Иванцов-Платонов Александр Михайлович, протоиерей

«Трудно определить в немногих словах значение скончавшегося 12 ноября профессора протоиерея Александра Михайловича Иванцова-Платонова. Он обладал натурой разнообразно-одаренной и был замечателен во многих отношениях. Чтобы начать с главного, — это был человек необыкновенно впечатлительный к нравственным мотивам, с большим чувством собственного достоинства соединявший редкую внимательность к чужим потребностям и нуждам. Затем он отличался такой живой сердечной религиозностью, какая далеко не всегда встречается у людей его положения — ученых представителей столичного духовенства. К евангельской истории у него было внутреннее личное отношение. В московском обществе он приобрел особую известность той жизненной простотой и выразительностью, с какой он читал "двенадцать евангелий" в великий четверг. Искренняя вера при известной степени духовного развития исключает фанатизм, который есть или признак духовной незрелости, или же — "проказа лицемерия". Кто, как покойный о. Иванцов, внутренне верит в христианское учение, для того оно уже не может превратиться в какие-нибудь внешние требования, которые можно навязывать и поддерживать насильно, делая из религии любви предлог или оправдание всякой злобы. Личная мягкость характера и добродушие в соединении с твердостью убеждений и глубокой религиозностью естественно производили у покойного А. М. Иванцова ту истинную терпимость, которая позволяет, не поступаясь ничуть безусловной правотой своей веры, признавать относительные права чужого мнения. Примыкая отчасти к славянофильскому кружку, А. М. сохранял самостоятельность религиозной мысли. Из оригинальных его идей общего характера приведу две, которые заслуживают особого внимания. Основную ошибку славянофилов он видел в том, что они высокое призвание России считали как бы какой-то неотъемлемой роковой привилегией нашего народа, что, по справедливому мнению А. М., было несогласно ни с христианством, ни с нравственным принципом вообще. Другая идея, которую покойный неоднократно развивал в разговорах с друзьями, состояла в том, что несомненно присущий церкви атрибут святости ("во едину святую, соборную и апостольскую церковь") не есть то же, что непогрешимость: как отдельные святые люди, так и церковь, состоящая из людей, может погрешать, разумеется, "грехами не к смерти", не теряя от этого своей святости... Покойный был настоящим ученым. Его главное сочинение "Ереси и расколы первых трех веков", остановившееся, к сожалению, на первом томе (исследование источников), заслужило в высшей степени похвального критического разбора со стороны знаменитого Гарнака (читающаго по-русски). Замечателен также его церковно-исторический этюд: "Религиозные движения христ. Востока в IV и V веках". Деятельность профессора церковной истории в Московском университете (1872), законоучителя и настоятеля церкви в Александровском военном училище и разные другие практические обязанности не позволяли покойному посвятить все свое время ученым трудам и сделать для церковно-исторической науки все то, чего можно было ожидать от его живого таланта, самостоятельного ума и обширной учености. Упрекать его, впрочем, за это не приходится, так как служение науки уступало у него не каким-нибудь низшим интересам, а еще более высокому, чем наука, интересу нравственно-педагогическому. Достойная оценка человека определяется окончательно не тем, что он сделал, а тем, какой был преобладающий характер его воли. Чистая воля добра была несомненно преобладающим побуждением в жизни и деятельности А. М. Иванцова... Все проходит, одна любовь остается. Вечная память почившему служителю любви!» (А. М. Иванцов-Платонов... С. 414–415).