Касицын (Косицын) Дмитрий Федорович, протоиерей

Д. Ф. Касицын, как профессор и ученый

«...Д. Ф-ч был профессором новой церковной истории.

Малого роста, — не толстый, а скорее мускулисто-сухощавый, соразмерно сложенный, — он однакож, по доселе для меня необъяснимой причине, оставил во мне общее впечатление шаровидности. Небольшая круглая голова с продолговатыми волосами под русскую скобку, круглое бритое лицо с румянцем, голубыми глазами, маленьким носом и круглым подбородком, походка скорая крупными шагами, жесты и размахи руками, нервозность во всех движениях: общий вид — немецкого пастора или комического дядюшки.

Для лекций он умел выбирать самый интересный и так сказать типичный материал, нередко со смешным оттенком, вызывавшим дружные взрывы хохота. Произношение редкое, отчетливое, каждое слово отчеканивалось в голове слушателя и легко записывалось в тетради. Голос басистый и зычный, но вдруг странным образом пропадавший и переходивший в едва слышный шепот. По этому поводу студенты острили, произнося во фразе «старый марк-граф вскричал» первые два слова звучным басом, а «вскричал» — шепотом. Лекции Касицына, как и всех своих профессоров, историки посещали охотно. Мне пришлось быть на двух-трех лекциях. Лектор читал не по тетради, а по отдельным листкам, вроде карточек, беря из горок то один, то другой листок. Говорили, что он усвоил этот обычай во время своего заграничного путешествия у западных профессоров, пишущих основной материал лекций на таких карточках, а потом тасующих их, смотря по начертанному для данного семестра плану. Он излагал Письма темных людей и Похвалу глупости Эразма — предметы чрезвычайно интересные и захватывающее — с явным сочувствием к реформации и осуждением средневекового католицизма. Но впоследствии он переменил настроение в обратное, ярко отразившееся на его актовой речи и в полемических статейках в Душеполезном чтении. Перед оставлением академической службы Д. Ф-ча я находился с ним в довольно близких отношениях. Он сообщил мне, что в детстве и юношестве он отличался необыкновенной религиозностью, едва ли не доходившей до экстатичности. Потом это настроение сменилось скептицизмом и рационализмом. Но под старость религиозность возродилась и уже не оставляла его до смерти в сане московского протоиерея. Перед принятием священного сана Д. Ф-ч колебался и смущался перед высотой сана и, особенно, перед способом получения средств к существованию. На это я говорил ему, что получение средств к существованию (Д. Ф-ч вышел в отставку со старой ничтожной пенсией) в священном сане по существу ничем не отличается от казенного жалованья, почерпаемого из того же источника, только не непосредственно, — и что совесть профессора духовной или церковной академии не может допускать ничего такого, что не терпимо для совести служители Церкви в священном сане. Наверное и сам Д. Ф-ч прежде меня и лучше сознавал все это.

Д. Ф-ч основательно знал католичество и протестантство в первоисточниках, обладал превосходным знанием трех — четырех новейших языков, изучал на них новую церковную историю Запада, тщательно следил за литературой своего предмета и выписывал все важные новинки. Как внимательно и заботливо относился Д. Ф-ч к работавшим с ним молодым ученым, об этом свидетельствуют в своих воспоминаниях: проф. В. А. Соколов и особенно архиеп. Варшавский Николай (М. З. Зиоров). Но, по причине слабой лингвистической подготовки, особенно по новым языкам, на историческом отделении отбиралось мало охотников писать Д. Ф-чу магистерские диссертации. Мне известны пятеро: Коржавин [архиепископ Антоний (в миру Александр Николаевич Коржавин)], Учение об оправдании в символических книгах лютеран, — Маргаритов [протоиерей храма Воскресения Христова в Кадашах Иоанн Стефанович Маргаритов], Лютеранское учение в его историческом развитии при жизни Лютера, — Соколов И., Отношение протестантизма к России в 16–17 веках, — проф. В. А. Соколов, Реформация в Англии, — и М. П. Фивейский, не прошедшая академической цензуры диссертация об Ирвинге.

Не со всеми коллегами Д. Ф-ч находился в ладу. Явная и сильная вражда была у него с его свояком А. П. Лебедевым. Соообщаю об этом опять на тот случай, если они оставили свои записки...». (Из воспоминаний студента Московской духовной академии XXXII курса (1873–1877 гг.) ...)

«...Как профессор, Д. Ф. [Дмитрий Федорович] за все время преподавания пользовался любовью слушателей-студентов, всегда обильно собиравшихся в его аудиторию: это вызывалось, с одной стороны, интересными, оригинальными лекциями, которые Д. Ф. не читал по тетради, боясь утомить внимание студентов, но говорил и даже импровизировал, с другой — его неизменно теплым и искренно-доброжелательным отношением к студентам, весьма многие из которых продолжали и по окончании курса бывать у Д. Ф. в доме и сохранили с ним непрерываемую связь до самой его смерти. Один из учеников Д. Ф. так отзывается о нем, как о лекторе: «Говорил он так, как будто бы и для него самого то, что он сообщал, было новостью, внезапно его озарившею, вследствие чего от его лекций всегда веяло свежестью, жизнью, личною убежденностью оратора в непреложной истинности сообщаемого... Я слыхал потом многих ораторов — и русских и иностранных, и французов и немцев. Между ними были в своем роде замечательные. Но Д. Ф. остается среди них оригинальным. Это своего рода — unicum» (статья: Д. Ф. Касицын, как профессор и ученый: «Душеп. Чтение» 1902 г., № 12, и отд. оттиск: Памяти проф.-прот. Д. Ф. Касицына, Москва 1902 г., стр. 25–26). Другой, хорошо знавший Д. Ф., так характеризует его, как профессора по кафедре истории и разбора западных исповеданий (см. Из академической жизни в «Богосл. Вестнике» 1902 г. № 4, стр. 758): «Д. Ф. никогда не был злостным обличителем различных религиозных реформаторов Запада, кто бы они ни были и что бы они ни проповедовали. Никогда он не смотрел на западные исповедания, как на одну только какую-то сплошную тьму, вечную ошибку и непоправимое заблуждение. В его лекциях реформаторы не являлись пред нами какими-то обманщиками, проходимцами, своего рода мошенниками. Он всегда умел указать в их деятельности весьма светлые симпатичные стороны, достойные всякого внимания. Немало светлых сторон указывал он и в западных исповеданиях. Мало того, самые недочеты в том или другом западном вероучении в его изложении являлись скорее печальными ошибками ума, немощной воли человеческой, стремившейся к добру и делавшей вместо добра зло, чем какими-либо другими злонамеренными соображениями. И невольно в душе слушателя возникало скорее чувство сожаления по отношению к известному реформатору, чем чувство осуждения его или глумления над ним». (Вообще же по своим убеждениям и чувствам о. Д. Ф. Касицын всегда был человеком строгой ортодоксальности и в этом смысле больше «снисходил» к католичеству, чем к протестантству с его разветвлениями и порождениями, где утрачены существенные свойства Церкви и потому нет действительной церковности. В этом своем воззрении о. Д. Ф. К. был тверд и последователен до конца дней)...» (Касицын Димитрий Феодорович // Православная богословская энциклопедия. Том 9 ...Стб. 80–82).

Конспект одной из его лекций хранится в отделе рукописей Российской государственной библиотеки.

Д. Ф. Касицын — духовный пастырь

«...Как священник, о. К. [о. Дмитрий Касицын] отличался строгим отношением к своим пастырским обязанностям, всегда истово, с благоговением совершая богослужения и требы, особенно же дело исповедования своих духовных детей. Он много сделал для умственного и нравственного блага своих прихожан. Так он открыл в приходе отдел Елизаветинского благотворительная общества; основал церковно-приходское попечительство; был одним из усердных членов-строителей местной церковно-приходской школы и (благодаря гг. братьям Лосовым, купившим библиотеку преосв. Феофана затворника и давшим для нее даровое помещение) открыл бесплатную библиотеку-читальню, куда пожертвовал значительное число собственных книг…» (Касицын Димитрий Феодорович // Православная богословская энциклопедия. Том 9 ...Стб. 82).

«...Отец Дмитрий был благочестивым человеком. Во многом, и в первую очередь в благоговейном отношении к служению в храме, он был похож на прежнего настоятеля [епископа Виссариона (Нечаева)] и достойно продолжал его деятельность. Про него старец Алексий [преподобный Алексий (Соловьев), старец Смоленской Зосимовой пустыни, иеросхимонах; в 1867–1895 — диакон храма cвятителя Николая в Толмачах] позже рассказывал, «что в алтаре он никогда не позволял себе ни одного лишнего слова, а самые необходимые приказания отдавал только шепотом». Вообще, об отце Дмитрии говорили как о великом молитвеннике, внимательном, добросовестном, сердечном человеке...» (Настоятели храма ...).