Иоанн (Кратиров Иван Александрович), епископ

Преосвященный Иоанн, бывший епископ Саратовский, скончавшийся в Москве вечером 12-го февраля 1909 года, представлял высоко симпатичную личность и достоин истинно доброй памяти за свою полезную просветительско-церковную и архипастырскую деятельность.

В мире он именовался Иван Александрович Кратиров[1], родился 27 июля 1839 года в селе Лохте, Тотемского уезда, Вологодской губернии, и был сыном священника Лохотской Происхожденской церкви Александра Георгиева Кратирова и жены его Дарьи Архиповой. О. Александр, по окончании курса Вологодской духовной семинарии в 1836 году по первому разряду, посвящен был 12-го августа сего года иереем на Лохту, доселе представляющую глухое местечко в 80-ти верстах от города Тотьмы, хотя зимою это расстояние сокращается санным путем до 50-ти верст; молодой пастырь, видимо, служил успешно и 13-го декабря 1841 года был переведен к Тотемской Христорождественской церкви, а позднее был назначен протоиереем в город Кадников, где и скончался. Значит, детские годы Ивана А. Кратирова прошли в сравнительно благоприятной городской обстановке, и он имел возможность получить дома хорошую учебную подготовку, и в 1850 году поступил в Тотемское духовное училище, где в «годичной ведомости» за 1853–54 учебный год значился под 2-м №-ом с такой аттестацией: «поведения очень хорошего[2], способностей очень хороших, прилежания ревностного, успехов препохвальных»[3]. Переведенный в 1854 г. в низшее отделение Вологодской духовной семинарии, Иван Кратиров окончил в ней курс в 1860 году и, — «как особенно благонадежный по способностям, успехам и поведению», — избран был семинарским правлением для поступления в Московскую духовную академию[4], куда отправлен 10-го августа, причем в аттестате отмечено, что он «способностей —  весьма хороших, прилежания — весьма ревностного». Академическое учение было не менее успешно, и Иван Кратиров окончил его в июне 1864 года в составе XXIV-го курса (1860–1864 гг.) девятым по 1-му разряду, а 24-го апреля 1867 года возведен на степень магистра богословия[5].

9-го ноября 1864 года он получил должность наставника в высшем и среднем отделениях родной ему Вологодской духовной семинарии, но 15-го ноября 1866 года, согласно прошению, перемещен на те же предметы в Ярославскую семинарию и 9-го марта назначен здесь помощником инспектора, а 10-го июля сего года определен — по избранию — членом семинарского правления для присутствия в педагогических собраниях оного; с 4-го июля 1870 года состоял еще преподавателем в той же Ярославской семинарии по церковной истории, литургике и практическому руководству для пастырей в высшем втором отделении. Относительно этого периода педагогической деятельности Ив. А. Кратирова у нас нет документальных данных, но даже нам известны примеры глубокого и искреннего уважения к нему со стороны его семинарских учеников, которые, долго спустя, сохраняли признательную память о своем давнем учителе.

Но 31-го августа 1870 года Ив. А. Кратиров покинул непосредственное педагогическое служение и вернулся в родную Московскую духовную академию секретарем ее совета и правления, в каковой должности пробыл почти 13 лет. Ревностный к делу, — новый академический секретарь отлично знал духовные законы и распоряжения высшей духовной власти, почему не только являлся лишь начальником канцелярии и превосходным составителем деловых бумаг, но во многом направлял все течение по нормальному законному руслу и в затруднительных случаях имел решающий голос по своей области. Впрочем, тогда он был не просто «законник велий», а пользовался авторитетом общего признания в кружке академической администрации и во всей академической корпорации, так что среди местных профессоров за ним утвердилось потом прозвание «нашего духовного министра». Неудивительно, что при обер-прокуроре графе Д. А. Толстом Ив. А. Кратирова приглашали в С.-Петербург чиновником особых поручений или вообще куда-то по духовному ведомству, однако он уклонился от этого, не чувствуя склонности к такому служению. Более симпатичны были ему предложения из центральных подмосковных семинарий (напр., из Тверской и Рязанской) баллотироваться на ректорскую должность, но Ив. А. Кратиров принципиально не сочувствовал «баллотировочной системе» и упорно отказывался ставить свою кандидатуру.

Дело изменилось с назначением (15 сентября 1882 г.) в Харьков архиепископом Амвросия (Ключарева). Последний на новом и даже чуждом ему месте весьма нуждался в новых деятелях по всем отраслям управления, а в частности и для устройства местной духовной семинарии. Амвросий пригласил сюда на ректорский пост[6] Ив. А. Кратирова, зная его издавна с лучшей стороны. По убеждениям со стороны близких к архиепископу Харьковскому лиц, в особенности же профессора В. Д. Кудрявцева-Платонова († 3-го декабря 1891 г.) и преемника Амвросиева по Дмитровскому викариатству Алексия (Лаврова, скончавшегося 9-го ноября 1890 г. архиепископом Литовским), с которыми академический секретарь был весьма дружен и долго жил в Сергиевом Посаде в одном, академическом, доме, — Ив. А. Кратиров согласился перейти в Харьков и 7-го (21-го) апреля 1883 г. был назначен туда ректором, 7-го мая рукоположен во диакона, 8-го мая во священника и 5-го июня возведен в сан протоиерея.

Тяжелая миссия выпала на долю нового Харьковского ректора. Преосвящ. Амвросий, как истый «москаль», встречен был Украиной на первых порах далеко не дружелюбно, а его твердые реформаторские начинания, — часто в великороссийском духе, — ничуть не способствовали водворению особых взаимных симпатий. Естественно, что избранные помощники Амвросия не могли рассчитывать на сочувствие окружающей местной среды. Между тем Харьковский ректорский пост был особенно труден, поскольку семинария страдала многими недочетами и требовала решительных мер, ибо учебное дело хромало, дисциплина была подорвана, хозяйство расстроено. Призвав для устранения этих недостатков и для водворения нормального порядка, архиеп. Амвросий всецело доверил это дело новому ректору, чем открыл ему полный простор, но возложил на него и всю ответственность. О. Ив. А. Кратиров оказался совершенным хозяином, которому за свой личный страх приходилось считаться и с властями и с подчиненными. Однако о. Ив. А. Кратиров успешно преодолел все эти препятствия, сумев неразрывно сочетать действия отрицательного характера с положительными мерами. Вначале он вынужден был поступать весьма круто, как оператор над больным организмом, — и это вызвало среди учеников сильную оппозицию, находившую отголоски и в преподавательском персонале. Но ректор не смущался всякими выходками и, минуя их, твердо шел к своей цели. Так постепенно все убеждались фактически, что о. Ив. А. Кратиров чужд личных интересов и всюду преследует и ставит выше всего единственно пользу дела. Ученики стали доверчивее и послушнее, а коллеги — в большинстве — поспешили на помощь активным участием и сочувствием своему ректору, который всегда защищал и поддерживал их пред Амвросием и вообще с готовностью старался всем оказывать посильное добро по всяким случаям и нуждам. Мало-помалу из корпорации образовалась дружная семья, объединенная в ректоре, — и последний, опираясь на этот фундамент, приобрел у всех и сохранил такой непререкаемый авторитет, что о него разбивались и отскакивали все натиски притязательного петербургского чиновничества, которому о. Ив. А. Кратиров не стеснялся указывать свое место и даже дорогу восвояси...

Этим уготовлялась благоприятная почва для созидательной работы. В семинарский режим была введена строгая дисциплина, учебное дело повысилось, воспитательная часть поднималась систематически. Воспитанники подтянулись и неуклонно приучались к достойной выдержке и всецелой порядливости, для чего о. Ив. А. Кратиров чуть не первым во всей России завел для них еще особую красивую форму. Вместе с обогащением обязательными учебными сведениями, воспитанники проникались сознанием долга соответственно предложенному для них служению, которое заранее являлось регулятором их внутреннего настроения и потому после принималось при укоренившейся готовности. Разумеется, всем этим превосходно обеспечивался успех пастырской и всякой иной жизненной деятельности, а факты этого рода утвердили добрую репутацию Харьковских семинаристов не только в духовенстве, но и в светском обществе. Нередко бывали примеры, что к ахиеп. Амвросию обращались с просьбой дать во священники именно «Кратировских учеников». Заботясь о непосредственных задачах семинарского образования, о. Ив. А. Кратиров не забывал об эстетических развлечениях и значительно улучшил содержание семинаристов, к которым вообще относился с отеческою снисходительностью. Хозяйственная сторона была предметом особенных попечений о. Ив. А. Кратирова; здесь он употребил много хлопот и трудов и для сего ездил на свои средства в С.-Петербург с самою трудною и неприятною миссией — добывать денег... Зато и результаты были плодотворные. О. Ив. А. Кратировым устроен новый прекрасный и обширный корпус для семинарского общежития, а также другой — специально для квартир преподавателей и инспектора, старое же здание для этой второй цели было расширено и капитально ремонтировано. Прежде Харьковская семинария иногда (особенно в летние жары) много страдала от недостатка воды, пользуясь городским водопроводом. Ввиду этого о. Ив. А. Кратиров выхлопотал средства (до 8 тысяч руб.) и на самой семинарской усадьбе устроил артезианский колодец с собственными водопроводными сооружениями, оборудованными вполне капитально машинами и особыми зданиями. Семинария стала одним из лучших зданий в городе. Должно упомянуть еще, что при ней о. Ив. А. Кратиров устроил хорошее здание церковно-приходской школы. Постепенно укрепилась у начальника с сослуживцами и питомцами самая тесная связь, которая особенно наглядно выразилась при оставлении семинарской ректуры, когда по чувству искренней любви и благодарности воспитанниками поднесена была ценная икона и говорились теплые речи, а от корпорации, между прочим, поднесен хороший альбом с семейными карточками. Добрые и дружественные отношения почтения, благоговения и симпатии между семинариею и преосвящ. Иоанном продолжались во все время пребывания его в Харькове.

Наряду с ректорством о. Ив. А. Кратиров с 4-го августа 1884 г. состоял председателем Харьковского епархиального училищного совета, но особенно много поработал для известного богословско-философского журнала «Вера и Разум», редактором которого он был с самого основания — по определению Св. Синода — с 1 января 1884 года по 1-е апреля 1893 года, получая за это всего по 300 рублей ежегодно. Дело было новое и требовало больших хлопот по организации, привлечению сотрудников и пр. Пользуясь близкими связями с корпорациею Московской академии, о. Ив. А. Кратиров притянул из нее самые крупные научные силы и сразу создал начинающему журналу такую высокую репутацию, что постепенно стал стекаться весьма обильный материал. Но последний нуждался в пересмотре и приспособлении, а эта черновая работа всецело падала на редактора, который, однако же, не мог действовать вполне самостоятельно, ибо все снова пересматривалось архиеп. Амвросием и печаталось только по специальному его разрешению. Отсюда происходили иногда самые тягостные коллизии, а вообще порождались особые трудности помимо тех, с которыми связано всякое редакторство, да еще в новом духовном издании, где всесторонняя ответственность не связывалась с совершенною властью. Тем не менее Кратировская эпоха была пока чуть ли не самою лучшею во всей истории журнала «Вера и Разум», хотя главная заслуга по этому важному делу принадлежит, конечно, инициативе, энергии, вдохновению и всяческому участию архиеп. Амвросия.

Нужно сказать, что именно последнему о. Ив. А. Кратиров много обязан добрыми успехами своего Харьковского служения. Хотя бывали межу ними крупные временные расхождения, почему однажды о. Ив. А. Кратиров хотел даже перепрашиваться (якобы в Курск), но — в общем — отношения были дружественные и благожелательные. Возложив большие ответственные обязанности на своего ректора, архиеп. Амвросий оказывал ему полное доверие и всячески способствовал всем его начинаниям, уважая все мнения и представления и высоко ценя фактические заслуги. Посему, когда о. Ив. А. Кратиров овдовел[7], архиеп. Амвросий при первой возможности поспешил сделать его своим викарием на место преосвящ. Владимира (Шимковича), переведенного 5 декабря 1892 года в Екатеринослав, и продолжал оказывать знаки самого благоволительного расположения[8]. 6 марта 1893 г. он был пострижен в монашество с именем Иоанна и 7 числа возведен в сан архимандрита, а Высочайшее утвержденным 26 марта докладом Св. Синода назначен епископом Сумским и хиротонисан в С.-Петербурге в соборе Александро-Невской лавры 25 апреля 1893 г.

С получением епископства внешнее положение бывшего харьковского ректора возвысилось, но зато крайне понизилась и сузилась сфера его деятельности. Преосвященный Сумский был викарий архиепископа Харьковского и мог распоряжаться лишь в меру соизволения этого последнего, да и то с обязательною апробацией его в каждом случае. Самостоятельно он решал одни дела по назначению псаломщиков, но, кажется, исключительно в села — за изъятием городских мест. Ему же шли на окончательное утверждение журналы духовных училищ, но только мужских, а женское оставалось в единоличном ведении архиепископа. Рассматривал еще епископ Сумский бракоразводные, судебные дела, которые переходили на архиепископскую санкцию, причем Амвросий нередко отдавал предпочтение заключениям Консистории пред мнением викария. Тут труд обращался иногда в великое огорчение... Больше инициативы имел преосвящ. Иоанн, сохранив [за собой] звание председателя епархиального училищного совета, но сделать что-нибудь значительное было мудрено, ибо церковно-школьное дело не пользовалось тогда ни доверием, ни успехом в Харьковской епархии. Епископ Сумский мог лишь обеспечить ему мирное утверждение и распространение, наладив и упрочив своим личным добрым влиянием наилучшие дружественные отношения с дирекцией народных училищ Министерства народного просвещения. Таким образом из царька-начальника, каким был в его лице ректор Харьковской семинарии, преосвящ. Иоанн превратился теперь в ответственного подчиненного, которому приходилось больше совершать богослужения и производить хиротонии, чем делать и распоряжаться.

При наличности двух твердых характеров, — совместимость подневольности одного другому оказывалась трудно достижимой, а к сему подошли еще мелкие жизненные осложнения, которые сделали принципиальное несходство совершенно реальным практическим неудобством. Вина была не в частных коллизиях, где по обыкновению все обострилось из-за вмешательства третьих лиц, втянутых сюда то вольно, то невольно и не всегда оправдывавших благосклонность своих доверителей, но это был просто повод к обнаружению и разрешению независимо создавшегося положения. Посему архиеп. Амвросий, ходатайствуя для себя о новом викарии, вовсе не стремился положить преграду дальнейшему иерархическому движению преосвящ. Иоанна. Последний был переведен Высочайшим утвержденным 17 января 1895 года синодальным докладом на место епископа Елисаветградского, второго викария Херсонской епархии. Фактически здесь было несомненное понижение, но — напутствованный с искреннею трогательностью харьковцами, среди которых он пользовался громадной популярностью и большой любовью, — преосвящ. Иоанн отправился к новому служению, ободренный авторитетными уверениями, что ему скоро готовится высший пост. Недолго новый епископ Елисаветоградский прожил в Одессе, однако и здесь сразу «привлек» и приобрел «всеобщие симпатии, искреннюю любовь и глубокое уважение людей, его знавших»[9], как свидетельствуют весьма теплые и одушевленные проводы. За 7 месяцев Одесского пребывания преосвящ. Иоанн, конечно, не имел даже возможности сделать что-нибудь значительное, но его личное архипастырское влияние в разноплеменном городе было мирное и благотворное.

23 августа 1895 года он был перемещен в С.-Петербург к митрополиту Палладию (Раеву) епископом Нарвским, первым викарием С.-Петербургской епархии, а указом Св. Синода от 31 августа 1895 г. за № 4072 назначен еще и ректором С.-Петербургской духовной академии (после епископа Никандра, назначенного 23-го августа на архиерейскую кафедру в Симбирск) — с жалованием по ректорской должности в 4200 рублей (при готовой квартире) и за викариатство в 1711 руб. 15 к. Это крайне лестное повышение было сопряжено с большими трудностями для преосвящ. Иоанна. Он слишком давно отошел от прямого касательства к академическому делу, а семинарская педагогия — совсем особого свойства и не может прямо превратиться в нормально-академическую даже в самом наилучшем семинарском администраторе. Если в семинарии для ректора достаточно быть только хорошим преподавателем на несколько часов в неделю, то академическая ректура требует, что ее носитель самым своим знанием обязывается быть ученым богословом, научно осведомленным во всех академических специальностях, и авторитетным профессором, способным просвещать и руководить студентов в научной жизни. Лишь при таком непременном условии академический ректор будет не деспотическим придатком, для всех стеснительным, и получит опору для последовательного воздействия во всеобщем признании в нем именно главы, в котором солидарно и согласно объединяются все члены академического организма в совместной работе. Преосвящ. Иоанн не располагал всеми этими удобствами, а С.-Петербургская академическая среда была достаточно своеобразна по сравнению с тем, что сохранилось в его привычках и воспоминаниях об Alma Mater, между тем и по журналу «Вера и Разум» он не имел связи с С.-Петербургскою академической корпорацией, члены которой совсем не сотрудничали там за время его редакторства. Значит для нового ректора в новой академии все было ново. Тут легко было растеряться, но прекрасные личные качества характера и души преосвящ. Иоанна помогли ему с честью преодолеть все препятствия и с достоинством удержать за собою положение. Он вошел в С.-Петербургскую академию с простотою и искренностью, которыми интимно овладел всеми, почему сразу установилось доброе взаимное доверие. Пользуясь им, преосвящ. Иоанн почерпал бесспорный для всех вес в органической связи своей с профессорским составом и мог уверенно реагировать во всех направлениях с помощью власти, как обеспеченной соучастием и согласием общего академического разума. Так он с успехом восполнял недостающее и в дальнейшем приобретал опору для самостоятельного действия. Уже по истечении первого года ректуры академия открыто и торжественно засвидетельствовала свою любовь, а это везде и всегда служит наилучшим залогом плодотворности всякого совместного труда. Преосвящ. Иоанн избегал новаторства и не стремился к нему по личной инициативе. Все его усилия были направлены к поддержанию выработанных академических порядков и к ограждению нормального течения академической жизни во всех отношениях. Если приснопамятный митрополит Палладий с ревностью отца всюду называл С.-Петербургскую академию «своею», то ректор-викарий был верным ее стражем в защите чести и достоинства, хотя на них были тогда влиятельные и назойливые покушения. Преосвящ. Иоанн не за страх, а за совесть всегда был печальником, ходатаем и апологетом С.-Петербургской академии. И последняя чувствовала это и родственно сживалась с ним тесными духовными узами. Естественно, что, когда преосвящ. Иоанну пришлось покинуть ее, обе стороны были подавлены грустью разлуки, — и расставание вылилось в особо трогательные формы, причем студенты поднесли драгоценную панагию своему бывшему ректору, а академия 29 декабря 1899 г. избрала его своим почетным членом.

Самостоятельное иерархическое поприще предуготовлялось для преосвящ. Иоанна его бесспорными заслугами. Помимо обязанностей ректуры и викариатства, он был еще председателем совета С.-Петербургского епархиального комитета православного мисионерского общества и наблюдателем за преподаванием в С.-Петербурге Закона Божия в учебных заведениях Министерства народного просвещения, по военному ведомству, по Человеколюбивому обществу и в городских школах; в мае 1896 г. — за отъездом Св. Синода на коронование Государя Императора Николая II, — был председателем С.-Петербургской синодальной конторы; с 5-го октября 1898 года — за болезнью и последовавшею 5 декабря сего года смертью митрополита Палладия — состоял временно правящим С.-Петербургской епархией, причем всегда с достоинством держался в этом деликатно-трудном положении и энергично охранял канонические права церкви и прерогативы церковной власти против всяких притязаний, грозивших ему иногда тяжкими последствиями, как это самолично знаем при замещении одного диаконского места, где ему предъявлен был авторитетный светский ультиматум в пользу заранее «назначенного» кандидата...

16 января 1899 года преосвящ. Иоанн был назначен епископом Саратовским и Царицынским (на место переведенного архиепископом Финляндским Николая Налимова) и восшел потом на свою новую кафедру с обаятельною простотой, которой сразу привязал к себе епархию. Здесь шире стал обнаруживаться и применяться административный его талант, но вместе с тем яснее стали обрисовываться и все трудности иерархического управления, которое тем ответственнее, что часто бывает безапелляционным. Потребовался помощник (Гермоген Долганов), но не в натуре преосвящ. Иоанна было полагаться на других, если бы даже он вполне доверял им, а потому привхождение соучастника только создало излишние осложнения, усиливавшиеся стремительно, хотя и помимо воли правящего епископа. Той порой последний не щадил своих стареющих сил и — в интересах совершенной основанности и канонической правомерности своих церковно-административных мероприятий — усердно старался восполнять пробелы знаний, особенно в области каноники, ради чего просиживал напролет целые ночи.

Здоровье стало изменять пресовящ. Иоанну, а осенью 1902 г. его, как нарочно, вызвали членом Св. Синода в С.-Петербург, где было наименее удобств для поправления... Здесь 12 марта 1903 года последовал указ об увольнении преосвящ. Иоанна с Саратовской кафедры и о назначении его штатным членом Московской синодальной конторы и управляющим ставропигиальным Симоновским монастырем. Если одни предуготовляли и потому знали это, другие предчувствовали с тревогой, то для самого преосвящ. Иоанна тут была большая и горькая неожиданность, подействовавшая на него сокрушительным образом... Он лишен был даже возможности простится со своею Саратовской епархией, но — по словам одного некролога (в «Колоколе» № 886 за 15-е февраля 1909 г.) — «духовенство последней до сих пор с чувством признательности вспоминает преосвященного Иоанна как одного из лучших архипастырей, входившего во все нужды и положения, особенно сельского духовенства». С покорностью божественному промыслу преосвящ. Иоанн прямо из С.-Петербурга поспешил к новому месту служения в Москву, где и продолжал работать для дела Церкви в предуказанной области, насколько позволяли ему силы, которые быстро падали и убывали.

Время Московского пребывания преосвящ. Иоанна было тяжелым периодом жизни. Физически надломленный трудами и бедами, он был как бы заброшен в некотором пренебрежении... Но архипастырь не ожесточился от обид и огорчений, а углубился в себя, стал великим молчальником и, всецело сосредоточившись в своем внутреннем миру, укреплялся в духовном смирении и безраздельной преданности воле Всевышнего. Трудно было вовлечь его в житейский разговор, а еще труднее добыть сведения о нем лично. На все запросы у покойного был один решительный ответ, что все доброе совершилось через него по милости Божией, а сам он ничего полезного не сделал и не заслуживает даже простых биографических описаний... Особенно жесток был для больного старца-епископа последний год. Как будто посылали к нему навестить «человеколюбия ради», хотя фактически лишь выясняли степень его беспомощности для окончательной сдачи в архив. 5 декабря 1908 г. Высочайше утвержден доклад Св. Синода об увольнении преосвящ. Иоанна от должности штатного члена Московской синодальной конторы, но сверх этого, напечатанного в «Церковных Ведомостях» (1908 г. № 51–52, стр. 365), указа был доставлен другой — от 4-го декабря — об освобождении его от настоятельства в Симоновом монастыре. Первое он принял безропотно, а второе тоже не истощило его терпения, но не хватило физических сил для преодоления всех выпавших лишений, которые сразу повергли его в какое-то параличное состояние... Архипастырь, обычно раздававший все излишки, не имел никаких личных средств, — и теперь иссякали всякие источники содержания для беспомощного старика, ибо только еще обещалось ходатайствовать о пенсии ему в 1000 рублей ежегодно за всю его 44-х-летнюю службу... Недаром он долго отказывался от епископства и потом не хотел идти в епархиальные архиереи, а по оставлении поста ректора С.-Петербургской академии предпочитал получить пенсионное обеспечение за свою достойную педагогическую деятельность... Мало того. Отныне пришлось переменить помещение, и из покоев настоятельских больной архипастырь, отягченный годами, попал в такую квартиру, которую прямо называют «темницей». Всего четыре маленькие, низкие и тесные со сводами клетушки, с окнами в 1 аршин вышины; из них одна холодная вроде кладовой, а другая настолько темная, что нельзя было читать даже днем по недостатку естественного света... По всей правде, это была лишь просторная могила, и ее действие немедленно сказалось на преклонном старце роковым образом. Он ни на что не жаловался, но близкие вскоре заметили, что в нем внутри что-то сразу оборвалось... Преосвящ. Иоанн жил теперь одними воспоминаниями, оставаясь вне мира и житейских попечений, ибо почти не принимал ни пищи, ни лекарств. Началось постепенное тихое угасание, которое вечером 12-го февраля 1909 г. (т.е. в четверг на первой неделе великого поста) завершилось, по-видимому безболезненным засыпанием. Господь послал кончину христианскую и мирную для упокоения его изможденного, иссохшего тела, которое почти не изменилось по смерти и даже в день погребения не имело трупного запаха. Отпевание совершали в субботу 14-го февраля: преемник покойного по управлению Симоновым монастырем епископ (бывший Олонецкий) Мисаил, сказавший теплое и задушевное слово, епископы Иоанникий (бывший Архангельский) и Григорий (бывший Омский) при участии четырех архимандритов и монастырской братии, протопресвитера Большого Успенского собора В. С. Маркова, нескольких Московских священников и нарочито приехавшего ректора Вологодской духовной семинарии протоиерея Н. П. Малиновского, издавна близкого знакомого и тесно связанного с почившим союзом самого искреннего почтения. Присутствовал профессор Московской академии (в отставке) Н. И. Казанский. Погребен покойный архипастырь в склепе одного из храмов Симонова монастыря.

Будучи ректором С.-Петербургской академии, преосвящ. Иоанн (по свидетельству официальных академических отчетов за 1896, 1897 и 1898 годы) «читал лекции по Священному Писанию Нового Завета, и именно давал обозрение пастырских посланий св. апостола Павла к Тимофею и Титу, при чем рассматривались мнения о писателе, времени, месте написания посланий и пр.» Он считал себя наиболее компетентным в этом предмете, ибо некогда специально занимался им, по связи со своею кандидатской работой, где автору с особенной тщательностью приходилось сосредотачиваться на пастырских посланиях, а потом данный вопрос неизменно занимал внимание преосвящ. Иоанна и освещался с разных сторон по интересам административно-педагогической службы в Харьковской семинарии и по потребностям собственного пастырства; в С.-Петербурге привлекалась еще новейшая специальная русская литература. В академии на своих лекциях преосвящ. Иоанн вел собственно живые беседы со слушателями, расхаживая по аудитории; основным принципом его аргументации была твердость предания церковного по сравнению со всякими отрицательными мнениями, как позднейшими и самоизмышленными, так что в коренных своих воззрениях лектор совпадал здесь с апологетическими основоначалами Тертуллиановского credo хотя бы без намерения и без ведома о сем.

Преосвящ. Иоанн оказал громадную услугу богословской литературе своими ревностными и плодотворными трудами по организации и редактированию журнала «Вера и Разум», о чем и самолично могу с благодарностью свидетельствовать по опыту моего сотрудничества в этом богословско-философском органе; сюда я проник — в самую тяжелую для меня пору насильственного перерыва моего студенчества в Московской духовной академии — благодаря доброму и просвещенному участию тогдашнего редактора, который тщательно занимался каждою статьей, чтобы привести в наилучший вид со всех сторон, не тяготясь для сего пространными письменными сношениями с неведомым ему молодым автором. Однако, — поглощенный непрерывными служебными делами, не оставлявшими времени для самостоятельной и сосредоточенной кабинетно-книжной работы, — преосвящ. Иоанн не имел возможности заниматься литературными трудами и напечатал особо только четыре свои проповеднические произведения: два «слова» на день рождения Государя Императора Александра Александровича (в журнале «Вера и Разум» 1885 г., I, № 6, стр. 331–339; 1892 г., II, № 5, стр. 265–274) и две «речи» — при наречении во епископа Сумского (ibid. 1893 г., № 9, стр. 201–203 в «Листке», и в «Прибавлениях к Церковным Ведомостям» 1893 г. № 18, стр. 710–712) и при вступлении на Саратовскую епархию (в «Саратовских епархиальных ведомостях» 1899 г., № 5, стр. 199–204)[10].

Преосвященный Иоанн почти во всех оставил по себе наилучшую память как честный, хороший, добрейший, прямой и открытый человек, как энергичный и преданный деятель на поприще духовно-христианского просвещения в Церкви Русской. Да будет этому симпатичному академическому питомцу, яко верному и смиренному христианину, вечная память и упокоение со святыми!

СПб. 1909, II, 25 — среда.

Н. Глубоковский

________________________

[1] В. П. Шереметевский говорит, что эта фамилия «Кратиров» и другая «Каликсов» вовсе не указывает на лиц, которые, будучи учениками «bacchanalia sacpe exercent», а они обе — топографического происхождения и просто передают по-гречески и по-латыни названия мест, ибо, напр., в Вологодской губернии есть два селения с именем Чашково. См. статью «Фамильные прозвища Великорусского духовенства в XVIII и XIX столетиях» в «Русском архиве» 1908 г., кн. 6, стр. 217.

[2] Судя по данным училищных «ведомостей», — это была высшая отметка по поведению.

[3] В «ведомостях» встречается еще другая отметка относительно «успехов» и именно «препохвальных».

[4] Вторым был избран и послан в Московскую академию Николай Заварин, кончивший там в 1864 г. тоже лишь на №-р ниже Ив. Кратирова — десятым магистром.

[5] Курсовое сочинение было написано на данную профессором нравственного и пастырского богословия протоиереем Филаретом Александровичем Сергиевским тему «О видах, так называемого, частного попечения пастырей о душах пасомых, и о важности оного в кругу пастырской деятельности». Отзыв о. Ф. А. Сергиевского таков: «Как свод, относящихся к рассматриваемому предмету, наставлений, какие могли быть найдены автором в отечественной нашей литературе переводной и оригинальной (и весьма малой частью иностранной) и по праву применены к положению православного пастыря, α, довольно полный. β, составленный в добром направлении, с правильным пониманием значения православного пастыря в отличии от римско-католического и протестантского пастора, и γ, изложенный довольно последовательно и ясно, — сочинение могло бы заслужить полное одобрение. Но составлению вполне одобрительного суждения о сем сочинении препятствуют следующие его недостатки: 1. Легкость и как бы поспешность труда: автор собирает изложенные им наставления большею частью из источников самых подручных [дальше зачеркнуты следующие слова: «(местами, напр., из пастырского богословия арх. Кирилла), да и из этих источников иногда делает извлечения целиком], не всегда [это слово вписано после — по опущении зачеркнутой вставки] затрудняя себя задачею — самодеятельно пере[про]верить со всех сторон достоинство извлекаемых мест. 2. Некоторая неполнота труда: сочинение α., представляется не совсем доконченным: ему недостает заключения; β., суживает свой кругозор под влиянием не совсем правильного ограничения частного пастырского попечения о душах почти деятельностью наставительной, да γ., и в этом ограниченном более надлежащего кругу, иное оставляет необозренным: так, напр., ничего не говорит о пастырском наставлении новоприсоединенных к православию сынов Церкви и т. под. 3. Встречаемый по местам недостаток стройности и правильности в расположении мелких частей сочинения, а также недостаток удостоверительной правильности в построении общего плана сочинения. 4. Тон сочинения, хотя и не часто, но изредка не довольно скромный, а именно — отзывающийся учительностию, неуместною и устах молодого писателя, особенно когда он от своего лица говорит о таком предмете, каков составляющий задачу рассматриваемого труда.

Впрочем, и при замеченных недостатках в сочинении много очень хорошего [первоначально было так: «сочинение может быть названо хорошим»].

Примечаемый по местам недостаток практичности наставлений не обращаем в укоризну автору, как дело естественное дли юного писателя, и при существовавшем у нас малом развитии пастырской отрасли богословской литературы весьма извинителен». — Проф. прот. Филарет Сергиевский [† 7 января 1884 г. протоиереем-настоятелем Архангельского собора в Москве].

"С вышеизложенным мнением о сем сочинении согласен". — Проф. Петр [Cимонович] Казанский [† 14 февраля 1878 г.].

"Соглашаясь с вышеизложенным мнением и признавая сочинение хорошим, нахожу нужным присовокупить, что в писаниях Св. Отцов и опытных пастырей Церкви сочинитель мог бы найти много весьма полезного для его труда. Свидетельства Отцов Церкви и мнения опытных пастырей придали бы гораздо более убедительности и силы высказываемым автором общим мыслям". — Э. ο. проф. Александр Лавров [архиеп. Литовский Алексий, † 9 ноября 1890 г.].

[6] Место это освободилось после протоиерея Михаила Ивановича Разногорского, который, — конечно, по настоянию преосвященного Амвросия, — был переведен ректором духовной семинарии в Екатеринослав и здесь скончался 27 января 1892 г.; см. о нем у † А. С. Родосского. Биографический словарь студентов первых XXVIII-ми курсов С.-Петербургской духовной академии: 1814–1869 гг. (СПб., 1907), стр. 394–395.

[7] Супруга Ив. А. Кратирова — Елизавета Ивановна была дочерью Ивана Ананьевича Грандицкого, дьячка погоста Васильевского, в Муромском уезде Владимирской губернии. Отец помер от тифа, оставив семеро детей, и девочка была взята на воспитание и удочерена происходившим из этого же погоста родственником И. Т. Остроумовым, а по смерти последнего — женою его Марьей Дмитриевной была перевезена из Тулы в село Хребтово, Переяславского у., к ее брату диакону Петру Грандицкому и пробыла у него года четыре. Потом судьба этой двукратной сироты изменилась к лучшему. В Туле проживал под присмотром и на попечении Остроумовых обучавшийся в тамошней гимназии племянник богатой помещицы, генеральши Марьи Павловны Полугарской. Она, помня оказанное Остроумовыми добро своему родичу, разыскала их приемную дочь и взяла ее себе «к Троице» (в Сергиев Посад, Московской губ.), где тогда жила, похоронив здесь мужа. Елизавета Грандицкая была воспитана ею вместо дочери и получила по завещанию Полугарской часть наследства. Ив. А. Кратиров был сначала учителем Елизаветы Грандицкой и затем женился на ней, причем проф. В. Ф. Павницкий слыхал, якобы это сватовство состоялось при содействии Московского протоиерея А. И. Ключерева, потом Харьковского архиепископа Амвросия. Болезненная от природы, — Елизавета Ивановна Грандицкая-Кратирова постоянно хворала и 5 сентября 1888 года скончалась, перевезена в Посад и похоронена подле супругов Полугарских. Таким образом, по своей жене Ив. А. Кратиров сроднился с одним питомцем С.-Петербургской академии И. Т. Остроумовым. <...>

[8] Так при производстве в архимандрита, архиеп. Амвросий подарил о. Иоанну хорошую и дорогую митру свою и архимандритский крест, а после хиротонии во епископа презентовал еще бархату на рясу и т.п.

[9] См. у о. С. В. Петровского на стр. 392.

[10] Сведения о преосвящ. Иоанне Кратирове почерпаются, главным образом, из отрывочных и случайных печатных данных, но мы имели еще выписки из «Годичной ведомости об учениках Тотемского духовного уездного училища за 1853/54 год» и из клировых ведомостей Тотемской Христорождественской церкви (через посредство преподавателя Тотемского дух. училища Николая Ивановича Озеркова), из дела правления Вологодской дух. семинарии № 58 за 1860 (через посредство о. ректора протоиерея Николая Платоновича Малиновского), из дела конференции Московской дух. академии № 13 за 1867 г. (через посредство профессора Михаила Андреевича Остроумова) и два формуляра от 1895 г. из архива С.-Петербургской дух. академии, а также располагали воспоминаниями — собственными и доставленными нам разными лицами (о. Н. П. Малиновским, проф. М. А. Остроумовым, членом Государственного совета прот. Тимофеем Ивановичем Буткевичем). Печатные материалы следующие. К. Я. Здравомыслов, статья в «Православной богословской энциклопедии», т. VII, изд. под редакцией проф. Н. Н. Глубоковского, СПб., 1906, стлб. 159–160. О. Т. И. Буткевич: Историко-статистическое описание Харьковского кафедрального Успенского собора (Харьков, 1894), стр. 130–131 (с портретом преосвящ. Иоанна как епископа Сумского); Высокопреосвященный Амвросий, архиепископ Харьковский (Харьков, 1902), стр. 159–160, 199, 249. † архиеп. Савва. Хроника моей жизни, т. IX (Св.-Тр. Сергиева Лавра, 1909), стр. 665. «Харьковские епархиальные ведомости», 1883 г., № 8. «Вера и Разум», 1893 г., № 9, стр. 199–200; 201–203 в «Листке». «Херсонские епархиальные ведомости», 1895 г., № 3, стр. 51 официальной части; № 4, стр. 77–78; № 18, стр. 287 офиц. части; № 19, стр. 552. Протоиерей С. В. Петровский, Одесский Преображенский, ныне кафедральный собор (Одесса, 1908), стр. 391–391 (с портретом преосвящ. Иоанна). «Церковный Вестник», 1895 г., № 36, столб. 1133; № 40 , столб. 1264; 1896 г., № 23, столб. 751–752; 1899 г., № 5, столб. 170–171. Отчеты С.-Петербургской духовной академии за 1895–1899 годы (отдельно и) при «Христианском Чтении» 1896 г, № 3–4 (вып. II), стр. 391, 401–402; 1897 г., № 3, стр. 452; 1898 г. № 3, стр. 376, 387; 1899 г., № 3, стр. 483; 1900 г., № 3, стр. 487. Саратовские епархиальные ведомости», 1899 г., № 4, стр. 45 офиц. части; № 5 стр. 199–204 (здесь и речь при вступлении на Саратовскую кафедру), 204–207, 207–212. «Церковные Ведомости» с «Прибавлениями» 1893 г., № 18, стр. 710–712; 1895 г., № 35, стр. 337 и 344 офиц. части; 1899 г., № 6, стр. 251–252; 1903 г., № 12, стр. 77 офиц. части; 1908 г., № 51–52, стр. 365 офиц. части. Некрологи (в «Колоколе», № 886 за 15-е февраля 1909 г. и др.).

Текст: Н. Н. Глубоковский. Преосвященный Иоанн (Кратиров), бывший епископ Саратовский, ректор С. Петербургской духовной академии (1895–1899 гг.) // Христианское чтение. 1909. № 3. С. 421–440.