Амфилохия по части справок в рукописях, старопечатных изданиях московских и находящихся близ Москвы библиотек, а отец Амфилохий пользовался его взаимными услугами, учеными указаниями и советами для своих палеографических и других работ, начавших выходить в свет именно лишь со времени его настоятельства в Новом Иерусалиме. Обязанный и побуждением научной любознательности в области археологии и направлением своих археологических трудов И. И. Срезневскому, о. Амфилохий часто и самые издания свои посвящает ему, как "первому из своих доброжелателей...", "первому поощрителю" его к серьезному изучению наших славянских древностей...", "первому... давшему добрый совет серьезно исследовать" тот или другой памятник древности и под., как значится в самом начале многих из этих изданий; часто ссылается в своих трудах на ученый авторитет И. И. Срезневского и т. д. В свою очередь И. И. Срезневский не оставался в долгу пред о. Амфилохием. Он способствовал упрочению его славы как археолога через помещение его исследований и статей в изданиях Академии Наук через свои благосклонные отзывы о трудах его, имевшие последствием своим иногда и удостоение его премий (Демидовской, Уваровских) и т. п.

В бытность свою настоятелем Ново-Иерусалимского монастыря архимандрит Амфилохий ближе всего занялся историей и древностями вверенной ему обители. Плодами его трудов в этом направлении были следующие, вышедшие в свет, исследования и статьи его: 1) Выписки, из списка Пандекта Антиохова XI в., принадлежащего Воскресенскому, Новый Иерусалим именуемому, монастырю. Напечатано в Известиях Императорской Академии наук по отделению русского языка и словесности за 1858 г., т. 7, столб. 41–47 и 147–155 приложений к протоколам[9]; 2) Описание рукописей Воскресенского ставропигиального первоклассного, имянуемого Новый Иерусалим, монастыря, писанных на пергаменте и бумаге (там же, т. 7, столб. 257–288 и т. 8, столб. 89–112, 186–202). Этот труд вышел и отдельным оттиском (СПб., 1859)[10]. В тоже время составлены или заготовлены, хотя окончательно обработаны или изданы и несколько позже, некоторые и другие труды архим. Амфилохия, каковы: 3) Описание Евангелия, писанного на пергаменте в Новгороде для Юрьевского монастыря в 1118–1128 годах (напечат. в тех же Известиях И. Акад. наук за 1861 г., т. 10, вып. 1, столб. 73–78); 4) Дополнение к церковнославянскому словарю А. X. Востокова: из Пандекта Антиохова 11 века и из Ермолая 12–13 Воскресенской Ново-Иерусалимской библиотеки (там же, вып. 3 и 6); 5) Выписка из подробной описи имущества Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря 1680 года (в Известиях Императорского археологического общества за 1862 г., т. 4, вып. 1, столб. 25–60) и нек. др. Кроме того, как настоятель обители, о. архим. Амфилохий озаботился переизданием жития основателя его, патриарха Никона, которое было составлено раньше архимандритом Аполлосом; но переиздание это он совершил в 1859 году) с значительными изменениями, основанными на его собственных археологических разысканиях[11].

Между тем в 1860 году одно прискорбное обстоятельство послужило причиною изменения в ходе служебной деятельности отца Амфилохия и надолго задержало дальнейшее движение его по службе. Он должен был покинуть Ново-Иерусалимский монастырь и помещен был в число братства сначала Николо-Угрешского, а затем, в виду болезненности его, требовавшей лечение в Москве, московского Покровского монастыря, на скудном содержании, в каковом положении ему суждено было провести целых десять лет. И только уже в 1870 году по милостивому вниманию к нему и ходатайству за него со стороны покойного митрополита Московского Иннокентия, он назначен был настоятелем Московского же Данилова монастыря[12], в каковой должности он и пробыл до самого возведения своего в сан епископа Углицкого, викария Ярославской епархии, с пребыванием в знакомом ему издавна Ростове.

Однако раз воспламененная в о. Амфилохии любовь к археологическим изысканиям и занятиям, при таких резких переменах жизни, не угасла, а напротив, как бы все более и более возрастала и приумножалась. Находясь в глубоко смиренном положении в числе братства Покровского монастыря, он как бы единственное и утешение себе находил в таковых изысканиях и занятиях, и это ему было тем удобнее, что в Москве несколько было таких сокровищехранительниц книжных и рукописных, какою был Новый Иерусалим, и самые сокровищехранительницы были гораздо ближе к Покровскому, нежели к Ново-Иерусалимскому монастырю. "Испросив, — как сам о себе свидетельствует, — благословение глубоко уважаемого, глубоко ученейшего, знаменитейшего пастыря нашей церкви, митрополита Филарета, в начале 1863 года на занятия нашими славянскими и греческими древностями" в церковных московских библиотеках и особенно в богатейшей из них Московской Синодальной библиотеке[13] и не имея возможности, по крайней скудости материальных средств, ездить в экипаже, о. Амфилохий почти ежедневно путешествовал в Синодальную библиотеку пешком, в самом скромном, чтобы не сказать больше, одеяние, и последние гроши свои тратил на удовлетворение своей ученой любознательности: на покупку книг и рукописей, на переписку, снимки и под. Само собою разумеется, что материальное положение его значительно изменилось к лучшему с помянутою выше переменою его положения в 1870 году, когда он мог и стал больше тратить на то же самое денег, нежели в 60-х годах. Но и с такою переменою к лучшему он, как истинный, нестяжательный по одному из главных обетов своих, инок и самоотверженный любитель науки, все свои средства употреблял или на добрые дела помощи бедным, или на то же дело науки, ограничивая себя во всем и окружая себя самою простою, даже скудною обстановкой, ведя самый скромный образ жизни. При этом, с 1870 года, отец Амфилохий и самые плоды трудов своих гораздо более стал издавать отдельно, главным образом, конечно, за свой счет, хотя, по-прежнему, печатал их также и в различных повременных изданиях, не желая оставить общество в неизвестности относительно тех научных результатов, которых он достиг с помощью упорного труда, продолжительных и кропотливых изысканий.

Плоды трудов отца Амфилохия, появившиеся в печати за период времени от 1863 и до 1888 года и отдельными изданиями и в других, периодических и непериодических, изданиях, чрезвычайно разнообразны по содержанию, но все они не только по преимуществу, но и почти исключительно археологического характера, в частности исторического, филологического, палеографического и т. п. свойства. <…>

Уже из длинного перечня трудов архимандрита Амфилохия мы могли видеть, как ярко и сильно отражалась в них и вообще его любовь к археологии, к древностям и в частности признательность к разным местам его общественного служения, где он находил покой для своего духа и удовлетворение своей научной любознательности. И ростовские святыни, древности и достопамятности и памятники старины, истории и достопримечательности Николо-Угрешского, а особенно Данилова монастыря, вызывали его на учено-литературные труды и в бытность его на невольном бездействие в Покровском монастыре и в многолетний период кипучей деятельности в Даниловом монастыре, когда он и настоятельские обязанности исполнял с честью, и обязанности члена духовной консистории аккуратно исполнял, и нес многотрудную должность цензора всех изданий Общества любителей духовного просвещения и председательствовал в отделении иконоведения при этом Обществе и т. д., и в то же время находил часы для многократных посещений разного рода ученых собраний, между прочим и заседаний Императорского Московского археологического общества. Он так втянулся, если позволено будет так выразиться, в учено-археологическую деятельность и в свое тогдашнее положение, что и не искал и не желал выхода из той и другого.

Что удивительного, поэтому, если он с видимою скорбью и боязнью за будущее принял весть о своем назначении во епископа, которое ожидало его в 1888 году, когда ему доходил уже 70-й год от роду, когда он так уже свыкся с любимою учено-литературною деятельностью и с положением в сане архимандрита, который носил целых 36 лет, между тем как в сане епископа его ожидали новые, ответственные и многосложные труды по епархиальному управлению. Особенно беспокоило его то, что он не докончил некоторых из предположенных им филологических работ. Это беспокойство не скрыл он и в своей речи при наречении во епископа, сказанной 29 апреля 1888 года в известной археологам "Белой столовой палате" Ростова Великого. "Не мало озабочивают меня, — говорил он в своей речи этой, — неоконченные печатанием сочинения по древним богослужебным книгам. Будет ли у меня оставаться от прямых обязанностей святительских на печатание ненапечатанного, не знаю. Конец жития моего не далек. Если и буду в силах, то имея теперь около 70-ти лет, не могу по естественному закону рассчитывать на продолжительность земного своего странствования. Но мы не знаем ни дня, ни часа, в он же смерть нас постигнет. В ободрение себя и в поощрение припоминаю из драгоценного письма святителя Димитрия, митрополита Ростовского, так же как и я грешный, беспокоившегося о неокончании печатанием Четьих-миней за месяцы июнь, июль и август, следующие слова к своему другу Феологу: "Устраши меня смерть покойная Иоасафа Колдышевского, друга нашего и моего особого благодетеля. Аще его столь здравого человека, не старого, не увечного, трудами не изможденная, смерть не в долгом времени похоти. Страх смерти напади на меня, и страх сугубый, яко не вем дне и часа, в он же меня смертный суд от Бога постигнет, и яко не готов есть к смертному исходу, а дело книгописное како останется, будет ли кто охотник за то и вершите? А еще много надобно в том деле трудиться, годом сего но совершить, и другим годом на силу к совершению поспеть, а конец при дверях, секира при корени, коса смертная над главою. Увы мне! не жаль мне ничего, ниже имам чесого жалети, богатства не собирах, денег не накопих. Едино мне жаль то, яко начатое книгописание далеко до совершения. А еще и о Псалтири помысл бывает. Жаль, что и Апокалипсис брынские богословцы[14] не путем толкуют. Думка за морем, а смерть за плечами, обаче вся на волю Господа нашего, живыми и мертвыми обладающаго, возлагаются. Он, аще восхощет, и от камения воздвигнуты чада Аврааму может". Св. Димитрий во время управления Ростовскою паствою успел закончить печатанием неоконченные месяцы Четьих-миней, в Киеве. Да поможет и мне Господь Бог закончить свои труды печатанием в Москве, в близком расстоянии от Ростова"[15]. И Господь не презрел доброго молитвенного пожелания старца — новонареченного епископа, хотя и направил несколько иначе, по сравнению с прежним, учено-литературные труды его.

Мая 1 дня того же 1888 года состоялась самая хиротония Амфилохия во епископа Угличского. Первенствовавший в соборе архиереев, совершавших хиротонию, митрополит Московский (ныне Киевский) Иоанникий[16], в своей речи при вручении жезла новорукоположенному епископу Амфилохию, между прочим говорил: "В лета зрелого мужества, в кротости сил душевных и телесных тебе судил Господь быть руководителем и воспитателем детей духовенства здешнего края; здесь же положено было тобою и начало изучению и знакомству с церковными древностями. Теперь, на закате дней твоей жизни, снова привел тебя промысл Божий послужить здешнему краю уже в сане епископа. Возблагодари, боголюбезный брате, Господа, тако благоволившего о тебе, посвящая все силы души твоей во все остальное время жизни своей на возделывание нивы Господней, дабы не постыдно мог ты предстать пред престолом всевидящего Суды и с дерзновением сказать: се аз и дети, яже ми дал ecи, Господи. Продолжая изучать не незнакомые уже тебе древности Христовой церкви, останавливай внимание свое не на одной внешней стороне их, — что, по слову Апостола, только вмале полезно есть, по позаботься уразуметь внутренний их смысл и значение. Этот внутренний смысл заключается в живой, полной и всецелой преданности благочестивых предков наших святой вере православной и в жизни, сообразной с св. верою. В сих поучайся, в сих пребывай, сему и других поучай: сия бо творя, и сам спасешися и послушающии тебе. Тебя окружает здесь целый сонм святителей Божиих, коих вера Богом оправдана и жизнь Богом прославлена, которые в земной своей жизни трудились над возделыванием той же самой нивы Господней, которая вверяется теперь твоему попечению и руководству. Изучая жизнь их по памятникам оставшимся после них, и взирая на скончание жительства их, возноси усердным молитвы к ним не о том, да будет дух, обитавший в них, сугубо в тебе, о чем можете быть слишком дерзновенно было бы и молиться, а о том, чтобы и тебе иметь в себе по крайней мере начаток того же духа и, по мере сил своих, подражай вере их. Последуй неуклонно стопам их, и сам управлен будешь в царствие Божие, и другим укажешь прямую стезю, ведущую к небесному царствию"[17].

Согласно этому наставлению, новорукоположенный епископ Амфилохий, в остальные, определенные ему Господом, пять лет жизни своей, проведенные в Ростове Великом, ближе всего занялся изучением жизни и творений одного из оставивших по себе самую светлую память, почивающих в Ростове святителей, именно св. Димитрия митрополита Ростовского, слова которого привел и в упомянутой речи своей при наречение во епископа, как руководственные для себя. <…>

А между тем, живя в Ростове, преосв. Амфилохий не желал быть и праздным носителем названия епископа Угличского. В первый же год своего рукоположения во епископа Угличского он посетил г. Углич[18] и естественно, как любитель и знаток археологии, обратил пристальное и серьезное внимание на древности и исторические памятники этого города. Плодом его исследований и с этой стороны был труд: Житие, страдания и чудеса св. Димитрия Царевича, за который он получил Высочайшую благодарность. Он же был одним из ревностных сторонников и двигателей к осуществлению мысли о возвращении в Углич известного исторического ссыльного колокола.

Из всего этого ясно видно, как много, настойчиво и неутомимо трудился покойный преосвященный Амфилохий в своих археологических разысканиях и других своих научных работах. Все его книги, часто огромные по объему и в своем издании стоившие больших денег, все почти статьи его, исследования и издания были направлены к одной обширной и многосторонней области археологии, преимущественно церковной. Как можно было видеть из предшествующего, преосвящ. Амфилохий, подобно своему сотоварищу в работах по этой части, отцу архим. Леониду, [покойному настоятелю Сергиевой Лавры,] едва не все места своего более или менее продолжительного пребывания ознаменовал описанием их и древностей, в них заключающихся, применением к делу своих археологических познаний, и всюду обнаруживал вкус истинного археолога-любителя и знатока. Так, в Даниловом монастыре он, быв настоятелем его, в 1880-х годах сам руководил расписыванием стен соборного храма по тем образцам, которые сам же, как глубокий знаток древне-русского художественного стиля, издал, — разумеем образцы древне-русских рисунков, заставок виньеток и заглавных букв из рукописных евангелий, псалтирей и других рукописей 9–17 веков по большей части им же самим и описанных[19]; а в Обществе любителей духовного Просвещения, в котором вообще принимал живейшее и деятельнейшее участие, он же именно был одним из самых деятельных участников и даже некоторое время председателем отделения иконоведения, имевшего целью собирание, разбор и описание древне-русских икон, но, к сожалению, потом прекратившего свою деятельность. И свое пребывание в Ростове в последние годы жизни преосв. Амфилохий увековечил тем, что, по его желанию, на паперти Спасской церкви Яковлевского монастыря, в котором он жил, изображены пять характерных картин из Жития св. Иоанна Богослова особой редакции 17 века, по рукописи, лично ему принадлежавшей. Подобно же о. архим. Леониду, преосв. Амфилохий был, как мы уже замечали мимоходом, и в своих симпатиях вообще и в своих археологических изысканиях и работах в частности истинно русский человек и искренний любитель всего отечественного. Работая, напр., в области палеографии греческой, преосв. Амфилохий, как сам признается, работал не для чего другого как только для того, чтобы "принести посильную лепту нашим соотчичам, единоплеменникам и единоверцам"[20]. Или разбирая рисунки одной из рукописей лицевого апокалипсиса Петровских времен и обращая внимание на существующее в литературе мнение о западном влиянии на эти рисунки, преосв. Амфилохий замечает: "Это едва ли справедливо. Тут скорее видно влияние свое, русское. Например, восьмиконечные кресты на церквах и чисто русский костюм, разве это западное влияние? Наши русские запад и западников не любили и не любят"[21]. Так мог говорить только тот, кто был чисто русским человеком в душе.

Но, с другой стороны, между тем как отец Леонид был более археолог-историк, преосв. Амфилохий — более археолог-филолог; между тем как отец Леонид, знавший отлично несколько новых языков, хотя и довольно долго жил на Востоке, между евреями и особенно греками, однако не только еврейского, но и древнегреческого языка не знал (он немного понимал только по-новогречески), преосв. Амфилохий, кроме знания новых языков, обладал основательным знанием и языков древних: еврейского, греческого и латинского. Это дает большую цену его трудам, которые (как напр. исследования о Псалтири) нередко и прямо имеют в виду сличение текстов отечественных (русского, славянского) с текстами: еврейским, греческим и др. Поэтому теперь кстати, — вообще о научном значении трудов преосвященного Амфилохия. Можно спорить против многого в его трудах, особенно что касается выводов из тех или других исследований, как и спорили с ним многие в свое время (напр., покойный И. Д. Мансветов по вопросу о Кондакарии). Можно по справедливости подвергать сомнению основательность некоторых приемов его филологической критики, особенно в виду уже получивших авторитетную известность работ в этом направлении и приемов таких ученых, как А. X. Востоков, А. В. Горский с К. И. Невоструевым и др., которые были, конечно, не безызвестны и преосв. Амфилохию, часто указывающему на них в своих трудах и бывшему с некоторыми из них (напр. с А. В. Горским и К. И. Невоструевым) и в частых живых, личных и письменных сношениях. Некоторые известные ученые и подвергают сомнению эту основательность[22]. Но без всякого сомнения и помимо недостатков от которых не свободен ни один человек, согласно древнему изречению: nemo sine naevo, и от которых не свободен был и преосв. Амфилохий, труды его имеют весьма большое значение для науки вообще и для археологии в частности. Не говоря уже о богатстве заключающегося в них научного материала и для археолога, и для историка литературы, и для филолога, и для богослова, в них весьма много находится такого, до чего мы никак не дошли бы, руководясь одними лишь классическими по филологии трудами упомянутых Востокова, Горского и других[23]. Особенно ценно в них сличение и сопоставление текстов разнообразнейших древних письменных памятников, приводящее нередко прямо к совершенно новым выводам, проливающее новый свет на историю славянских переводов и родного нам языка, и т. д. "Успешный ход научных исследований, — говорит один из известных ученых ценителей трудов преосв. Амфилохия (академик И. В. Ягич), — заключается не только в выводах, обогащающих наши познания новыми истинами, но и в добросовестно исполняемых задачах предварительного характера, во внимательном наблюдении явлений, в усердном собирании данных, в тщательном сравнении и проверке собранных материалов"[24]. А труды преосв. Амфилохия по большей части и являются такими драгоценными научными источниками и пособиями. Подобно отцу Леониду страстный любитель и собиратель книжных сокровищ и рукописных редкостей, составивший мало-помалу и свою собственную богатую библиотеку[25], преосв. Амфилохий, подобно ему же, и даже более, нежели он, усердно рылся в разных библиотеках, тщательно сличал известные, свои или чужие, памятники письменности разных времен с неизвестными дотоле и при обширности приобретенных десятилетиями упорного труда познаний, при свойственной ему проницательности и научной чуткости, в конце концов, нередко приходил сам и других вел к выводам, которые по всей справедливости должны поставить его в ряду замечательных ученых нашего времени, и притом ученых-самородков. Приступив к научным работам, по-видимому, случайно, среди настоятельских забот об описании древностей и библиотеки вверенной ему обители Ново-Иерусалимского монастыря, он мало-помалу достиг того, что его имя с уважением произносилось в ученом мире не только в России, но и за границей. Начав дело с переписки древних рукописей и с копирования их, он потом перешел к серьезным занятием палеографией. "Едва ли кто-нибудь на своем веку, — писал о нем еще в 1875 году И. И. Срезневский, — приготовил сам своею рукою столько снимков с такого множества рукописей, как архимандрит Амфилохий в те годы, когда, живя в Московском Покровском монастыре, он мог находить утешение от невзгод, его постигших, только в молитве и научных занятиях. Все, за что брался, снимал он на прозрачную бумагу литографическими чернилами и, найдя для себя доброго помощника в литографе Гаврилове, печатал свои снимки для раздачи любителям. Это не были издания в обыкновенном смысле слова; библиография их не отмечала, в библиотеки они попадали случайно; но все-таки это были издания, доступные по крайней мере для некоторых, подобно тем печатным книгам, которые печатаются в очень малом числе оттисков[26]. Однако такая неблагодарная, по-видимому, работа переписчика и копировщика с течением времени настолько изощрила вкус преосв. Амфилохия к распознанию видов и способов древнего письма, что потом его умению различать рукописи по векам на основании почерков этого письма, знаков письма и письменного материала удивлялись невольно даже такие знатоки дела, как напр. покойный преосв. Порфирий, епископ Чигиринский[27]. Притом значительная часть трудов преосв. Амфилохия в содержании своем дает больше, чем сколько обещают заглавия их[28]. Впрочем научное достоинство трудов его уже давно оценено, и притом самою Императорской Академией наук, чрез посредство таких компетентных ученых, как И. И. Срезневский и И. В. Ягич[29]; из них — Ягич сделал известными труды преосв. Амфилохия и за границей[30]. Не без основания, конечно, также и сама Академия Наук, неоднократно, за разные труды его или за совокупность этих трудов, присуждала ему более или менее значительные премии (Демидовскую, Уваровские, Ломоносовскую)[31] и другие ученые общества и учреждения избирали его в свои действительные и почетные члены. Так он еще 4 октября 1864 года был избран в члены-корреспонденты, а 26 апреля 1866 года и в действительные члены Императорского Московского археологического общества; 13 декабря 1868 года избран был в члены-корреспонденты Императорской Академии наук по отделению русского языка и словесности; был членом Общества истории и древностей при Московском университете; сперва действительным, а затем почетным членом Московского общества любителей духовного просвещения и почетным членом С.-Петербургской и Московской духовных академий. За археологические собственно труды преосв. Амфилохия в 1880 году Императорское археологическое общество присудило ему большую серебряную медаль. Наконец в 1892 году преосв. Амфилохий Высочайше пожалован был орденом св. Анны 1 степени также преимущественно за свои ученые труды.

Все это ясно свидетельствует о сознаваемой всеми, понимающими дело, людьми великой пользе, принесенной и приносимой преосв. Амфилохием и его трудами науке. Если же мы к тому обратим внимание на черты личного характера покойного, то и здесь найдем много симпатичного и говорящего об истинной пользе им принесенной обществу. Под суровою и далеко не изящною наружностью, в нем скрывалось доброе, любвеобильное сердце; его очи нередко светились то детскою простотою, то истинно отеческою снисходительностью к немощам других, и т. п. Недаром он любил детей, и дети его очень любили. Этот "ростовский ежик", как он сам часто называл себя, имея в виду свою привычку без церемонии говорить всякому правду в глаза, — а "правда", как известно, по пословице, "глаза колет", — этот человек с прямым и открытым характером, чуждый лести и хитрости, всегда бывал готов на помощь и словом и делом всякому нуждающемуся. Это особенно должно быть памятно, с одной стороны, многим молодым, начинающим ученым, а с другой, например, монашествующим в Даниловом монастыре. Из этих монашествующих одного он положительно спас от хронического недуга (запоя), и наблюдая за ним как нянька и умея занять его трудом благородным (переводом с греческого кондаков и икосов, который печатался в свое время на страницах "Чтений в Обществе любителей духовного просвещения"), отвлекавшим его от недуга, при чем и самый труд этот совершаем был под ближайшим, опытным руководством преосв. Амфилохия. Кто из москвичей не помнит также того поистине глубоко трогательного обычая, по которому преосв. Амфилохий провожал до самой могилы, пешком, как бы ни было далеко расстояние, в какое бы время года это ни случилось, какая бы ни стояла погода, всякого, кого отпевать и хоронить он призываем был — затем, как дитя радовался он не только какой-либо своей находке в области археологии, филологии и проч. (напр., новой заставке, букве), но и чужой радости, так же как искренно, горячо сочувствовал и чужому горю, как сам испытавший много горя на своем веку. С какою любовью говорит он напр. о том, какой сад и цветник развел он там, где до него не было никакой благовидности[32]! С каким жаром юности спорил он из-за какой-либо иногда мелочи в своей излюбленной научной области! В этом отношении, несмотря на старость лет своих, он вполне сохранял юношескую свежесть духа, идеальную настроенность, а будучи в то же время страстным любителем древности, старины, так сказать замогильного, осуществлял на себе слова Лермонтова, написанные на стенах жилища патриарха Никона в столь знакомом преосв. Амфилохию Воскресенске:

"Таков старик под грузом тяжких лет

Еще хранящий жизни первый цвет;

Хотя он свеж, на нем печать могил

Тех юношей, которых пережил"[33].

Без сомнения, весьма многие, и юноши и старцы, и ученые, и простецы, люди всякого возраста и пола, которым почивший преосв. Амфилохий в том или другом отношении сделал добро, оказал услугу, принес пользу, поминают и помянут его добрым словом и молитвою, особенно дорогою теперь для него ...» (Памяти архиепископа Саввы, епископа Амфилохия, проф. А. И. Павинского и гр. М. В. Толстого ...С. 36–57).

______________________

[1] Читано с сокращениями в заседании Императорского археологического общества 5 октября 1893 года.

[2] Из письма о. Амфилохия к покойному ректору Московской дух. академии протоиерею А. В. Горскому, доселе не напечатанного. Письмо хранится в архиве А. В. Горского в М. Д. академии.

[3] Об этом можно читать в том же письме о. Амфилохия.

[4] И об этом можно читать там же.

[5] Архим. Климент, по фамилии Мажаров, из бакалавров С. Петербургской духовной академии, назначен был в настоятели Нового Иерусалима в1852 году.

[6] Собрание мнений и отзывов митр. Моск. Филарета, т. доп., стр. 425, 426. СПб. 1887.

[7] См. Письма м. Филарета к Высоч. Особам и друг. лицам, ч. 2, стр. 38. Тверь, 1888.

[8] До начала нынешнего столетия в Суздале жили архиереи. В помянутом выше письме к А. В. Горскому, от 14 ноября 1846 года, о. Амфилохий сообщает ему сведение об этих суздальских древностях и препровождает Летописец Суздальский.

[9] На столбц. 45–46 приложены и образцы заглавных букв памятника, вырезанных на пальме. При напечатании этого труда И. И. Срезневский (тогдашний редактор Известий И. Ак. наук ) в тех же Известиях (столб. 42) заметил, что и "Выписки" и сведения о списке их "с обязательностью и внимательностью истинного ценителя и знатока древностей" сообщил ему о. архим. Амфилохий.

[10] В этом труде описаны 33 рукописи на пергаменте и 8 на бумаге. Известно, как много потрудился для описания монастыря Ново-Иерусалимского и его древностей потом и о. архим. Леонид. В настоящем труде о. Амфилохия опять весьма ясно выступают выше охарактеризованные отношения между ним и И. И. Срезневским, который (в т. 7, столб. 258, примеч.), по поводу описания № 1 (Евангелие апракос Юрьевское), говорит, что "подробное внимание на этот драгоценный памятник нашей древности обращено о. архим. Амфилохием еще до его (Срезневского) поездки в Новый Иерусалим", через что еще более возвышается достоинство работ о. Амфилохия. Кстати об описании этого Евангелия. Уже в этом своем сообщении И. И. Срезневский добавляет, что "выписки" о. Амфилохия из этого Евангелия "будут представлены вместе с другими в особом описании Евангелия". И действительно вскоре же после того (именно в 1861 году) это описание и появилось в Известиях И. Ак. наук, а после того (в 1871 и т. д.) появилось в новом, все более и более дополняемом и осложняемом особыми исследованиями виде, как это видно будет из дальнейших наших библиографических указаний.

[11] Именно на разборе надписей, проливавших новый свет на события из жизни патриарха Никона и из истории основанной им обители. Об этом сведение мы получаем из неизданного доселе, хранящегося в вышеупомянутом архиве А. В. Горского, письма архим. Амфилохия к А. В. Горскому, от 23 марта 1859 года, к коему присоединено и основанное на разборе надписей разыскание, писанное рукою самого же о. Амфилохия. Здесь же находится и письмо о. Амфилохия к тому же А. В. Горскому, от 9 апреля того же 1859 года, из которого видно, что тогда же дело переиздания и цензурным рассмотрением и дозволением кончено было.

[12] Поэтому о. Амфилохий напр. свое "Палеографическое описание греческих рукописей" посвящает "памяти" своего "благодетеля митрополита Иннокентия", как "навсегда признательный" ему. См. т. 1, посвящение. Москва, 1879. Митрополит Иннокентий, как известно 3 марта 1879 года и скончался.

[13] См. первое предисловие к тому же 1 тому "Палеографического описание греческих рукописей". При этом, как говорит сам же о. Амфилохий, митрополит Филарет указал ему между прочим и специальную цель для таких занятий — миссионерскую — отыскивать доказательства древности к опровержению заблуждений старообрядцев относительно имени Иисус, четвероконечного креста, аллилуйя и под.

[14] Т. е. раскольнические учителя.

[15] См. издав, при Св.…Синоде Церков. Ведомости за 1882 г., № 19, т. 1, прибавл. стр. 506–507.

[16] В хиротонии преосв. Амфилохий участвовали, кроме митрополита Иоанникия, еще: архиепископ Ярославский Ионафан и епископ Волоколамский Христофор.

[17] См. № 19 Церк. Ведомостей, издав. при Св. Синоде, за 1888, т. 1, прибавл., стр. 507–508.

[18] См. Яросл. Епарх. Ведомости за 1888 г., столбец 586.

[19] В своем первом предисловии к палеографическому описание греческих рукописей, напр., преосв. Амфилохий говорит, что последние нередко "имеют множество превосходных миниатюр, могущих служить прекрасным образцом для нашей славянской иконописи и проверки ее, а также есть и превосходные заставки и заглавные буквы, которым часто подражали славянские писцы".

[20] См. тоже 1-е предисловие к "Палеографическому описанию" греч. рукописей 9 и след. веков.

[21] Библиграфич. записки за 1892 г., приложение; статья, А. А. Титова: "Собрание рукописей преосв. Амфилохия", стр. 14.

[22] См. напр. статью О. И. Буслаева по поводу "Описания Юрьевского Евангелия", помещенную в Филологич. записках за 1879 г. вып. III, стр. 1–30. Срв. также Г. А. Воскресенского статью о преосв. Амфилохии, помещенную в "Чтениях в Общ. истор. и древ", за 1894 г. кн. I

[23] Относительно Востокова и Горского с Невоструевым сравн. напр. у самого преосв. Амфилохия в предисловии к "Словарю из Пандекта Антиоха XI века" и др. См. также у Венгерова в его "Словаре" о преосв. Амфилохие.

[24] См. в популярной статье проф. Г. А. Воскресенского о преосв. Амфилохии.

[25] Об этой библиотеке, и именно рукописной, см. помянутую статью А. А. Титова в Библиогр. записках за 1892 год.

[26] См. в той же статье проф. Г. А. Воскресенского. Подобным изданием было между прочим и упомянутое выше издание текста Нового Завета святителя Алексия.

[27] См. а том в Москов. Церк. Ведомостях за 1893 г., №30, в статье: "Памяти преосв. Амфилохия, епископа Угличского".

[28] См. напр., относительно "Палеографического описания греческих рукописей" в статье проф. Г. А. Воскресенского, нами не раз упомянутой.

[29] Их отзывы печатаны были то в "Известиях", то в "Записках", а то и в других изданиях Академии наук.

[30] Именно в издаваемом им журнале: Archiv fur slavische Philologie за 1878-й, за 1883-й и другие годы.

[31] Раньше мы уже отмечали, за какие именно труды преосв. Амфилохий удостаиваем был от Императорской Академии наук той или другой премии. См. в вышеприведенном перечне трудов преосв. Амфилохия.

[32] Об этом можно читать в упомянутом письме преосв. Амфилохия к А. В. Горскому от 14 ноября 1846 г.

[33] См. сочин. М. Ю. Лермонтова, приведенные в порядок Дудышкиным, т. 1, стр. 124 С.-Пб. 1863.